Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Развлечения закончились. Дайер с Расселом в молчании обдумывали его слова.
Глава 11. «Может кормить белок»
Уильям Рассел объявил о своих планах уехать из Берлина в первую зиму войны. Его начальство в консульстве пыталось предложить ему прибавку к зарплате и новую должность, но он знал, что все равно находится в проигрышном положении: посольство наняло его сразу, как только он закончил учебу в Берлинском университете. Дипломатическая же служба предпочитала вознаграждать тех, кто делал карьеру стандартным путем: начинал в Вашингтоне, а потом уже получал назначение на службу за границей. Кроме того, Рассел хотел попробовать стать писателем и уже сделал изрядную часть рукописи книги, которую опубликует в 1941 г. под заглавием «Berlin Embassy» («Посольство в Берлине»). Там он писал о своем опыте, давая американцам узнать вещи, о которых не писали в новостных сводках.
10 апреля 1940 г., за три дня до назначенного отъезда, Рассел сидел в машине, припаркованной у посольства, со своей подругой немкой. «Мы не обнимались там, мы просто слушали в автомобиле радио», – как бы оправдывается молодой рассказчик. Утренние газеты в тот день были полны «ужасных новостей» о том, что немецкие войска вступили на территории Дании и Норвегии. По радио Геббельс зачитывал ультиматумы следующим жертвам нацистов, в которых говорилось, что у Германии «нет территориальных амбиций» в отношении этих стран и что «ни одна из этих стран не будет применяться как база операций против врага».
Рассел начал было с саркастических комментариев, но заметил, что у его девушки проступили слезы на глазах:
– Проклятый мерзкий лгун! – воскликнула она. – Проклятый мерзкий лгун!
Расселу это еще раз всерьез напомнило, что не все немцы маршируют строем вслед за Гитлером. Перед своим отъездом три дня спустя он попрощался с длинным списком своих знакомых, которыми обзавелся за три года пребывания в Берлине, – это были «американцы, немцы, нацисты, антинацисты, богатые, бедные, интеллектуалы, бродяги», как перечислял он сам. Когда он добрался до Инсбрука, его вызвали в штаб-квартиру гестапо, официально – проверить документы на машину. Машину его тоже обыскали, рукопись разворошили – но она осталась цела.
Он поехал в Италию. На границе очень дружелюбный сотрудник таможни поставил штамп у него в паспорте.
– Что ж вы уезжаете из Германии, молодой человек? Вам же понравилось у нас в стране, не так ли?
Когда Рассел машинально подтвердил это, таможенник добавил:
– Вернетесь к нам, как наступит мир?
Для молодого человека с Миссисипи Германия казалась интересной и порой весьма приятной, но Рассел с трудом представлял себе мир на это континенте в ближайшем будущем. Еще в Берлине, сидя в машине со своей девушкой, он сделал вывод, что Гитлер «пошел дорогой, на которой повернуть назад невозможно». Въезжая в Италию, он оглянулся на крутые холмы за своей спиной – но у него не было никаких иллюзий. «Отсюда не видно ни оружия, ни зданий, ни солдат, – писал он. – Но я-то знаю, что там леса кишат солдатами и щерятся оружием».
Многие американские официальные лица пришли примерно к тому же выводу еще до оккупации немцами Дании и Норвегии. Но у находившихся в США еще хватало иллюзий насчет Германии, особенно когда речь шла о надежде, что недовольство внутри страны из-за нехватки продовольствия приведет к свержению гитлеровского режима и ограничит его военные возможности. Джейкоб Бим приезжал в Вашингтон в первую зиму войны и отмечал после этого, что стал практически парией там из-за того, что объяснял: Германия стала слишком сильна. «Последнее, что было интересно правящим кругам Вашингтона, – это правда о том, что в руках Гитлера оказалась самая эффективная в мире военная машина», – сделал вывод его друг Джозеф Харш. Молодой дипломат говорил Харшу и другим американским журналистам, что тем не удалось донести до читающей публики масштаб ужасающей мощи Германии. «Джейк Бим обнаружил, что его начали считать защитником нацизма, когда он говорил людям в Вашингтоне, что немецкие танки без масла и смазки не становятся быстро небоеспособными», – добавлял Харш.
Как и Трумэн Смит, военный атташе, в последний раз работавший в Берлине до апреля 1939 г. и отсылавший на родину массу очень информативных отчетов о стремительной милитаризации Германии, Бим обнаружил, что плохие новости вызывают подозрения относительно мотивов принесшего их гонца.
Когда-то в 1922 г. Смит стал первым американским дипломатом, общавшимся с Гитлером. В начале марта 1940 г. заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес стал последним, кто сделал то же самое. Он отправился в Европу, по его словам, для выяснения ситуации, без права вести переговоры – и, что еще важнее, без права угрожать применением силы, если Гитлер не отступится от своих планов. «Отвлечь Гитлера от его цели могло лишь одно: точное знание, что сила Соединенных Штатов будет направлена против Германии, если он попытается и дальше захватывать мир силой», – написал в своих мемуарах Уэллес. Столкнувшись с сильным давлением изоляционистов, требовавших не ввязываться в войну в Европе, администрация Рузвельта не собиралась позволить своему послу делать какие-то подобные намеки.
Уэллес знал Берлин в его предыдущую эпоху. Прибыв в город 1 марта, он немедленно смог познакомиться с новым Берлином, пока ехал от вокзала Фридрихштрассе к отелю «Адлон». На Унтер-ден-Линден, самом известном бульваре Берлина, стояла вооруженная охрана, присматривавшая за польскими военнопленными, подметавшими снег на улицах. В тот же день он встретился с министром иностранных дел фон Риббентропом, которого сопровождал Александр Кирк. Поверенный в делах был до того отрезан от контактов такого уровня, поскольку нацистский режим был крайне недоволен тем, что Рузвельт после Хрустальной ночи отозвал обратно в Вашингтон посла Уилсона, так что Кирк был рад теперь представившейся возможности. Но встреча принесла лишь разочарование. Уэллес три часа мучался, выслушивая, по его собственному выражению, «помпезные глупости» и «удивительную смесь ошибок и намеренной лжи». Министр иностранных дел, как он писал, «был крайне глуп». Поскольку ему не хотелось делать ничего, что могло бы поставить под угрозу его встречу с Гитлером на следующий день, посол из Вашингтона отвечал на пропагандистский монолог Риббентропа максимально осторожно. На следующий день в 11 утра Уэллеса провели в новую канцелярию Гитлера, «чудовищное здание», которое он сравнивал по создаваемому ощущению с современным заводом. Гитлер встретил его очень любезно, но официально, и Уэллеса поразило, что тот выше ростом, чем посол ожидал. «В
