Евгений Анисимов - Толпа героев XVIII века

Евгений Викторович Анисимов

Толпа героев XVIII века

Предисловие

Один из выдающихся историков прошлого генерал Николай Карлович Шильдер – автор знаменитых многотомных монографий «Павел Первый», «Александр Первый», «Николай Первый»– был сторонником версии ухода Александра I в народ под личиной «старца Федора Кузьмича». Вопрос этот, как известно, не разрешен и до сих пор. Придерживающиеся мнения, что утомленный властью император, воспользовавшись удобным случаем, скрылся в толпе своих подданных, сталкиваются в непримиримом споре со своими противниками, которые утверждают, что государь благополучно скончался в Таганроге в 1825 году и ныне преспокойно лежит в гробнице Петропавловского собора в Петербурге. Н.К.Шильдер – педант от науки и тщательный источниковед, великолепно знавший весь относящийся к таганрогской истории материал, пришел к своему выводу не сразу. Он долго колебался, но, как рассказывал современник Шильдера, причиной окончательного перехода историка на позиции сторонников ухода… стало сонное видение. Как-то раз, ночью, Шильдер лежал в своей спальне и тяжко страдал от мигрени. И тут ему явился призрак Федора Кузьмича, мгновенно излечил историка-страдальца от головной боли и поведал, что да, он – истинный император Александр Павлович.

Конечно, можно посмеяться над ночным видением Николая Карловича и справедливо отвергнуть сей, так сказать, аргумент. Но все же, будем милосердны к историку: каждый из нас, занятый делом, особенно горячо любимым, может подтвердить, что дело это с годами становится частью жизни, судьбы, сознания, живет с нами во сне и наяву. Вот и неудивительно, что Николай Карлович, «встретившись» с призраком своего героя, безоглядно поверил ему. Нет, нет, я не собираюсь пугать читателя своими «историческими видениями», я лишь хочу сказать, что, годами работая над историческими источниками о людях прошлого, готовя книги, статьи и сценарии о них, как-то незаметно проникаешься частичкой (конечно, только частичкой!) жизней, мыслей своих героев. Они становятся будто твоими близкими знакомыми, и, проходя по залам музеев, мгновенно узнаёшь их среди прочих лиц, взирающих с потемневших от времени портретов. Кажется, что твои герои как-то значительнее, чем лица с других портретов, смотрят на тебя, кажется, что ты лучше прочих твоих современников, рассеянно бредущих по этим залам, понимаешь своих героев, только один знаешь их характер и норовишь, уходя, даже подмигнуть им (как тут не вспомнить картинную галерею Хогвартса из «Гарри Поттера»). Эти давно ушедшие в никуда люди для тебя как будто живы, они идут некоей толпой в параллельном нашей жизни, невидимом «умственном» пространстве. Так некогда, в прошлом, выйдя после занятий из дверей школы, не смешиваясь с потоком пешеходов, шли наши друзья, одноклассники. И ты, оглядываясь вокруг, видел их лица и улыбался им…

Эта виртуальная толпа моих героев образовалась как-то случайно, как порой случайно образуется класс или студенческая группа. Как и мы, герои прошлого объединены временем и судьбой. В их соединении под одной обложкой этой книжки нет никакой системы: про одних мне заказали сценарий документальной передачи на телевидении, про других я узнал случайно и увлекся историей их жизни, третьи всегда влекли меня яркостью, необычностью своей судьбы, да не было возможности углубиться в их историю. А вообще-то были и такие персонажи, о которых я так ничего и не написал, – они не «дались» моему перу.

Конечно, о людях прошлого (как и вообще о людях) писать трудно. Автор всегда рискует впасть или в одну, или в другую крайность: либо принимается сочинять «житие» героя, стремясь загладить все неровности его биографии, либо, наоборот, макает перо в желчь и пишет памфлет, «разоблачая» своего героя. Я стремился избежать и того и другого. Я всегда помнил, что надо быть осторожным: люди прошлого безгласны, они не смогут ответить на обвинения потомков. Эти герои, идущие рядом с нами по истории России, в общем-то, беззащитны перед потомками. Они молча и выжидающе смотрят на нас с портретов, ожидая нашего суда. Так будем по возможности милосердны и понимающи!

