Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн
Сверх того в этом, очевидно, первоначальном издании брошюра сопровождается письмом автора, Павла Гиулана (Paulus Giulanus) к Вольфгангу Ковачевичу (Kouacciocio), Трансильванскому канцлеру. И так автор Комментария о военных действиях 1580 года, изданного первоначально в Седьмиградском Клаузенбурге, а за тем перепечатанного через год в Риме, был известный по своей ученой деятельности местный гуманист, принадлежавший к кружку вышеупомянутого Бруто; о прибытии Гиулана в лагерь при Полопке говорится в современном стихотворном описании подвигов Батория, в Стефанеиде Германа Прусса, при чем он называется питомцем муз и харит и любимцем короля Стефана, посвященным в его секреты. Гейденштейн, как увидим ниже, тоже упоминает о Гиулане при рассказе о взятии Великих Лук — во втором походе.
Читая рассказ Гиулана о военных действиях 1580 года, писанный под живым впечатлением событий, мы замечаем то поразительное обстоятельство, что в нескольких местах рассказ этот представляет буквальное сходство — во первых с текстом анонима (Одерборна), а во вторых и с текстом Гейденштейна. Еще точнее: те именно места, которые сходны в Кратком повествовании и в записках Гейденштейна, в тоже время буквально сходны у Гиулана и у анонима (Одерборна). Прилагаемое в конце (под литерою В) сопоставление всех трех текстов в данных местах наглядно убеждает в несомненном их родстве. Что — же из этого следует? Так как Гиулан и Одерборн (аноним) писали в одно и тоже время — один [L] в Трансильванию, другой в Германию Хитрею, то, очевидно, они не могли списывать друг у друга, а вероятно имели какой нибудь общий источник. В польском лагере заботились об общественном мнении тогдашней Европы, с этою именно целию привлекали сюда образованных литераторов и гуманистов; они распространяли чрез посредство своих знакомых публицистов и ученых в Германии и других странах реляции или Zeitungen, соответствовавшия нынешним корреспонденциям с театра войны, и конечно, так же как и ныне, этим корреспондентам в случае нужды делались подходящия сообщения оффициозного характера. То, что есть общего у Гиулана и анонима именно и представляет след таких сообщений, сделанных, разумеется, на общедоступном для всех образованных латинском языке. Теже самые сообщения были после и в руках Гейденштейна. Иначе никак нельзя было бы себе объяснить такое странное совпадение, что Гейденштейн угадал и догадался заимствовать у анонима (Одерборна) именно только такия места, какия раньше были заимствованы либо анонимом у Гиулана, либо Гиуланом у анонима. Сходные места относятся: 1) к московскому посольству, прибывшему в польский лагерь после взятия Велижа, при чем совершенно одинаково передается на латинском языке содержание царской грамоты, писанной, конечно, на русском и в этом подлинном виде могшей быть доступною — по крайней мере для Гейденштейна; 2) к описанию военного движения от Велижа, при чем в тождественных выражениях говорится не только о наведении моста через Двину и о новом [LI] моссковском посольстве, но также и о дальнейших затруднениях, представляемых лесами и болотами; 3) к описанию осадных действий и взятия крепости Усвят (русский перев. стр. 123).
Если пойдем дальше, то заметим, что между повествованием Гейденштейна и рассказом анонима (Одерборна) не только нет тождества, но даже являются существенные отличия. Описание осады и взятия Великих Лук в анонимной брошюре, изданной Хитреем, очень кратко, так что оно никак не могло служить источником для гораздо более обстоятельного повествования Гейденштейна (стр. 128–144). Нужно припомнить, что здесь все дело вел Замойский, и следовательно его приближенному едва — ли предстояла надобность в этом случае обращаться за сведениями к кому нибудь другому. 0 резне уже сдававшихся и даже сдавшихся защитников, произведенной венграми и поляками (по Гейденштейну начали мадьяры, пристали поляки), аноним (Одерборн) говорит вскользь и только останавливается на убийстве Воейкова, сообщая, что его умертвили на пути к венгерским шанцам встречные солдаты (fol. В в начале). Гораздо подробнее здесь Гиулан, писавший по личным наблюдениям; от Гейденштейна (стр. 140) мы узнаем, что Гиулан (= Павел Юлан, Julanus) был посылан в крепость с требованием безусловной сдачи на милость короля. Не удивительно, что и он почел нужным остановиться на постыдном факте, избиения людей, которые уже отказались от сопротивления и сдались победителю; но Гиулан поступает здесь несколько иначе, чем Гейденштейн: [LII] извинения он приводит не от себя, а повторяет то, что тогда на этот счет говорили некоторые авторитетные и серьезные люди (pag. 12) в польском лагере. От себя он замечает, что при резне все — таки действовали не без разбора, и щадили детей и жен. Указания на почин в этом гнусном деле мадьяр у Гиулана не находится, действуют вообще солдаты (milites).
С именами московских воевод, полоненных в Великих Луках, аноним (Одерборн) справился лучше, чем сам Гейденштейн. В Кратком повествовании: In his Palatini tres initio ante militarem caedem in castra traducti fuere: knias Fedor Iwanouicz Likow, knias Georgius Aksakkow, knias Michael Kassen. His omnibus summa cum potestate praefuerat Iwan Voieiko. У Гейденштейна (pag. 114); knesium Theodorum Obalenscium Lichovum cum summa authoritate, secundum cum Michaelem Chassinum et Oxachovum praefecerat… loannem Viechovum primarium cubiculi ministrum. — Очевидно, что написание анонима (Одерборна) гораздо ближе к русскому произношению. Гейденштейна особенно затруднял Воейков; написав в тексте Viechovum, он в поправках к своему краковскому изданию на конце книги предлагает читать Vieichovum (так, впрочем, и в тексте ниже. pag. 125).
В Кратком повествовании с особенною подробностию описана экспедиция против Торопца и взятие
