Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций
Более плодотворным и перспективным представляется другой путь разрешения такого противоречия: не изменение текста источника, а попытка понять источник таким, каким он дошел до нашего времени. Конечно, этот путь не отвергает полностью возможность предположений о том, что исследуемый текст мог претерпевать за время своего бытования определенные изменения. И лучшей иллюстрацией выдвинутых гипотез и предположений будет при этом гипотетическая реконструкция утраченных текстов. Но они должны завершать исследование, а не предварять его.
Петр Бориславич же имеет подобную реконструкцию в качестве основы исследования.
Однако «Слово» лишь один из источников, на которые опирается исследователь. Второй опорной точкой являются, как уже отмечалось, летописные тексты, приписываемые Петру Бориславичу. Поскольку в чистом виде они не сохранились, их также приходится реконструировать, в основу реконструкции положены фрагменты Ипатьевской летописи, тексты «Истории Российской с самых древнейших времен» В. Н. Татищева, не находящие подтверждения в дошедших до нашего времени летописях, а также часть миниатюр Радзивиловской летописи, восходящих, по мнению Б. А. Рыбакова, к оригиналам, созданным если не самим Петром Бориславичем, то под его руководством.
Возникает вопрос, насколько обоснован отбор текстов, на которых строится реконструкция летописи Мстиславова племени. Селекция собственно летописных текстов проводится по целому ряду признаков (политические взгляды автора, светский характер записей, эффект присутствия пишущего, обилие частных деталей, стремление включать в летопись тексты документов и т. п.). Однако при конкретном анализе летописных статей оказывается, что ни один из этих признаков не является постоянным, да и сам набор их периодически изменяется. В связи с этим возникают вполне обоснованные сомнения в том, что все они принадлежат перу одного и того же человека, меняющего то политическую ориентацию, то стиль изложения, то степень полноты отображения происходящих событий, то свое местопребывание. Изменяются даже диалектные черты авторского языка, что заставляет предположить привлечение Петром Бориславичем на последней стадии работы над летописью какого-то галичанина (с. 170–171, 245).
Все эти изменения точек зрения тем более трудно связывать с одним человеком, что конкретных данных о Петре Бориславиче у нас почти нет. Вся его биография, за исключением известия о посольстве к Ярославу Осмомыслу, строится именно на летописных статьях, выделенных по косвенным признакам, присущим якобы самому Петру Бориславичу.
Серьезной проверкой принадлежности этих текстов одному автору может стать их лингвистический анализ. Попытка подобного исследования была предпринята В. Ю. Франчук[701]. Полученные ею результаты, по мнению автора «Петра Бориславича», оказались настолько обнадеживающими, что он даже посчитал возможным убрать в своем исследовании
«…несколько неуверенный тон по поводу авторства Петра Бориславича в отношении Киевской летописи 1190 г». (с. 282).
Представляется, что работа В. Ю. Франчук достаточно любопытна, но, к сожалению, не может рассматриваться в качестве доказательства не только авторства Петра Бориславича, но и точности выделения известий, восходящих к летописи Мстиславова племени.
Строго говоря, В. Ю. Франчук подтвердила вывод А. А. Шахматова о том, что в основе Ипатьевской летописи лежит киевский свод 1198 г., составленный из летописи, близкой Святославу Всеволодичу, и летописи Рюрика Ростиславича.
Отобранные ею лингвистические факты подтверждают также сходство лексики и фразеологии «Слова о полку Игореве» и Ипатьевской летописи на всем протяжении XII в. Этого, однако, недостаточно, чтобы говорить о тождестве их авторов. Тем более что подобное сходство можно проследить и в более поздних летописных текстах. Достаточно вспомнить хотя бы уже упоминавшееся нами знаменитое предание о траве евшан, связанное с отцом Кот пака, ханом Отроком. Оно записано под 1201 г., но относится к еще более позднему времени[702]. Среди прочих параллелей здесь, кстати, обнаружена и лексическая форма, присущая, по мнению В. Ю. Франчук, только Петру Бориславичу: июлом.
Есть в выделенных лексических параллелях и черты, которые, скорее, говорят о различии сравниваемых текстов, нежели об их общем происхождении.
