Розалин Майлз - Я, Елизавета
Моя болтовня оборвалась.
Такой крепенький мальчуган…
Слезы хлынули рекой, и, подобно реке, я не могла остановиться. Он по-прежнему молчал, но глаза его темнели с каждой секундой. Солнце за деревьями стояло высоко, наши тени съежились У ног. Наконец он первый нарушил молчание:
– Мадам… миледи… скажите, что вас гнетет, чтобы я попытался по мере сил поправить вашу беду.
– О, Робин!..
Я была так одинока – всю мою жизнь…
У Марии был муж и скоро будет другой, у Екатерины – муж и ребенок, у меня – никого…
– Ваше Величество, моя жизнь, мои силы в вашем распоряжении…
Неужели он снова читает мои мысли?
– Более того, мадам… – Он осекся, покраснел под цыганским загаром, потом вскинул голову. – Я осмелюсь открыть свое сердце, и будь что будет. В распоряжении Вашего Величества не только моя жизнь, но и моя душа… моя безграничная любовь…
– О, Робин! – Я всхлипнула, как ребенок, ноги у меня подкосились, и я рухнула без чувств.
Глава 12
Я спела? Или мне это пригрезилось?
Через секунду я снова пришла в себя. «Сидни, оставьте шнуровку в покое, она совсем не давит, это полуденный жар, всего лишь жар…»
Жар страсти – жар торжества – он меня, любит! Все во мне пело…
– Ваше Величество, вы вся в огне, лоб горит!
Милое бледное личико Марии Сидни полной луною расплывалось перед глазами. Она так похожа на Робина – или это Робин? Пахнуло сырой землей. Я лежала на траве. Где мой лорд?
– Послали за носилками… сейчас Ваше Величество доставят домой…
Я мучительно повела глазами. Вот и он, на коленях рядом со мной, лицо искажено досадою и тревогой.
– Что я за негодяй, потащил вашу милость невесть зачем в такое пекло!
– Нет, Робин, нет! – Я почувствовала прилив сил. – Со мной все в порядке! – Я с трудом села, Робин и Сидни помогли мне встать.
Однако я с благодарностью опиралась на Робинову руку, покуда мы медленно брели назад, с благодарностью чувствовала его жаркое пожатие, счастливая тем, что между нами произошло.
Ибо теперь я увидела ясно: моя любовь к нему не умерла, никогда и не умирала, это было временное затмение, вызванное прошедшей между нами зловещей планетой. А теперь мы вернулись на предписанные сферы, любовь наша засияла вновь, и мы сторицей вернем все, что потеряли, все упущенное время. Теперь я могу показать, как я его ценю – его правдивый рассказ о Екатерине, его терпеливо ждавшую до сего дня любовь.
Однако почему я не чувствовала всей полноты счастья? Почему день за днем у меня раскалывалась голова и летний жар преследовал меня повсюду?
– Вашему Величеству нездоровится?
Тревога Марии Сидни выражала ее заботливую натуру, но вызывала у меня лишь беспричинную досаду.
– Ничего подобного. Сидни. Я совершенно здорова! Просто это бабье лето меня утомило.
А сейчас слишком жарко для начала октября…
Идемте, Робин! Хорошая прогулка – и все как рукой снимет.
Мы вышли в осенний золотисто-бронзовый парк… Робин рядом – чего еще желать моему лихорадочно бьющемуся сердцу? Однако я по-прежнему не могла стряхнуть непривычную сонливость, этот досадный жар. А солнце, похоже, начало клониться к западу раньше, чем я думала, потому что внезапно резко похолодало.
Я задрожала. Робин изумленно и раздумчиво смотрел на меня. «Быстрее! – велела я. – Быстрее, чтобы разогнать кровь!»
И к тому времени, как мы вернулись во дворец, кровь моя изрядно разогрелась.
– Вот видите, – рассмеялась я в кислое лицо Робина. – Теперь перед ужином я приму ванну и выйду к вам свежая, как сад тюдоровских роз, – вы решите, что время побежало вспять и наступил июнь!
– Ванну?
Это Кэт.
– Мадам, одумайтесь! Вы принимали ванну меньше года назад! И после прогулки – об этом не может быть и речи!
– Кэт, ванну! – Приказ прозвучал визгливее, чем мне хотелось. – Я приму ванну!
И пусть поварята нагреют воду погорячее!
Поварята расстарались. Лежа в большой медной, покрытой латунью ванне, я видела, как мое алебастрово-белое, словно предзакатный небосвод, тело идет безобразными красными пятнами.
– Парри! Кэт!
Они были рядом, служанки держали наготове большие, как скатерть, прохладные белые салфетки, но обе дамы смотрели на меня как-то странно.
– Вашему Величеству следует лечь в постель.
Голос Кэт не допускал возражений. Почему она такая хмурая, такая старая и встревоженная?
Я рассмеялась беспечным заливистым смехом, совсем не моим.
– Кэт, нет! Я ужинаю с лордом Робертом!
