Евгений Анисимов - Толпа героев XVIII века
Впрочем, зачем это ей нужно? Выводы Бецкого ее успокоили, ведь он авторитетно писал: «Хорошее у него – от природы, все же худое является следствием дурного воспитания, в нем задушены хорошие побуждения…» Так и надобно их развивать в надлежащем учреждении, вроде сухопутного Кадетского корпуса. В апреле 1775 года императрица повелела называть мальчика Алексеем Григорьевичем Бобринским. До этого его именовали Шкуриным, потом Сицким… Так у мальчика появились и отчество – по настоящему отцу, и фамилия – по названию купленного для него села Бобрики в Тульской губернии. Впрочем, народная этимология, толкующая каждую фамилию или название по-своему, утверждает, что фамилия сына Екатерины произошла от той бобровой шубы, в которой Шкурин вынес бастарда из дворца. Вряд ли народ прав, нам симпатичнее версия с бельевой корзиной.
Вскоре Бецкой поместил мальчика в сухопутный Кадетский корпус, который тот и закончил в 1782 году. Он был выпущен поручиком и тут же уволен для обучения за границей. Накануне путешествия мать и сын встретились, возможно, в первый раз после рождения Алеши. Но что это была за встреча! Запись в дневнике Бобринского: «Я имел счастие поцеловать у нее руку и приветствовать ее. Она играла в бильярд с Ланским… Ея величество села и стала говорить со мною о предстоящем мне путешествии… Она милостиво сказала мне, что надеется, что я доволен распоряжениями, сделанными относительно меня. У меня выступили слезы, и я едва сдержался, чтобы не расплакаться. Через несколько времени она встала и ушла». Кажется, что теплее государыня принимала Суворова или Румянцева.
Бобринский отправился в Вену в компании еще двух молодых людей и наставника. Часто бывает, что, оказавшись за границей, на свободе, вдали от российского «всевидящего ока», русский человек становится таким, каким его создала природа. Природа эта тотчас проявилась и в Бобринском. Выяснилось, что все годы он носил в себе чувство презрительного превосходства над другими. Одновременно с проявившейся в нем спесью и пренебрежением к людям был виден замеченный еще Бецким сон души. Как писал сопровождающий Бобринского воспитатель, «из главных слабостей есть в нем еще беспечность и нерадение видеть или узнать что ни есть полезное. Его ничто не трогает, ничто не заманивает». Но наставник ошибся – Париж, точнее, притоны мировой столицы сразу же расшевелили Бобринского.
Дальше – больше. Мать посылала сыну довольно много денег, и вскоре он прославился в Париже своими кутежами, вел, как пишет современник, «жизнь развратную, проигрывал целые ночи в карты и наделал множество долгов». Узнав об этом, Екатерина потребовала немедленного возвращения Алексея в Россию, но он дерзко ослушался указа. Назревал скандал, и Бобринский переехал в Лондон.
В Лондоне похождения молодого человека продолжались. Вокруг него вились проходимцы, которые обворовывали его… Как писал один его знакомый, раз утром «Бобринский ворвался к нему в комнату и умолял поехать с ним немедленно в Париж, ибо знакомая ему одна особа внезапно туда уехала, а без нее он жить не может». Утром Алексей уже мчался в Париж…
С большим трудом шесть лет спустя, в 1788 году, Бобринского, обремененного огромными долгами, удалось заманить в Россию, и императрица отправила непутевого сына под надзор в его эстляндское имение. Сюда, в эту эстляндскую ссылку, Екатерина в 1792 году прислала утвержденный ею герб Бобринских: орел – символ Орловых, часть Ангальтского герба родителей Екатерины и медведь – символ Берлина. Известно, что один из предков Екатерины, Альбрехт Медведь, основал Берлин. Девиз на гербе придумала Екатерина: «Богу слава – жизнь тебе». А вообще-то императрица была резко настроена против сына – ведь он не оправдал ее надежд. А на что же она могла рассчитывать?
И потом мало что изменилось в судьбе Бобринского. Жизнь его по-прежнему тратилась впустую. Перед ним были открыты тысячи путей, сотни возможностей стать великим политиком, ученым, коллекционером, полководцем (вспомним бастарда польского короля Августа II Морица Саксонского – великого французского полководца), словом, он, сын Екатерины, мог стать кем угодно. Но Бобринский не пошел ни по одному из лежавших перед ним звездных путей… С годами он превратился в ленивого, никчемного обывателя, деревенского жителя, заурядного русского барина. Он женился на немецкой баронессе Анне Унгерн-Штернберг, их потомки сейчас рассеяны по всей Европе.
