Розалин Майлз - Я, Елизавета
В один день, даже можно сказать, в одночасье – от оспы. Я рыдала о ней, двести плакальщиков по моему приказу присутствовали на отпевании в Вестминстере, все мои дамы и кавалеры провожали ее в последний путь.
Я не знаю, чем была в то время моя собственная жизнь – живым умиранием или умирающей жизнью. Одно знаю точно – я не жила. Лето шло своим чередом, мы сбежали от жары в Гринвич, но и это не принесло облегчения. День за днем в небе, словно огромный гнойник, вызревала гроза.
И вот однажды в полдень наступила тьма.
Черные тучи расплылись по небу, как пролитые чернила. Из нашего высокого замка виднелся утонувший во тьме Сити. Только под вечер долгожданная гроза расколола чашу небес яростными ведьминскими языками молний.
– Мадам, умоляем, идемте.
Кэри, Анна Рассел и Мария Сидни с жаром уговорили меня подняться на самую высокую башню Гринвича.
– Посмотрите, Ваше Величество, какой фейерверк!
Небеса разверзлись, и стало видно, как молнии яростно бьют в купол собора Святого Павла. Из хлябей небесных на Лондон обрушились огненные шары – на деревья, на дымовые трубы, словно освещая последний день земли жутким, мерцающим светом, молниеносной яростью небес.
– Господь гневается! – причитала рядом со мной зеленая от страха Екатерина, цепляясь за Леттис Ноллис. – Он видит наши прегрешения!
Он карает нас!
Впрочем, она не дождалась сострадания от Леттис, которая выросла, превратилась в смелую, дерзкую девушку и явно не испугалась грозы.
Собор Святого Павла горел, пламя уже объяло колокольню. Жар был так силен, что плавились сами колокола, жидкая бронза выжигала тонзуры на головах тех, кто тщетно пытался их спасти.
– Господи, помилуй! – пролепетала полумертвая от ужаса Екатерина.
– Помилует он, как же! – рассмеялась Леттис, встряхивая рыжими кудрями. Откуда такая уверенность?
То была страшная ночь. Я не спала, но под утро, когда начало проясниваться, вдруг задремала. Тем страшнее прозвучал на самой заре стук в дверь. Никто и никогда не посещал меня так рано. Почему стража его не задержала? В полутьме я услышала испуганный голос Кэт:
– Кто это? Кто там?
– Умоляю, передайте мадам, мне надо с ней поговорить.
Голос… голос, который я знала лучше своего собственного.
– Мое сине-зеленое домашнее платье. Кэт!
И впустите милорда.
Господи, как я его любила! До боли в глазах.
Лицо его – такое бледное, такое прекрасное, взор устремлен на меня… Добро пожаловать назад, милорд… перед вами женщина, которая утратила себя, потому что утратила вас…
А как же все то, что я выстрадала по его вине?
Да, как же это?
Мой голос был совершенно спокоен.
– Лорд Роберт?
Он шагнул ко мне. Похоже, он одевался без помощи слуги – наряд небрежен, камзол кое-как наброшен на плечи. Щеки небриты, синева под глазами говорит о бессонной ночи.
– Миледи, тому, что я собираюсь сказать, нет прощения.
У меня все внутри похолодело. Что еще стряслось?
– Миледи, ваша стража доложит, что сегодня ночью в мою спальню приходила девушка.
Значит, он пришел повиниться, покуда быстрая молва не достигла моих ушей и не погубила его безвозвратно.
Рубаха у него на шее была не застегнута, и я видела мягкую ямочку меж ключиц.
– Девушка?
Он колебался.
– Не служанка, нет, это была знатная дама.
– Одна из моих?
Кивок.
– Одна из моих фрейлин?
Он уронил голову.
– Да.
Я почернела от гнева, потом затряслась.
– Говорите.
– Миледи, все знают, как дорожите вы честью своих девиц. Но это правда, и я не думаю отпираться.
Я должна знать.
– Она приходила затем… зачем девушка приходит в спальню к мужчине?
– Она… она попросила меня… хотела улестить… добиться моего расположения.
– И вы?..
Зачем я спрашиваю? Неужели я заслуживаю этой муки?
Он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
– Она предложила мне свое тело, предложила сделать с ней все, что я пожелаю…
– И вы были с ней наедине в спальне…
Он покраснел.
– Сказать по правде, более часа.
Я отбросила притворное самообладание.
– Больше часа? Достаточно времени, милорд, чтобы…
Он медленно и спокойно перебил:
– Совсем недостаточно, учитывая то, что она хотела мне сказать и что молила передать вам. Эта девушка – вернее, бывшая девушка – ваша кузина и ближайшая родственника, леди Екатерина Грей. Она беременна.
