Как Николай II погубил империю? - Александр Иванович Колпакиди
Зайончковский справедливо пишет, что наступление англо-французов началось с опозданием и не позволило русской армии отбить потерянные территории. Однако в то же время признаёт спешную переброску германских войск во Францию из Белоруссии, где они наступали в сентябре. Зато Шевкунов отрицает её вообще:
«Как только немцы начинали наступление на западе, мы по мольбам и требованиям союзников атаковали на востоке, оттягивая на себя немецкие силы, русской кровью заливая бреши западных партнёров… А когда для России наступали трудные времена, немцы делали беспроигрышную ставку на то, что французы и англичане будут не столь отзывчивы к призывам бедствующего союзника. Они не ошиблись. В дни германских атак на русском фронте армии Антанты предпочли отсиживаться в окопах. Русским пришлось отступать, с боями сдавая город за городом»[247].
Митрополит даже не заметил, что обличил своего любимого героя точно в стиле советской пропаганды. Читателям остаётся гадать: кем был царь, который раз за разом безропотно спасает западных партнёров, столь же регулярно получает взамен чёрную неблагодарность и безропотно терпит? Блаженный идиот? Или лакей парижских и лондонских бар?
На самом деле, отсиживаясь в окопах, союзники в мае-июне и сентябре-октябре 1915-го потеряли свыше 400 тысяч убитыми, ранеными и пленными, а немцы — порядка 210 тысяч, но это, конечно, ерунда. По сравнению с гением Николая II, стиль руководства которого ярко описал командующий Юго-Западным фронтом Алексей Брусилов:
«В конце апреля я получил извещение от Алексеева, что государь с супругой и дочерьми едет в Одессу для смотра Сербской дивизии, формировавшейся из пленных австрийских славян, и что мне приказано его встретить в Бендерах 30 апреля. Сначала я поехал прямо в Одессу, дабы предварительно ознакомиться с Сербской дивизией и с положением дел в этом округе, так как этот округ был мне совершенно неизвестен, тогда как Киевский я близко знал. В Сербской дивизии было, насколько мне помнится, около 10 тысяч человек с большим количеством бывших австрийских офицеров. Выглядела она хорошо и жаловалась лишь на отсутствие артиллерии, которая для неё формировалась, но не была еще готова. На следующий день я встретил царя в Бендерах на дебаркадере; он произвёл там смотр формировавшейся пехотной дивизии. Смотр прошел по общему шаблону, и в тот же день царь поехал дальше, в Одессу.
Так как я там должен был присутствовать при встрече, а мой вагон не мог быть прицеплен к царскому поезду, то генерал Воейков пригласил меня к себе в купе. Царя сопровождали, как и во все предыдущие поездки, дворцовый комендант Воейков, исполнявший обязанности гофмаршала князь Долгорукий, начальник конвоя граф Граббе и флаг-капитан адмирал Нилов. Все эти лица ничего общего с войной не имели, и меня как прежде, так и теперь удивляло, во-первых, что царь в качестве верховного главнокомандующего уезжает на продолжительное время из Ставки и, очевидно, в это время исполнять свои обязанности верховного вождя не может, а во-вторых, если уж он уезжал, то хотя бы для декорума ему нужно было брать с собой какого-либо толкового офицера Генерального штаба в качестве докладчика по военным делам. Связь же царя с фронтом состояла лишь в том, что он ежедневно по вечерам получал сводку сведений о происшествиях на фронте. Думаю, что эта связь чересчур малая; она с очевидностью указывала, что царь фронтом интересуется мало и ни в какой мере не принимает участия в исполнении столь сложных обязанностей, возложенных по закону на верховного главнокомандующего. В действительности царю в Ставке было скучно. Ежедневно в 11 часов утра он принимал доклад начальника штаба и генерал-квартирмейстера о положении на фронте, и, в сущности, на этом заканчивалось его фиктивное управление войсками. Всё остальное время дня ему делать было нечего, и поэтому, мне кажется, он старался всё время разъезжать то в Царское Село, то на фронт, то в разные места России, без какой-либо определённой цели, а лишь бы убить время. В данном случае, как мне объяснили его приближённые, эта поездка в Одессу и Севастополь была им предпринята главным образом для того, чтобы развлечь своё семейство, которому надоело сидеть на одном месте, в Царском Селе»[248].
Брусилов служил в Красной армии и клеветал по заданию Ленина? Тогда заглянем в мемуары нашего главного военного священника — протопресвитера военного и морского духовенства Русской армии протоиерея Георгия Шавельского. Он большевиков не принял, духовно окормлял белых и эмигрировал. Однако наблюдал в царской ставке ровно то же самое:
«Государь вставал в 9-м часу утра; потом занимался туалетом и, по совершении утренней молитвы, выходил в столовую к чаю. Там уже ожидали его лица свиты. В 11 ч. утра он шёл в Штаб на доклад… При первой, операционной части доклада присутствовал не только генерал-квартирмейстер, но и дежурный штаб-офицер Генерального Штаба. По окончании этой части Государь оставался наедине с генералом Алексеевым [начальником штаба Верховного главнокомандующего. — Ю.Н.], и тут они обсуждали и решали все вопросы, касавшиеся армии. А какие только вопросы не касались её? Государь возвращался во дворец после 12 ч., иногда за две-три минуты до завтрака. Собственно говоря, этим часовым докладом и ограничивалась работа Государя как Верховного Главнокомандующего. Об участии его в черновой работе, конечно, не могло быть и речи. Она исполнялась начальником Штаба с участием или без участия его помощников, а Государю подносились готовые выводы и решения, которые он волен был принять или отвергнуть. Экстренных докладов начальника Штаба почти не бывало. За всё пребывание Государя в Ставке генерал Алексеев один или два раза являлся во дворец с экстренным докладом. Обычно же все экстренные распоряжения и приказания он отдавал самостоятельно, без предварительного разрешения Государя, и лишь после докладывал о них»[249].
Дальнейшее расписание отец Георгий описывает достаточно подробно. В 12.30 — завтрак. С 15 до 17 — прогулка или катание на лодках. С 17 до 18 — второе чаепитие. В 19.30 — обед. В 22.00 — вечерний чай, после которого государь иногда играл в кости. Промежутки между этими приятными делами посвящались общению с придворными и министрами. Прежде всего с 77-летним министром императорского двора графом Владимиром Фредериксом, ведавшим царскими певчими, псарями и конюхами.
Нет ни малейших сомнений: именно столь титанические труды великого полководца и остановили супостата. Паршивые 16 германских дивизий, отозванных отражать англо-французское наступление, ни в коем