Когда к власти пришел Павел I, он разрешил Алексею приехать в Петербург, принимал его, называл своим братом, пожаловал чином генерала и титулом графа, передал ему дворец на Галерной улице, определил на службу. Но Бобринский спал душой по-прежнему. Он ушел в отставку и до самой смерти в 1813 году жил помещиком то в Бобриках, то в Эстляндии. Неопрятный, в засаленном сюртуке, кое-как прикрыв плешивую голову париком, он слонялся по имению, строгал какие-то палочки и, не мыв рук, шел обедать… Обычный помещик, каких в России были тысячи, а между тем это был родной сын, кровь великой императрицы…Григорий Орлов: долгое прощание с «кипучим лентяем»
В начале 70-х годов ХVIII века в личной жизни Екатерины II наступил серьезный кризис. Отношения с Григорием Орловым, начавшиеся еще до переворота 1762 года, стали тяготить императрицу.
А ведь поначалу все было так хорошо! Казалось, что Екатерина наконец нашла свое счастье: с ней рядом был настоящий рыцарь, мужчина – смелый, сильный, красивый и верный, защитник и победитель, блестяще показавший себя в таком опасном деле, как революция, приведшая ее к власти. Не буду перечислять титулы, ордена, звания, богатства, полученные Орловым исключительно за свою верность и мужскую красоту, – перечень их бесконечен. Все пути к славе великого государственного или военного деятеля были открыты перед этим баловнем судьбы. Но он так и не пошел ни по одному из них и как был во времена своей молодости кутилой и бузотером, так им и остался, хотя стал князем, носил генеральский мундир. Екатерина и Орлов прожили под одной крышей около 11 лет, до 1773 года. Некоторые авторы считают, что императрица родила Орлову, помимо всем известного графа Бобринского, еще несколько детей. Около 1763 года по столице ходили упорные слухи о намерении Орлова и Екатерины пожениться церковным браком. Для этих слухов были основания: императрица была без ума от своего героя, он же был настырен и нетерпелив. Но в какой-то момент здравый смысл, как и опасения за императорскую власть, которая будет неминуемо дискредитирована браком со своим, да еще столь малопочтенным подданным, возобладали. Екатерина не решилась пойти против общественного мнения, к которому всегда чутко прислушивалась. Брак расстроился.
Впрочем, это не помешало Григорию властвовать во дворце, пока не наступил конец его могущества.
В «Чистосердечной исповеди», написанной для Потемкина, Екатерина писала об Орлове: «Сей бы век остался, естьли б сам не скучал. Я же узнала (об измене. – Е.А. ) в самый день его отъезда на конгресс из Села Царского (Орлов вел переговоры с турками в Фокшанах летом 1772 года. – Е.А. ) и просто сделала заключение, что, о том узнав, уже доверки иметь не могу – мысль, которая жестоко меня мучила и заставила из дешперации (отчаяния. – Е.А. ) выбор (сделать) кое-какой (речь идет об А.Васильчикове – Е.А.), во время которого и даже до нынешняго месяца я более грустила, нежели сказать могу… Сначала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже… Потом приехал некто богатырь». Это был уже Потемкин – новый фаворит. Екатерине было от чего плакать: разрыв с Орловым оказался болезненным, он тянулся долго и мучительно. Уговоры окружающих князя Григория «отступиться от матушки» были тщетны – показное его смирение, готовность подчиниться судьбе вдруг сменялись кутежами и дебошами, приступы глубокого сплина – бурными скандалами, причем императрица опасалась за себя: столь бешеным и непредсказуемым становилось подчас поведение Гриши.
Потом наступало затишье и стороны состязались в великодушии – она дарила ему Мраморный дворец у Невы, а он отдаривался огромным алмазом Надир-шаха, известным ныне как «Орлов»…
А потом снова были какие-то эпатирующие общество и двор выходки Орлова. «Я же в сем, – писала Екатерина Вольтеру осенью 1772 года, – иного не ищу, как обоюдного спокойствия, кое я совершенно сохранить намерена». Она искала покоя, потому что решила окончательно и бесповоротно: вместе не быть.
Причин разрыва было несколько. На одну из них – измену – указывает Екатерина в «Исповеди». В мае 1773 года императрица с обидой говорила дипломату Дюрану:
«В любви он так же неразборчив, как в еде: калмычка, финляндка и самая изящная придворная дама в этом отношении для него безразличны – такова его бурлацкая натура». Кутежи и непрерывные амуры Григория, несомненно, оскорбляли Екатерину как женщину и дискредитировали как императрицу – сожительницу этого завсегдатая публичных домов и кабаков.
