Александра Толстая - Дочь
И я писала и говорила всем тем, кто, по-моему, имел влияние и вес. Писала квакерам, секретарю их организации Кларенсу Пикету, прося квакеров протестовать против зверств на Кубани и против признания советской власти Америкой.
Пикет ответил, что у квакеров будет собрание 22 марта 1933 года. "Американские квакеры глубоко проникнуты значительностью дела, которое Вы представляете".
На этом собрании в Филадельфии было человек 30. Сначала, по обычаю квакеров, все склонили головы в молчаливой молитве. Вероятно, я молилась, потому что когда я встала и заговорила о страданиях русского народа, о голоде, ссылках, расстрелах, то говорила не я, а кто-то во мне. Я почти физически ощущала, переживала страдания своего народа. Я говорила минут двадцать и под конец так разволновалась, что перехватило дыхание и говорить я больше не могла...
Квакеры молчали.
- Мы вам сообщим наше решение, - сказал мне Кларенс Пикет.
Затем я получила от него письмо следующего содержания:
"Дорогой Друг,
Я получил ваше письмо и документ, который вы приготовили для печати. Как вы могли уже заметить, он привлек внимание в печати Филадельфии.
Одно обстоятельство смущает меня в данное время. Я, конечно, полностью возражаю против тех преследований, которым теперешнее правительство подвергает как вашу, так и другие религиозные группы в России. Однако в настоящее время протест на этой почве будет на руку самым реакционным и консервативным группировкам нашей страны, как тем, например, которых представляют "Паблик Леджер" и "Бюллетень". Наша группа в своем большинстве поддерживает признание правительства России - не потому, что она сочувствует тому, что оно делает, а потому, что это установившееся правительство, и потому еще, что нельзя влиять на правительство, которое мы не признаем.
Мне лично кажется, что в данное время целесообразнее было бы содействовать признанию советского правительства, с тем чтобы затем иметь возможность официально и неофициально протестовать против его действий, когда мы им не сочувствуем. Наше правительство не станет в настоящее время протестовать против действий советского правительства, потому что оно не признает самого существования советской России. Признание, конечно, несколько задержит наши существенные усилия в борьбе с тем угнетением, которое практикуется в России, но, в конце концов, я думаю, что это будет полезнее. Думаете ли вы, что я безумец? Я с удовольствием поставлю этот вопрос на решение комитета в ближайшем его заседании, если бы вам хотелось узнать его мнение. Искренно ваш
Кларенс Пикет".
На это я ответила ему следующим письмом:
"Дорогой Друг.
Я не смею говорить, что вы "безумец", но думаю, что вы и ваши друзья жестоко ошибаетесь. Не потому, что вы "безумны", а потому, что вы не знаете.
Прежде всего: советское правительство не является "установившимся" правительством. Оно захватило власть вопреки воле русского народа как раз накануне того Учредительного собрания, которое должно было избрать правительство, угодное воле народа. Оно не "установившееся", главным образом, потому, что народные массы русского народа - 160 миллионов душ - стремятся его сбросить. Восстания, всюду в России возникающие, достаточное для этого доказательство. Такое восстание было в Иваново-Вознесенске - оно было усмирено пулями и газом. Серьезные восстания возникли на Северном Кавказе - 45 000 местного населения было сослано в Сибирь и многие расстреляны.
Вы говорите, что протест против действий Советов - казней, массовых истреблений крестьян, ссылок, голода, истязаний детей и женщин - будет на руку реакционным и консервативным группам вашей страны. Я думаю, что, если вы признаёте убийство недопустимым, вы должны это сказать. И добро никогда не родит зло.
Вы говорите, что ваше правительство не станет протестовать в настоящее время, потому что оно не признает самого существования советской России. Может быть. Но я очень сомневаюсь в том, что, признав советское правительство и установив с ним сношения, оно заявит протест. Англия такового не заявляет. Но когда я обращаюсь к квакерам, я не думаю о правительствах. Я обращаюсь к тем, кто верует в Учение Христа, как верил мой отец, к тем, кто понимает, что значат любовь и братство и страдание, кто верит в святость духа в человеке, кто помогает страдающим и обездоленным, кто протестует против зла и жестокости.
И еще... вы пишете мне, что ваша группа, в большинстве своем, поддерживает признание советского правительства России. Признание убийц. И, таким образом, сама того не сознавая, ваша группа содействует деятельности Советов и затягивает петлю на шее русского народа!
