Майкл Вуд - Золото Трои
Незадолго до падения Рима историк Аммиан Марцеллин поведал, что беглые троянцы обосновались в Галлии (нынешняя Франция), и довольно скоро это утверждение стали использовать в политических целях. Около 550 г. н. э. в «Истории готов» Кассиодора было объявлено о троянском происхождении остготского короля Италии Теодориха. Франки придумали себе мифического предка, давшего их народу имя, — Франка Троянского. Поветрие достигло Британии. В Уэльсе эпохи «темных веков», как сообщает Ненний, распространились слухи, что основателем Британии был некто Брут, ведущий свой род от Ила, который «первым основал Илион, то есть Трою». Их поддержал Джоффри Монмутский в своей повести о возникновении Лондона как Troynovant, Новой Трои. Хотя и отвергнутая историком Полидором Вергилием, версия была принята как часть «тюдоровского мифа» и прочно вошла в образ мышления поэтов елизаветинских времен. Доказывалось, что Тюдоры имели валлийское или древнебританское происхождение, и когда взошли на английский трон после битвы у Босуорта в 1485 г., то, как гласил миф, древний трояно-британский монархический род вновь обрел имперскую власть и ввел нацию в золотой век. Соответственно, в год победы над Армадой появилась возможность приветствовать Елизавету как «сладостную частицу державы Приама, эту надежду на расцвет Трои», а на знаменитой картине 1569 г. в Хэмптон-корте она, а не Афина, Афродита или Гера, получает золотое яблоко на суде Париса! Когда в шекспировском «Генрихе V» Пистоль говорит валлийцу Флюэллену: «Base Trojan, thou shalt die»[4], то он полагает, что публика знакома с древним сказанием. Еще одно забавное эхо легенды о Трое!
Место, которое легенда о Трое занимала в «тюдоровском мифе», способно, видимо, объяснить количество переводов «Илиады» в Англии в XVI в., когда оригинальный текст изучали по ранним рукописям. Версия Холла из 10 книг появилась в 1581 г., знаменитый перевод Чепмена — в 1598 г. Интересно, что при этом оставался популярным какстоновский «Recuyell», выдержавший до 1600 г. пять изданий. Им пользовался Шекспир как источником «Троила и Крессиды», и спрос на него сохранялся вплоть до Попа. Труды Чепмена и Попа всегда рассматривались как величайшие английские переводы Гомера. Перевод Попа и сейчас остается классическим («…Никакая эпоха или нация ему не противопоставят равного», — сказал Сэмюел Джонсон, на что ученый Ричард Бентли заявил: «…чудесная поэма, но не следует называть ее гомеровской»).
В XIX в., когда Гомер получил признание популярного «классика», самыми значительными оказались «Одиссея» Уильяма Морриса (1887) — отчасти норвежская сага и отчасти Теннисон, а также имевшая необычный успех созданная в поздневикторианский период «Илиада» Эндрю Ланга, переиздававшаяся 18 раз между 1882 и 1914 гг.
Неоспоримая популярность Гомера в конце правления Виктории и при Эдуарде, возможно, отражает роль «Илиады» в английской системе государственного образования. С высот Британской империи Гомер, видимо, воспринимался как поэт, вызывавший наиболее сильные эмоции у британских империалистов, благодаря его «джентльменству» и его «твердо сжатым губам» перед лицом смерти. Было ли это в южноафриканском вельде, в окопах Фландрии или в небе над Пикардией, Гомер вызывал в памяти картины героизма. Во время Первой мировой войны Морис Баринг писал:
Такие бои, что Гомер не воспел,И Гектор с Ахиллом знать не могли.В небе пустом, далеко от земли.
Неизбежным было то, что именно в Галлиполи, где Троя и мыс Геллес[5] смотрят друг на друга через Дарданеллы, Гомер привлекал наибольшее внимание. Юных поэтов и писателей Британской империи вдохновляли герои «Илиады», как и француза Жана Жироду, тяжело раненного в бою. В его поэме «Троянской войны не будет» Гектор вопрошает: «Почему против нас? Троя знаменита своим искусством, своим правосудием, своим гуманизмом». Руперт Брук умер раньше, чем услышал грохот пушек. «Ветры истории будут следовать с нами на всем нашем пути», — писал он. И так себе это представлял:
И вот, Ахиллес шевелится в гробу…Приам пробудился, заслыша пальбу,Сотрясшую Трою опять.
