Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Против Касема выходят один за другим четверо сыновей Азра– ка, чью смелость в бою их отец сравнивает с бесстрашием льва и отвагой легендарного богатыря Рустама. Но не знающий страха Касем сражает всех четверых. Тогда выходит на бой Азрак и в гневе и тоске задает юному герою один и тот же вопрос: «Это ты убил моего сына?». Касем четырежды отвечает: «Да, злодей!». Поразив своим ударом и Азрака, смертельно раненный Касем возвращается в лагерь, чтобы умереть на руках Имама, который горько оплакивает племянника.
Одним из выразительных сценических символов мистериального театра является оседланный и разубранный конь без седока, называемый котал. Интересно, что у курдов, а также у бахтиарских и лурских племен в Иране в пережиточном виде сохранялся древний обряд с участием коня в похоронах под названием котель, который устраивался в случае смерти уважаемого члена племени, отличавшегося военной доблестью. Конь Хусейна без седока, пронзенный стрелами, являлся непременным атрибутом процессий дасте. В пьесе Та‘зийе-йе Касем новобрачной Фатиме в соответствии с обычаем предлагают отправиться в покои жениха верхом и приводят ей коня ее погибшего брата. Она отказывается, и тронутый чувствами дочери Хусейн дает ей своего коня. Эпический по происхождению мотив коня без седока весьма популярен и в современной религиозной шиитской живописи.
Очевидно, что образная реализация персонажей-мучеников в та‘зийе выстраивается по модели мифологемы «смерть и воскресение божества плодородия», рудименты которой явно присутствуют в знакомой всем иранцам истории царевича Сийавуша. Подтверждением контаминации образов шахидов и эпического героя Сийавуша служит описание народного обряда его поминовения, практикуемого в районе Шираза, как оно дано в романе современной иранской писательницы Симин Данешвар (1921–2012) Сувашун (в русском переводе «Смерть ради жизни»). Во время мистериального действа Сийавуш выезжает на черном коне и, возложив на голову Коран, молится за единоверцев, его мучает жажда, однако он отказывается от воды, которую ему предлагают, во имя Хусейна, страдавшего от жажды в пустыне под Кербелой. В описании ритуала упомянут и большой костер, разжигаемый на площади, мимо которого проезжает всадник, что отсылает к сюжету об испытании Сийавуша огнем. Герой отказывается от помощи ангелов и выходит на бой один против сорока врагов, как запечатленный в народной памяти Хусейн против войска халифа Йазида.
В пьесе Та‘зийе-йе Касем Имам, обращаясь к родственницам, которых защищают от врагов герои-мученики, произносит такую речь:
Имам:
О женщины гарема, стенающие и рыдающие!
Все как одна возложите себе на голову Коран,
Ведь вышел Азрак Шами против Касема.
Молитесь, чтобы не дрогнуло перед ним сердце Касема,
Молитесь за Касема, сироту моего, и славьте его,
Победу ему пошлет Господь миров!
Еще давно некоторые исследователи (например, А.Е. Крымский) усматривали связь между оплакиванием Хусейна под Кербелой и издавна существовавшим в тех местах смешанным культом умирающего и воскресающего божества плодородия, прекрасного юноши Таммуза-Адониса, в котором соединились верования древних греков, финикийцев, сирийцев и евреев. Оплакивание гибели этого божества сопровождалось ежегодными продолжительными ритуальными действами, которые, возможно, и повлияли на характер шиитского поминального культа Хусейна. Подобные культы в древности всегда совмещали два церемониальных полюса – скорбь по поводу гибели юного божества и безудержную радость по поводу его воскресения. Возможно, в шиитской среде вторая – оргиастическая – составляющая культа была преобразована в свадебный мотив. В целом этот содержательный компонент соотносится с мотивом священного брака, призванного восстановить утраченную природой гармонию и обеспечить будущее плодородие, в мифах об умирающих и воскресающих божествах, в том числе и в мифе об Адонисе (брак с Афродитой).
Как следствие, эпизод свадьбы Касема и Фатимы в безводной пустыне может иметь двоякую смысловую нагрузку – буквальную и символическую, что объединено идеей возрождения жизни. В буквальном смысле молодожены должны способствовать продолжению рода Пророка («Младое древо ислама должно зеленеть и приносить плоды…»), а в символическом – принести дождь и весеннее цветение в безводную пустыню. По-видимому, в ритуалах мохаррама и вслед за ними в мистериальной драме обнаруживаются рудименты различных по генезису ритуально– обрядовых и словесно-образных компонентов древних культов плодородия, которые были переосмыслены в соответствии с шиитской доктриной искупительной жертвы и приобрели отчетливое этическое звучание.
В поэтике драматических произведений мистериального театра, соединивших траурные ритуалы с их установкой на создание атмосферы религиозной экзальтации и поэтические тексты с их ориентацией на эстетические переживания, можно найти следы воздействия письменной и фольклорной лирической поэзии, приемов эпического сказа, траурных плачей и причитаний (ноухе). Напряженные диалоги и внутренние монологи, направленные на раскрытие эмоционального состояния персонажей, при всей простоте и разговорной интонации, восприняли традицию, заложенную в классических любовно-романических поэмах.
В совокупности эти элементы, синтезированные новой формой театральной пьесы с распределением по ролям, создали первые предпосылки для разрушения границ между различными видами и формами традиционного стиха, которые в начале XX в. будут восприняты создателями новой поэзии в Иране.
Глава 3
Проза XIII–XVIII вв
Прозаическая литература на персидском языке в обозреваемый период демонстрирует разнообразие жанрового воплощения, как продолжая традиции, заложенные в предшествующие периоды, так и осваивая новые, ранее не известные формы.
Обрамленная повесть
К жанру обрамленной повести относится написанная в начале XIII в. поэтом и адибом Шамс ад-Дином Мухаммадом Дака’ики Марвази книга «Услада душ» (Рахат ал-арвах), известная также под названиями Бахтийар-нама или «Рассказ о десяти визирах». Некоторые исследователи считают, что она сложена в подражание Синдбад-нама Захири Самарканди (XII в.). Содержание ее составляет поучение о вреде поспешных решений. В основе сюжета рамки лежит история о том, как спасающиеся от преследования шах и шахиня оставляют на краю колодца своего новорожденного сына, которого подбирают разбойники. Когда шах возвращает себе престол, его повзрослевший и неузнанный сын под именем Бахтийар становится одним из приближенных. Завязкой истории-рамки служит повествование о том, как Бахтийар своей беспорочной службой заслужил благоволение шаха и возвысился при дворе. Но однажды, пребывая в опьянении после пиршества, он по ошибке попадает в монаршие палаты и засыпает на царском ложе. Падишах, собравшись на покой, обнаруживает его, гневается и велит заключить в темницу. Первый министр, завидующий Бахтийару, решает воспользоваться этим случаем, чтобы погубить юношу. Он уговаривает шахиню оклеветать Бахтийара и обвинить в неоднократном покушении на ее честь. Шах готов