Пусть стол в приемном покое украсят боярышником и маргаритками, а опочивальню надушат лавандой и розовым маслом…
Почему я так медленно двигаюсь? Я села за туалетный стол и велела Парри приготовить белила. В углу Кэт разговаривала с Анной Уорвик, шумная Леттис спорила с новой фрейлиной, Радклифф, взятой на место Джейн Сеймур. Как болезненно отдавался в голове ее голос! Не хочу ее слышать – позову лучше Марию Сидни. «На сегодня черное платье. Сидни, скажите мастерице по уборам… Может быть, итальянское бархатное с жемчужной сеткой и новый воротник из Милана… Ой, кто это?»
За моей спиною в зеркале появился мужчина.
Смотревшее на меня лицо, челюсть, борода – все выражало напряженную озабоченность, круглые глазки буравили меня насквозь.
– Кто вы? И почему глядите на меня так, сэр?
Мужчины так на меня не смотрят! И почему он не преклонил колено? Что за возмутительная бесцеремонность!
– Ученый и врач, мадам, – гордо объявил он, – из Гейдельбурга, посетил Лондон.
Меня взбесил его тявкающий немецкий акцент. Голова раскалывалась.
– Лондон – возможно, однако при чем здесь я?
Он наклонился вперед, без спроса положил мне руку на лоб, другой потянул за подбородок и заглянул в рот.
– Потому что, – сказал он кратко, – вы опасно больны, леди. У вас оспа.
От ярости у меня потемнело в глазах.
– У меня?! Дерзкий немецкий мужлан! Как вы смеете так со мной обходиться? Лгать мне в лицо!
– Я есть мужлан… лжец? – Лицо его стало чуть не краснее моего. – Прошу прощения. – Он топнул ногой и вышел.
– Скатертью дорожка! – прохрипела я. – А теперь, Парри, самые лучшие белила… Сидни, платье… я буду ужинать с Робином и ангелами, яркими сонмами ангелов на сверкающих крыльях…
Я лежала в кровати.
Как я здесь очутилась?
До чего же холодно, до чего же холодно и зябко…
Лицо щекотал мех, на тело давила перина, такая тяжелая, что я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Издали доносились голоса Анны Уорвик, Сидни и Радклифф, Кэт и Парри, двоюродного деда Говарда, а это кто? Кажется, кузен Генри. Он-то здесь зачем?
Торопливый шепот, кто-то плачет – не пойму, кто это.
– Он единственный лечит оспу… приехал из Брюсселя и спас леди Ласи, когда у нее все тело пошло язвочками… живого места не было… Его надо вернуть!
– Уже посылали. Он сказал, что не вернется… после того, как королева обозвала его мужланом!
Мужской голос – Робина, его-то я по крайней мере узнала:
– Я с этим мужланом разберусь!
Дверь хлопнула. Сколько времени прошло?
Минуты остановились. Затем послышались шаги множества ног, мужские голоса, и меньше чем в ярде от меня появилось лицо, которое я узнала сразу, несмотря на смоченную уксусом муслиновую повязку вокруг рта и качающийся между нами ароматический шарик.
– Мастер Сесил!
– Сэр Вильям, мадам, и уже давно – благодарение вашей милости.
– Мастер сэр Вильям… – пролепетала я невпопад. Когда он стал рыцарем? Как давно я правлю? Неважно. Сейчас он здесь. – Сэр мой секретарь! – Кажется, так правильно.
– Это ваш лорд-казначей Полет, ваш лорд-адмирал Клинтон, лорд-хранитель печати Бэкон, ваш двоюродный дед Говард, кузены Ноллис и Хансдон, лорд Бед форд…
Сесил продолжал бубнить. Зачем они все здесь? Голос то звучал, то снова пропадал:
– Ваша милость должны назначить преемника – сейчас, на смертном одре, благословить избранного вами наследника…
На смертном одре?
Я снова рассмеялась. Я не собираюсь умирать! А когда соберусь, да, прямо сейчас, только один человек достоин занять мой трон, править вместо меня.
– Назначьте лорда Роберта Дадли регентом Англии на веки вечные. Положите ему пенсион двенадцать тысяч фунтов…
Я услышала изумленный вздох – кто это, лорд-казначей?
– Да, вы правы, слишком мало… тогда на ваше усмотрение… скажем, пятьдесят тысяч, сто? И пенсион его слуге.
– Дадли! – Яростное шипение – конечно, это герцог Норфолк. – Теперь мы знаем, что таилось за его «преданностью» королеве! Он был ее любовником, и теперь она пытается сделать его королем!
– Нет! – жалобно возразила я. На Робина возводят напраслину – я этого не потерплю! – Господь свидетель, я такова, какой Он меня сотворил! Признаюсь, что люблю лорда Роберта – люблю всем сердцем! – всегда любила и всегда буду любить, но между нами не было ничего предосудительного – я невинна, он безупречен, иначе бы он не резвился сейчас в облаках над нами, смотрите, вот он, там, где солнце…
