Славное дело. Американская революция 1763-1789 - Роберт Миддлкауф
Делегаты конгресса подписали «Ассоциацию» 20 октября. Следующие несколько дней они посвятили составлению петиции в адрес короля, а также обращений к народам Великобритании, Америки и Квебека. Петиция королю не вызвала большого энтузиазма, например, Вашингтон и Джон Адамс полагали, что ей недостает требования принести извинения за причиненные обиды. Справедливости ради отметим, что конгресс не направил никакой петиции парламенту, отчасти потому, что такая петиция могла быть расценена как признание, что парламент по-прежнему имеет какую-то власть над Америкой.
Конгресс прекратил работу 26 октября, приняв решение о созыве в случае необходимости второго конгресса 10 мая следующего года. Если сегодня пробежаться по письмам и дневникам его участников, то можно прийти к выводу, что роспуск произошел как раз вовремя: делегаты чувствовали себя изможденными — они действительно много работали. Впрочем, возможно, они устали и друг от друга, а не только от своих трудов… Джон Адамс, страдавший от невозможности состязаться в остроумии и красноречии с коллегами, за два дня до закрытия конгресса дал волю своему темпераменту: «На конгрессе, как обычно, снова брюзжание и словесная эквилибристика!» И прошелся по Эдварду Рутледжу, очевидно, досаждавшему ему больше других: «Молодой Нед Рутледж — то ли воробей, то ли павлин, и слишком тщеславный, и слишком тщедушный, а кроме того — податливый и подверженный разным влияниям, ребячливый, пустой, легкомысленный»[458].
И все же делегаты покидали Филадельфию полные уважения друг к другу. Они показали, что и сами они, и народ, который они представляли, разделяли одни и те же цели и устремления. На какое-то время казалось, что конфликт интересов, особенно экономических, угрожает совместной деятельности конгресса, но в конце концов «Ассоциация» выразила ценности, сплотившие американцев, и продемонстрировала, что в их желании отстоять право на самоуправление моральная составляющая превалирует над конституционными спорами. Мораль проникла в «Ассоциацию» через постулат о «поощрении рачительности, экономии и производства», а также в открытом «неодобрении и воспрепятствовании всякой невоздержанности и легкомысленности, особенно скачкам, азартным играм, петушиным боям, демонстрации роскоши, представлениям и иным дорогостоящим занятиям и развлечениям…». Декларируя намерение придерживаться пуританских стандартов, конгресс не указал, что это еще один способ противостоять тиранической власти, однако так оно и было. Конгресс напомнил американцам, что их политическая свобода базируется на такой добродетели, как приверженность общественному благу. Более того, конгресс заставил американцев помнить, что без добродетели не будет и свободы. Пассаж о рачительности, экономии и производстве и анафема невоздержанности и легкомысленности не случайны. Это были единственные верные для американцев представления, рожденные протестантизмом и доминировавшие в колониях со дня их основания. Был сделан упор на пуританскую этику, на призыв жителей колоний следовать старому жизненному укладу, который оказался на грани исчезновения, тогда как одержимость приобретениями и тратами была присуща XVIII столетию. Сейчас, во время конфликта с метрополией, американцы продолжали осознавать себя как нацию, и конгресс с его призывом к аскетизму и умеренности поставил их перед выбором.
12. Война
I
Делегаты первого Континентального конгресса разъезжались по домам под аплодисменты всего или по крайней мере части континента. В пути представителей Массачусетса существенно задерживали приглашения на званые обеды и прочие развлечения. Какое-то время казалось, что любой город от Филадельфии до Бостона жаждет засвидетельствовать им свое уважение. Делегаты Массачусетса, ошарашенные приемами и любезностями Филадельфии, сумели взять себя в руки по дороге назад и вежливо, но твердо отклоняли все предложения о визитах, кроме самых необходимых. В городке Палмер в Массачусетсе они остановились у некоего мистера Скотта с супругой, которые, по словам Джона Адамса, были «пламенными патриотами». Скотт и местный врач (доктор Дана) были довольны итогами конгресса и надеялись, что парламент отменит «Невыносимые законы» и удовлетворится регулированием торговых отношений. «Скотты полностью уверены, что англичане отменят все эти законы ближайшей зимой, — помечал Адамс в своем дневнике, скептически добавляя, — но я абсолютно не разделяю убеждения Скоттов и докторов»[459].
Предвкушение того, что парламент сдаст свои позиции, вполне возможно, повлияло на общественное одобрение итогов конгресса. Однако большинство американцев разделяло скепсис Адамса и нисколько не возражало против углубления кризиса. В Палмере Адамс услышал о так называемой «пороховой тревоге», начало которой положили обежавшие несколько колоний слухи о том, что в начале сентября генерал Гейдж захватил пороховые склады в Чарлстауне. Адамс узнал, что некоторые граждане были даже разочарованы тем, что это оказались только слухи и что у них не было повода схватиться с регулярными войсками[460].
Те из делегатов конгресса, которые обращали внимание на настроения в обществе, были убеждены, что вооруженный конфликт — дело решенное, и мир возможен только в том случае, если Лондон пойдет на попятную. Джон Дикинсон писал Артуру Ли, находившемуся тогда в английской столице: «Я страстно хочу сохранения мира, но должен признаться, что он, хотя и желанный сам по себе, будет стократ более желанен, если случится неожиданно для всех». Высказывание Дикинсона очень характерно, так как показывает, что положение, в котором очутились колонии, было еще не войной, но уже никак не миром. Ожидания Дикинсона и Адамса, пожалуй, отражали взгляды, превалировавшие в конгрессе. Хотя никто из его участников не опасался всерьез того, что их арестуют как мятежников и отправят в Англию, где они предстанут перед судом за свое участие в конгрессе, некоторых в ходе заседаний и после все же посещали неприятные мысли[461].
Как бы то ни было, здравицы в адрес делегатов тешили их самолюбие, к тому же они не прекращались. Газеты напечатали текст «Континентальной ассоциации», а провинциальные конвенты и корреспондентские комитеты спешили поздравить делегатов и возместить им расходы, понесенные в Филадельфии. Но, как это часто бывает, наряду с продолжавшимися славословиями вскоре началась и язвительная критика конгресса и принятых там резолюций. В основном эта критика приобрела форму памфлетов и анонимных статей в газетах, причем большая часть ответов на эту критику также носила анонимный характер. Почти вся эта полемика была невысокой пробы, хотя зачастую в печати выступали люди вполне известные или скоро ставшие таковыми.
Среди критиков конгресса был и один из его участников — Джозеф Гэллоуэй. Перед началом заседаний он мучительно размышлял об отношении колоний к
