Петр Северов - Морские были
А потом подкралась цинга, и командир свалился одним из первых. Днем он обычно спал, а ночью бредил. Это был странный бред: ни сестра милосердия, ни Альбанов не могли уловить мгновения, когда обрывалась у него логическая мысль. Беседуя о текущих делах, он неожиданно спрашивал с интересом:
- А сколько мы убили китов? Ну как же не убили! Ведь мы их продали в устье Енисея!..
Весь покрытый снегом и льдом, похожий на причудливый айсберг, мертвый корабль уносился на север, и по ночам на его оледенелой палубе было слышно, как хохочет в своей каюте обезумевший капитан.
В ту страшную зиму 1912-1913 годов его спасли от смерти только великое терпение и преданность команды. При лечении цинги очень важно, чтобы человек возможно больше двигался. А Брусилов при малейшем движении испытывал мучительную боль. Его поднимали на простыне, раскачивали, кутали в меховую одежду, бережно выносили на воздух. Он проклинал матросов, сестру милосердия, Альбанова и грозился рано или поздно отомстить. Люди молча слушали эти угрозы и проклятья и терпеливо продолжали свое доброе, мучительное дело. Они катали его на салазках у корабля, кормили свежей, с трудом добытой медвежатиной. Постепенно командир стал поправляться, однако не всем это обещало радость.
Шесть месяцев напряженной борьбы с цингой наложили на характер Брусилова неизгладимый отпечаток. Угрюмый, еще более раздражительный, он постоянно искал ссоры то с боцманом, то с матросами, то с Альбановым. Но штурман и сам был болен. Слишком много пережил он за зиму. Нервы изменяли ему все чаще, и это, казалось, могло привести к беде. Он обратился к Брусилову с просьбой освободить его от обязанностей штурмана: при таких отношениях с командиром он больше не мог служить.
- Что же вы хотите? - негромко, с одышкой спросил Брусилов. - Перейти на положение пассажира?
- Пусть будет так, - сказал Альбанов. - Это, надеюсь, ненадолго.
- Я начинаю готовиться ко второй зимовке, а вы говорите "ненадолго"! Вы забываете, что я все время сокращаю паек для команды. Чем же мне кормить пассажиров?
Альбанов чувствовал, как тяжелеет сердце и нервная дрожь трясет его щеки, губы, веки, как бесчисленными уколами игл распространяется она по рукам. Все же он сдержал себя и ответил спокойно:
- Этот пассажир на многое не претендует. Кроме того, он имеет некоторый заработок, причитающийся ему с владельца "Св. Анны". Сейчас мы приближаемся к широте южных островов Земли Франца-Иосифа. При первой возможности я попытаюсь перебраться на один из этих островов.
Брусилов спросил уже с интересом:
- И вы пойдете один?
- Да, я решусь идти даже один, - сказал Альбанов. - Но учитывая нехватку продовольствия на шхуне, думаю, что для вас было бы немалым облегчением, если бы экипаж сократился на несколько человек. В самом деле, Георгий Львович, ведь, снаряжая экспедицию, вы не рассчитывали больше, чем на одну зимовку. А уже сейчас ясно, что вторая зимовка неизбежна. Мы продолжаем двигаться на север. Можно ли с уверенностью сказать, что нам не предстоит и третья зимовка? А это означало бы голодную смерть.
Брусилову не терпелось закончить разговор; он не мог возразить Альбанову, и это опять порождало в нем острую неприязнь к штурману.
- Вы можете вызвать охотников. Если найдутся желающие идти вместе с вами, я не возражаю. Даже половина экипажа может уйти, я смогу вести судно с оставшимися. Что же касается вас, штурман, то вы можете считать себя отстраненным от службы...
Альбанов поклонился, и голос его прозвучал искренно:
- Благодарю!..
Лишь через несколько дней команде стало известно, что помощник командира собирается уйти с корабля по льдам на Землю Франца-Иосифа.
Штурман никому не рассказывал о своих планах, опасаясь, что Георгий Львович может подумать, будто он сманивает людей. Но 10 января 1914 года, когда Альбанов начал готовиться в путь, в его решимости уже никто не сомневался, и не было здесь человека, который не задумался бы над своей дальнейшей судьбой. Самый северный остров Земли Франца-Иосифа - остров Рудольфа уже остался далеко на юго-западе, а шхуна попрежнему плыла в неизведанные дали таинственной дорогой льдов.
Из двадцати четырех человек экипажа "Св. Анны" идти с Альбановым вызвалось тринадцать человек. Брусилов не опечалился. Шхуну могли вести всего девять человек, а продовольствия для оставшихся на судне должно было хватить почти на год, даже если уходящие взяли бы запас на два месяца.