Глава 11
Екатерина беременна.
Я глядела в его глаза и читала в них правду, всегдашнюю его искренность.
Я онемела. Он опустился рядом со мной на колено, разделяя бесконечное мгновение, он тоже не дышал. Наконец я обрела голос.
– Кто отец?
– Она говорит, граф Гертфорд.
Гертфорд! Этот тупоголовый юноша, которого Екатерина обхаживала, когда я думала, что она любезничает с моим лордом! Тупица или нет, но по отцу, покойному лорду-протектору, он кузен моего брата, кузен нашего бывшего короля! И все считают его родственником королей, а вместе с Екатериниными притязаниями это делает будущего ребенка самым что ни на есть законным наследником – особенно если родится мальчик…
Однако, будучи незаконнорожденным, никакого наследства он не получит.
Но ведь и меня всю жизнь считали незаконнорожденной… а мои католические враги, коли не сумеют посадить на трон Марию, несомненно предпочтут мне этого ублюдка и его безмозглую мамашу-марионетку..
Ко мне вернулось самообладание и способность принимать решения.
– Стража!
В комнату ввалились дежурившие у дверей часовые, их капитан и два или три телохранителя.
– Арестуйте леди Екатерину и немедленно доставьте ее в Тауэр! И графа Гертфорда! Но посадите их врозь, слышите, под самый строгий арест, и никакой переписки, разговоров или свиданий.
Онемев от неожиданности, с выпученными от изумления глазами они поспешили исполнять приказ.
– И еще! Хорошенько стерегите мою дверь!
Если леди пошлет ко мне, я не желаю видеть гонца, не желаю слышать от нее ни слова, ни полслова!
Они удалились, звеня оружием. Робин поднял глаза, лицо его омрачилось.
– Вы не выслушаете свою кузину, мадам?
Я взорвалась:
– А что ей сказать в свое оправдание? Она не хуже моего знает, что отец и парламент запретили Тюдорам вступать в брак без согласия монарха, Тайного совета и обеих палат! То, что она сделала, – измена! Будь жив отец, даже моя сестра, Екатерина отправилась бы вслед за сестрицей, оставив позади голову!
Он понизил голос:
– Но ведь Ваше Величество не казнит ее?
– Не спрашивайте! – истерически рассмеялась я. – Пока не знаю, что могу с ней сделать!
И не в последнюю очередь за ее внимание к вам, милорд…
Я вскочила, забегала по комнате, зябко кутаясь в ночное платье, силясь укрыться в тяжелых складках, спрятать лицо в пышном меховом вороте. Я горела от гнева, а еще больше – от странного стыда. Как она до такого докатилась?
– Вы сказали, она пришла к вам… и предложила…
Он не дрогнул.
– Вчера вечером она пришла ко мне в спальню. Сперва она попыталась… чтобы склонить меня на свою сторону…
Попыталась предложить ему свое тщедушное, неразвитое тело – скорее кукольное, чем женское, если забыть про кривые ноги! – тело, распоряжаться которым она уже не вольна, поскольку Господь сотворил из него сосуд для новой жизни…
– А вы с таким благородством ее отвергли? – Я изобразила улыбку.
Он не попался на крючок.
– Да, мадам, отверг, – ответил он тихо. – Можете допросить моего слугу и его помощника, они все слышали – и никакие пытки не заставят их опровергнуть мои слова. – Он устало улыбнулся:
– И причина тому вовсе не в моей неотразимости, мадам. Она была не в себе и не понимала, что творит.
Я гневно отмахнулась.
– А дальше?..
– И тогда она взмолилась о помощи. Она на седьмом месяце и не знает, как долее скрывать.
Во вчерашней грозе она увидела перст Божий, обличающий ее грех…
– Вот самомнение! Она что – единственная грешница на земле? С чего бы Богу обращаться к ней? И еще, милорд, – повернулась я к нему, – скажите мне одну вещь: почему она пришла к вам?
Почему, если она хотела сознаться, не прийти к старшей фрейлине Кэт, к другой почтенной даме?
Почему к Робину? Может быть, когда я заподозрила, между ними действительно что-то было? Почему теперь она прибегла к его помощи?
Он словно прочел мои мысли. Легкая улыбка тронула его губы.
– Потому что, по ее словам, из всех придворных ей легче всего рассказать мне – якобы она знает меня лучше других и…
Он осекся.
– Продолжайте!
– ..и больше всех любит… во мне ее единственная надежда.
