Роберт Масси - Николай и Александра
Проработав все утро в операционной, государыня наспех обедала и вторую половину дня проводила в осмотрах других госпиталей. Вырубова писала в своих мемуарах: "Вижу ее, как она утешает и ободряет их, кладет руку на голову и подчас молится с ними. Императрицу боготворили, ожидая ее прихода, стараясь дотронуться до ее серого санитарного платья; умирающие просили ее посидеть возле кровати, поддержать им руку или голову, и она, невзирая на усталость, успокаивала их целыми часами". А.А.Вырубова наблюдала, как "раненые солдаты и офицеры часто просили Государыню быть около них во время тяжелых перевязок и операций, говоря, что "не так страшно", когда Государыня рядом".
Для императрицы люди эти были воплощением истекающей кровью, умирающей России. Она ощущала себя царицей матушкой всех этих храбрых мужчин и юношей, которые, не щадя себя, сражались за Родину. "Какие ужасные раны!" - писала она государю 21 октября 1914 года. "В первый раз побрила солдату ногу возле и кругом раны..." В тот же день, в другом письме она сообщает: "3 большие операции - одному раненному пришлось отрезать 3 пальца, так как начиналось заражение крови... Меня преследуют ужасные запахи от этих зараженных ран. Княжна осмотрела бедного мальчика и одного офицера 2-го стрелкового п., ноги которого уже стали темного цвета; опасаются, что придется прибегать к ампутации.
Я вчера присутствовала при перевязке этого мальчика - ужасный вид, он прижался ко мне и держался спокойно, бедное дитя". 20 ноября она писала: "Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогаю подавать инструменты, Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой ампутации (рука была отнята у самого плеча)".
Императрица не щадила себя, обрабатывала даже жуткие раны в пах. "Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами... они едва ли останутся мужчинами в будущем, так как все пронизано пулями, быть может, придется все отрезать, так все почернело, но я надеюсь спасти, - страшно смотреть, - я все промыла, почистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала, - все это вышло вполне удачно... Я сделала три подобные перевязки, - у одного была вставлена туда трубочка. Сердце кровью за них обливается, - не стану описывать других подробностей, так это грустно, но, будучи женой и матерью, особенно сочувствую им. Молодую сестру (девушку) я выслала из комнаты..."
Государю, находившемуся в Царской Ставке, лицом к лицу со смертью сталкиваться не приходилось. Имея дело с абстрактными цифрами, он знал одно: по мере уменьшения численности полков, бригад и дивизий, следовало восполнять потери. Императрица же со смертью встречалась ежедневно. "Один солдат умер во время операции... гемораргия, - отметила она 25 ноября 1914 года. - Все держались стойко, никто не растерялся. Девочки (Ольга и Татьяна) тоже выказали мужество, хотя они, а так же Аня [Вырубова] никогда не видели смерть вблизи. Он умер в одну минуту... Как близка всегда смерть".
В ноябре государыня подружилась с молодым офицером и часто рассказывала о нем в своих письмах мужу: "Мальчик просил меня приехать пораньше... Нахожу, что ему становится все хуже... по вечерам он в полубредовом состоянии - до того слаб. Он постепенно угаснет - надеюсь, только не в нашем присутствии".
В начале марта он умер. Императрица писала: "Мой бедный раненый друг скончался. Бог мирно и тихо взял его к себе. Я, как всегда, побыла с ним утром, а также посидела около часу у него днем. Он очень много говорил лишь шепотом - все о своей службе на Кавказе - такой интересный и светлый, с большими лучистыми глазами... Ольга и я отправились взглянуть на него. Он там лежит спокойно, весь покрытый моими цветами, которые я ему ежедневно приносила, с его милой тихой улыбкой, - лоб у него еще совсем теплый... Я вернулась в слезах домой. Старшая сестра также не может этого постигнуть. Он был совершенно спокоен, весел, говорил, что ему чуть-чуть не по себе, а когда сестра, вышедшая из комнаты, 10 минут спустя вернулась, то нашла его с остановившимся взглядом, совершенно посиневшего. Он два раза глубоко вздохнул, и все было кончено, - в полном спокойствии до самого конца. Он никогда не жаловался, никогда ни о чем не просил, сама кротость, как она говорит, все его любили за его лучезарную улыбку. - Ты, любимый мой, можешь понять, каково ежедневно бывать там, постоянно стараться доставлять ему удовольствие, и вдруг все кончено... Простите, что так много пишу тебе о нем, но мое хождение туда и все это мне было таким утешением в твое отсутствие. Я чувствовала, что Бог дает мне возможность внести небольшой просвет в его одинокую жизнь. Такова жизнь! Еще одна благородная душа ушла из этой жизни, чтобы присоединиться к сияющим звездам там на верху... Пусть не печалит тебя то, что я писала, я как-то не могла больше выдержать".