Так, в качестве одной из особенностей языка предполагаемого Петра Бориславича (термин Б. А. Рыбакова) приводится слово комони, действительно редкое в древнерусских памятниках, но употребляемое и летописцем и автором «Слова». Однако в Ипатьевской летописи, как и в Повести временных лет (под 6477 г.), это термин, который жестко связывается с уграми (венграми). В «Слове» же он (по мнению Б. А. Рыбакова, с которым вполне можно согласиться) означает боевых коней Игоря или половцев (с. 59). От комоней автор поэмы отличает угорских иноходцев, что, очевидно, является точным значением данного термина Ипатьевской летописи.
Другим примером может служить использование автором Киевской летописи слова русь исключительно в значении русские воины[703]. В «Слове» же этому содержанию соответствует другое слово русичи[704].
Такие семасиологические и ономасиологические нюансы весьма показательны именно как различие авторских почерков, а не основание для их отождествления.
Что же касается лингвистического доказательства гипотезы Б. А. Рыбакова о едином авторстве ряда записей XII в. в составе Ипатьевской летописи, то для него, вероятно, необходим более полный и тонкий анализ. Простые совпадения в лексике и фразеологии здесь вряд ли помогут. Они могут объясняться взаимовлиянием сравниваемых текстов друг на друга либо общим источником, на который они опираются, а не только тем, что были написаны одним автором. Для доказательства последнего тезиса требуется установить сугубо индивидуальные черты, присущие данному летописцу и одновременно отделяющие его от всех прочих собратьев по перу (лингвистический спектр автора).
Такая попытка была предпринята Л. В. Миловым, И. В. Полянской (Гогиной) и Н. В. Романковой[705]. Результат, который получили исследователи, вряд ли можно назвать однозначным (особенно, учитывая центонный принцип построения древнерусских литературных произведений в том числе, и «Слова о полку Игореве»):
«…Концепция академика Б. А. Рыбакова, развиваемая им на протяжении последних двух десятилетий, о том, что автором…Слова о полку Игореве является создатель…Мстиславовой летописи, которая в большей своей части дошла до нас в составе свода 1200 г. в Ипатьевской летописи, не может быть отвергнута. Полученные нами коэффициенты близости (q), не доказывая с абсолютной уверенностью это авторство, вполне допускают возможность такого толкования.
Проделанный нами эксперимент, несомненно, следует продолжить, прежде всего расширяя базу данных»[706].
И еще один филологический момент, на который стоит обратить внимание. Примеров, когда автор древнерусского письменного произведения говорит о себе в третьем лице, называя себя исключительно по имени и отчеству, вероятно, найдется немного. В связи с этим представляется сомнительным основательность подтверждения авторства Петра Бориславича фрагментами летописи, где он упоминается со стороны.
Наряду с собственно летописными текстами для воссоздания летописи Мстиславова племени автор Петра Бориславича привлекает также избыточные тексты В. Н. Татищева. Споры о правомерности их использования хорошо известны. Вероятно, следует согласиться с тем, что рассмотрение любого из них в качестве источника возможно лишь после доказательства его происхождения из списков летописей, утраченных после написания «Истории Российской». Методика для этого разработана и дает достаточно надежные результаты[707]. К сожалению, в Петре Бориславиче цитаты из труда В. Н. Татищева используются без соответствующей проверки.
Примером может послужить комплекс посмертных портретов-характеристик великих князей, созданных якобы Петром Бориславичем и сохранившихся только благодаря выпискам В. Н. Татищева. Как известно, эти портреты в I и II редакциях татищевской «Истории» существенно различаются. Речь идет не просто о сокращении или, наоборот, расширении описания, что могло бы объясниться повторным обращением к одному и тому же источнику или просто редактированием текста. Изменяется (и зачастую радикально) само содержание характеристики князя. Это уже давно привело исследователей к выводу, что портреты-характеристики вышли из-под пера самого Татищева[708].
Кроме того, у нас есть возможность проверить точность описания внешности по крайней мере одного из портретируемых. В распоряжении историков имеются результаты обследования костных останков Андрея Боголюбского сотрудниками Ленинградского рентгенологического института и документальная портретная реконструкция князя, осуществленная М. М. Герасимовым. Татищеве кий портрет Андрея Боголюбского