Что означает признание какого-либо правительства? Дружбу или, по крайней мере, доверие к тем, с кем ваше правительство имеет сношения.
Готовы ли вы были бы признать, или довериться, или иметь дело с бандой грабителей и разбойников? А если да, то не думаете ли вы, что это послужило бы поощрением их деятельности?
Советы много хуже разбойников и грабителей! Ибо, ничем лично не рискуя, имея в руках власть, оружие, пушки и газ, они поработили русский народ и ограбили его, они грабят и убивают беззащитных людей. Большевики являются самыми страшными капиталистами в мире, ибо, ограбив народ, превратив его в нищего, они сосредоточили весь капитал в руках немногих. Они самые крайние консерваторы, потому что они против какого бы то ни было вида свободы.
Как я жалею, что моего отца нет в живых! Может быть, люди прислушались бы к его голосу и он сумел бы объяснить им, что, как в прошлом инквизиторы прикрывались именем Христа, так советские убийцы прикрываются увлекающей идеей социализма!"
Потерпев неудачу с квакерами, я все не унималась и написала письмо Джейн Аддамс с изложением своих мыслей, прося ее ходатайствовать перед президентом о непризнании советской власти. На это я получила следующий ответ:
"Дорогой Друг.
Я вам очень благодарна за ваше письмо. Вы знаете, как мне неприятно расходиться с вами в вопросе, в котором вы знаете куда больше моего, и мне хочется объяснить вам мою точку зрения. Та группа пацифистов, к которым я принадлежу, почувствовала с самого начала, что признание правительства России де-факто скорее приведет нас к умиротворению народов, нежели отношение враждебное. Мы, может быть, ошибались, но во всяком случае правительства, которые применили другие методы, не избежали того безобразного положения, в котором мы теперь оказались, и, может быть, время для мирного разрешения и упущено.
Но так как я с давних пор ратовала за признание и настаивала на этом еще недавно, в июне, в программах обеих политических партий, то мне невозможно отказать в своей подписи на той петиции, которая подается новому президенту.
Я, может быть, сочту это когда-нибудь ошибкой и буду горько об этом сожалеть, но в настоящее время мне кажется, что пацифистам в этой стране нужно преследовать именно эту цель".
Свой угол
Жизнь наша на ферме была трудная, но счастливо-ясная, без страха, без угнетенности. Вставали рано. Бывало, только солнце покажется из-за лесистых холмов, на кустах переливаются, блестят тысячью огней крупные капли росы, нежно благоухает цветущий виноград или с лугов несется запах скошенной травы, бежишь в курятник за ведрами, натаскаешь из колодца воды, раздашь курам корму и идешь в свой домик к письменному столу... Тишина. Только слышишь, как кудахчут куры в курятнике да Веста громко лязгает зубами, стараясь поймать пристающих к ней мух. На чугунной плите в "большом" доме варятся борщ и каша. Казак стучит молотком, что-то ремонтирует или строит.
Еды было довольно. Яиц, овощей сколько угодно - свои выращивали. Даже дыни были свои. Грибов и ягод - малины, ежевики, голубики - в лесах было полно. Покупали мясо, масло и молоко, пока снова не обзавелись коровой, рыбу, чай, кофе, сахар. Цены были низкие: 11-12 центов за фунт рыбы, 16-17 центов за фунт лучшего молотого мяса, 12-13 центов за кварту молока. Но зато мы на яйцах тоже не разживались, продавая дюжину по 15-17 центов. Но главное - ни с чем не сравнимое, блаженное чувство свободы. Что хочешь, то и делаешь, и никого и ничего не боишься. Хочешь - работаешь, хочешь - идешь за грибами или книгу пишешь.
После обеда и до самой поздней ночи мы работали. Вычищали навоз из курятников, подсыпали в кормушку муку, работали в огороде. Вечером чистили, просвечивали и укладывали яйца на продажу.
Постепенно мы расширили свое хозяйство. Одна тысяча кур, весной - 2 500-3 000 цыплят. Две коровы, огород; летом подрабатывали еще тем, что собирали по болотам и лесам голубику и продавали ее по хорошей цене нашим богатым соседям. Богатые жили внизу, на берегу реки Коннектикут, а бедняки - на верху горы, вроде нас. У Весты появился красавец муж, которого я привезла от своего брата, - Мики, или, как мы его прозвали, Митька - большой серый полицейский пес, которого Веста полюбила с первого взгляда и которому осталась верна до гроба.