Письма государыни к царю не предназначались для посторонних глаз. После гибели императрицы в Екатеринбурге в черном кожаном портфеле было найдено 630 написанных ею писем. 230 из них относились к периоду от их первого знакомства до начала первой мировой войны. Остальные 400 были написаны с 1914 по 1916 год. У нее и в мыслях не было, чтобы кто-то мог когда-либо прочесть их, не то что опубликовать, в результате чего мы располагаем важными историческими документами, позволяющими нам лучше понять события, отдельных личностей и их решения накануне русской революции. А ныне они, кроме всего, позволяют нам заглянуть в душу женщины, которую вряд ли кто-либо из ее современников понимал.
Александра Федоровна писала много. Начав письмо утром, днем она добавляла абзац-другой, несколько страниц - вечером, а то и на следующий день. Крупным почерком она писала супругу по-английски, используя тот же телеграфный стиль, каким пользовалась для переписки с друзьями: с орфографическими ошибками, множеством сокращений, пропуском и без того понятных слов, запятыми и тире вместо прочих знаков препинания. И размер, и стиль писем были не всегда удачными, ставили в тупик историков и биографов. Читать их с начала до конца утомительно, а цитировать можно лишь отрывки. Мысль, развиваемая во многих предложениях, а то и в абзацах, вдруг выражается одной единственной резкой фразой. Если же фразы вырвать из контекста, то разговорчивая женщина представляется нам безнадежной истеричкой.
Характерной особенностью этих писем является пылкость любви государыни. Несмотря на двадцать лет замужества она писала супругу словно молоденькая девушка. Застенчивая и даже холодная на людях, всю пылкость своей натуры императрица носила в груди старомодное поэтическое чувство Викторианской эпохи.
Письма в которые она вкладывала лепестки лилий или фиалок, начинались словами: "Здравствуй, мой милый", "Мой любимый", "Мое сокровище", "Мой родной, любимый ангел". И заканчиваются: "Спи спокойно, мое сокровище... Мне так хочется заключить тебя в объятия и положить голову тебе на плечо... Я жажду твоих поцелуев, твоих объятий, в которые мой застенчивый Бэби заключает меня лишь во мраке, и которыми живет его женушка..." Она страдала всякий раз, когда император уезжал на фронт: "О, любимый! Как тяжело было расставаться с тобой и видеть твое бледное лицо с большими грустными глазами в окне вагона... Мое сердце рвалось к тебе. Ложась спать, я поцеловала твою подушку и так мечтала, чтобы ты был рядом со мной. Я представляю, как ты лежишь у себя в купе, и я наклоняюсь над тобой, благословляю тебя и осыпаю нежными поцелуями все твое лицо. Милый, до чего же ты дорог мне, хотелось бы облегчить тебе твою ношу. Сколь велико возложенное на тебя бремя!
Императрица постоянно помнила об этом бремени: "Я... пытаюсь забыть обо всем, глядя в твои прекрасные глаза... Столько печали и боли, забот и испытаний... Так устаешь, но приходится держаться, быть сильным и готовым ко всему... Мы не проявляем свои чувства, когда мы вместе. Каждый держится ради другого и страдает молча. Мы столько пережили за эти 20 лет - и без слов понимали друг друга". Хотя язык ее писем был похож на язык молодой влюбленной девушки, Александра Федоровна не обманывалась на собственный счет: "32 года назад мое детское сердце, исполненное искренней любви, устремилось к тебе... Я понимаю, мне не следовало говорить этого, в устах старой замужней женщины это звучит смешно, но я не могу сдержать себя. С годами любовь усиливается, и время без твоего дорогого присутствия тянется невыносимо долго. О, если бы наши дети были так же счастливы в их брачной жизни!"
Письма супруги царь читал ночью перед сном. Его ответы, хотя и более сдержанные, были, тем не менее, трогательными и нежными. "Мое любимое Солнышко, - писал он, - когда я читаю твои письма, глаза мои влажнеют... я представляю, как ты лежишь на своей кушетке, а я слушаю тебя, сидя в своем кресле у лампы... Не знаю, как бы я вынес все это, если бы Господь не даровал мне тебя, мою жену и друга. Я говорю серьезно. Иногда мне трудно говорить о таких вещах, мне проще изложить свои мысли на бумаге из-за своей глупой робости... Прощай, мое любимое, милое Солнышко... Нежно целую тебя и детей. Навеки твой старый муженек Ники".