Автор

Санкт-Петербург,

сентябрь 2012 года

Царевич Алексей Петрович: неумолимый рок и нелюбимый сын

Один из сподвижников Петра Великого гвардейский офицер Александр Румянцев описывал в письме к приятелю, как поздней ночью 26 июня 1718 года Петр I вызвал его к себе в Летний дворец. Войдя в царские апартаменты, Румянцев увидел такую сцену: возле сидевшего в кресле государя стояли глава Синода архиепископ Феодосий, начальник Тайной канцелярии (политической полиции того времени) граф Петр Толстой, его заместитель майор гвардии Андрей Ушаков, а также супруга Петра, Екатерина Алексеевна. Все они успокаивали плачущего царя. Обливаясь слезами, Петр приказал Румянцеву и трем другим офицерам тайно умертвить своего старшего сына, царевича Алексея Петровича, заключенного в то время в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Это был финал подлинно шекспировской драмы, развернувшейся на глазах всех российских подданных…

Будущий конфликт отца и сына, их отчужденность, переросшая затем во вражду, были предопределены изначально тем положением, в котором оказался наследник российского престола. Царевич Алексей – сын Петра от первой жены Евдокии Лопухиной – родился 18 февраля 1690 года. Мальчику было всего восемь лет, когда у него отняли мать. Царь приказал сослать ее в монастырь и насильно постричь в монахини. Алексей сильно переживал разлуку с матерью, но отец запрещал ему видеться с бывшей царицей – старицей Еленой суздальского Покровского монастыря – и, узнав однажды, что царевич, уже семнадцатилетний, тайком ездил в Суздаль на свидание с матерью, был вне себя от гнева.

Петр не любил старшего сына как живое и неприятное напоминание о своем неудачном первом браке. Он назначил Алексею содержание, определил учителей и воспитателей, утвердил программу образования и, занятый тысячами срочных дел, успокоился, полагая, что наследник на верном пути, а если что – страх наказания поправит дело. Но Алексей, оторванный от матери, отданный в чужие руки, сирота при живых родителях, терзаемый болью и обидой за мать, конечно, не мог стать отцу близким человеком. Алексей вырос угрюмым, самолюбивым человеком, чуждым отцу по своим склонностям и интересам, да к тому же со временем стал большой любитель горячительного (кстати, этим увлекался и сам Петр). Лень, зависть, страх перед грозным батюшкой заглушили те добрые начала, которые были в нем. Позже, на допросах под пытками, он показал: «…Не токмо дела воинския и прочия от отца моего дела, но и самая особа (отца. – Е.А .) зело мне омерзла…», то есть стала омерзительна, крайне неприятна. Тем более не возникло близости между отцом и сыном позже, когда у царя появилась новая жена Екатерина Алексеевна, которой совсем не нужен был пасынок – соперник ее детей от Петра. В сохранившейся до наших дней переписке Петра и Екатерины царевич Алексей упоминается два-три раза, и ни в одном из писем ему нет даже слова привета. Письма же отца к сыну холодны, кратки и бесстрастны – ни слова одобрения, поддержки или тем более ласки. Порой в них нет даже принятого в письмах обращения – так, записка в конверте. Создается впечатление, что, как бы ни поступал царевич, отец им был вечно недоволен. Возможно, у царя были причины для недовольства сыном, но во всем этом виноват был только царь. Когда-то он отмахнулся от мальчика, отдав его на воспитание чужим и мелким людям (его воспитателем был назначен Меншиков, о чьих педагогических способностях и даже неграмотности мы много наслышаны), и уже через десять лет Петр получил за своей спиной врага, не принимавшего ничего из того, что делал и за что боролся он сам.

Царевич вовсе не был слабым и трусливым истериком, каким порой его изображают. Ведь до сих пор Алексея представляют в образе, который талантливо, но предвзято создал Николай Черкасов в довоенном фильме «Петр Первый». На самом же деле Алексей Петрович – сын своего великого отца – унаследовал от него волю, упрямство. Забегая вперед, отмечу, что наследник не организовывал никакого заговора против отца, как пытались потом представить дело Петр и государственная пропаганда. Его сопротивление отцу было пассивным, никогда не вырывалось наружу, оно пряталось за демонстративным послушанием и формальным почитанием Петра как отца и как государя. Но все же царевич с нетерпением ждал своего часа, который должен был наступить со смертью отца. Он верил в свою звезду, твердо знал: за ним, единственным и законным наследником, – будущее, и нужно лишь, сжав зубы, дождаться часа своего торжества. При этом царевич не чувствовал себя и одиноким: за его спиной стояли верные люди из ближнего окружения, на его стороне были симпатии знати, раздраженной господством выскочек вроде Меншикова, его поддерживали все, недовольные реформами.