Альбанов знал, что на Земле Франца-Иосифа, на мысе Флоры остались постройки экспедиции англичанина Фредерика Джексона, которая в 1894 - 1897 годах частично исследовала архипелаг, собираясь добраться отсюда до Северного полюса... Возможно, в этих постройках есть некоторые запасы продовольствия. Для отряда Альбанова они были бы очень и очень кстати.
С мыса Флоры штурман рассчитывал провести свой отряд к Новой Земле или к населенным пунктам Шпицбергена.
Еще занимала Альбанова в эти дни экспедиция Пайера.
В конце лета 1873 года один из участников австро-венгерской полярной экспедиции чех Юлиус Пайер открыл архипелаг, названный им Землей Франца-Иосифа. Существование этих земель, впрочем, еще за три года до их открытия предсказал русский ученый П. А. Кропоткин. Его предсказание основывалось на анализе дрейфа льдов в Полярном бассейне. Пайер не был ученым. Случайно открыв Землю Франца-Иосифа, он без каких-либо оснований объявил, что севернее этой земли есть еще обширные острова, и назвал их Землей Петерманна и Землей короля Оскара.
По точным подсчетам штурмана "Св. Анна" пересекала то место, где должна была находиться Земля Петерманна.
А земля короля Оскара? Ее очертания были указаны северо-восточнее острова Рудольфа. На новейшей карте, которая была у Альбанова, и эта суша занимала обширное пространство. Путь к мысу Флоры, намеченный штурманом, лежал именно через Землю короля Оскара. Однако теперь Альбанова тревожили сомнения: а вдруг и этой земли не существует? Тогда отряду надо будет пройти до мыса Флоры по дрейфующим льдам очень большое расстояние. Беда в том, что каждый день и каждый час "Св. Анну" все дальше относило на север. С девятого по четырнадцатое апреля после ряда поворотов то к западу, то к востоку судно устремилось прямо к полюсу и шло почти по 60-му меридиану. В разговорах с матросами, которые решили идти вместе с ним, Валериан Иванович не скрывал, насколько серьезным может оказаться положение отряда.
- Может случиться, - говорил он, - что мы будем стремиться на юг, а льды будут относить нас на север. А льды ведь не утомляются, не устают...
Невеселое раздумье и в час прощального обеда отвлекало Альбанова от участия в сдержанном, негромком разговоре моряков. Он не расслышал, когда старший рулевой Максимов обратился к нему с каким-то вопросом. Но Максимов присел рядом и повторил совсем тихо:
- Может быть, вы передумаете. Валериан Иванович? Очень уж большой риск...
Альбанов не понял.
- Ты это о чем?
- О вашем предстоящем походе...
- Что значит "передумаете"? - удивился штурман, и голос его прозвучал строго: - Нет, никогда!..
Но вот с бокалом в руке из-за стола поднялся, улыбаясь, лейтенант Брусилов. Нервный тик дергал его щеку, и улыбка выглядела насильственной, напряженной.
- Я от всей души желаю уходящим, - сказал Брусилов, - счастливого пути. Некоторые думают, будто положение их может оказаться очень трудным и сложным. Это не так. Земля короля Оскара отсюда совсем недалеко - три, от силы, четыре дня пути. Дальше - Земля Александры. А уж оттуда до мыса Флоры - просто рукой подать. Если бы замысел бывшего штурмана "Св. Анны" господина Альбанова выглядел безрассудно, я не разрешил бы ему и его спутникам оставить корабль. Но через четверо суток они станут на твердую землю. Они берут с собой двухмесячный запас продовольствия. Это слишком много! Но я дал и на это согласие, чтобы гарантировать отряд от всяких возможных случайностей. Нам, остающимся, будет значительно труднее. Однако мы люди не робкого десятка и смело смотрим вперед. Итак, счастливого пути, друзья по несчастью!
Все же было что-то глубоко трогательное в минутах прощального обеда. Не только служба связывала этих людей, - в них прочно жило чувство семьи, чувство трудового братства.
Надолго запомнилась Альбанову минута, когда, в последний раз осмотрев свою каюту, окинув взглядом родной корабль, медленно сошел он по трапу, к своему отряду.
Люди стояли на льду нестройной шеренгой, одетые в меховые куртки, в теплых шапках и высоких сапогах, с лыжными палками в руках, с лямками, перекинутыми через плечи. Длинной вереницей выстроилось на снегу пять каяков, - легких лодок, поставленных на сани. И эти лодки, и сани, - все было сделано руками матросов в трюме корабля, при свете коптилок.
- Прощай, "Анна", - негромко вымолвил Альбанов, снимая шапку.
Матросы из его отряда и все провожающие тоже сняли шапки.