Патрик Шo-Стюарт, перечитавший «Илиаду» на пути в Галлиполи, ощутил ужасное чувство deja vu при виде Имброса, Трои и этих «ассоциациями насыщенных мест»:
Ад кораблей и городов,Ад людей, подобных мне.Злосчастная вторая Елена,Зачем я должен следовать к тебе?
Ахилл пришел на землю Трои,А я на Херсонес,Он направился на битву с гневом,Я — из трехдневной тишины.
Неужто это было тяжело, Ахилл?Так трудно было умирать?Ты знаешь, а я — нет,Что ж, я счастливее тебя.
Я вернусь этим утромС Имброса по морю.Останься в окопе, Ахилл,Огнем накрытый, сражайся за меня.
Для вчерашних школьников, высадившихся на Галлиполи, — «юношей, принесших на поле боя свои школьные чувства», по острому определению Байрона, — вид этих мест вызывал неодолимую ностальгию: острова, равнина, холм «священного Илиона». Возможно, военный опыт все это разрушил. После 1915 г. пришли воспоминания о более страшной войне, о павших солдатах из «широкопроспектного Ливерпуля» и «стовратного Лидса» (следует помнить, что мир Гомера преимущественно аристократический). И сейчас, 90 лет спустя, активное отождествление английского правящего класса с суровой моралью Гомера поражает своей странной одержимостью. В пролетарской среде начала XXI в. не отрицается, однако, притягательность, которую имела легенда для поколений британцев, американцев, немцев, греков и других народов, воспитанных на идеях эллинизма. Миф пробудил веру в его историчность — сказание так увлекает нас, что кажется правдой.
Я попытался кратко обобщить влияние Гомера на английскую культуру. Потребовалась бы целая книга — и большая, чтобы просто очертить его влияние на другие языки и культуры. В заключение позвольте упомянуть одну из последних версий, гэльскую, созданную Джоном Макхейлом, примасом Ирландии в середине XIX в. Это уподобление легенды о Трое древним героическим преданиям кельтского эпоса (здесь Агамемнон — ard-ri, а ахейцы — Feanna) напоминает нам, что гомеровский эпос был первым большим европейским литературным произведением, созданным на языке, чьи корни являются общими для языков кельтских и германских народов. Индоевропейские народы пришли в Европу в начале II тысячелетия до нашей эры, в то же время греки двинулись на юг и на Балканы. Тексты Гомера — отзвук тех событий. На греческом, который вы слышите сегодня в тавернах Корфу или Крита, писали в бронзовом веке во дворцах Микен и Кносса. Ни на одном другом европейском языке не было написано текстов столь древних. В этом смысле гомеровский эпос — основа всей западной культуры.
ИСКАТЕЛИВ средневековой Европе не только рьяно культивировали легенду о Троянской войне, но не забывали и о самом городе. Дошедшие до нас отчеты многих путешественников того времени утверждают, что античные Новый Илион и Александрия Троадская располагались там же, где стоял и гомеровский город. С борта лодки, которая несла англосаксонского пилигрима Зевульфа из Хиоса в Константинополь (примерно через поколение после завоевания Британии норманнами), греки показывали «очень древний и славный город Трою» на берегу возле Тенедоса: «вы можете еще видеть руины, простирающиеся на многие мили» (возможно, это была Александрия Троадская?). Испанский посол, Руй Гонсалес де Клавихо, на пути к Тамерлану в октябре 1403 г. тоже видел руины и равнину, расстилавшуюся до предгорий Иды. Он писал по этому поводу, что «окрестности Трои идут на многие мили, а в одной точке над древним городом поднимается высокий отвесный холм, на вершине которого стоял замок, известный как Илион». В Кумкале, на Дарданеллах, писал Клавихо, «был разбит греческий лагерь. Кроме того, они вырыли огромные рвы, чтобы помешать нападениям троянцев на корабли. Эти рвы видны в числе трех и лежат один позади другого». Более скептичный путешественник, испанец Перо Тафур, в дневнике своих приключений пишет о греках с Тенедоса, которые могли бы рассказать о Трое. После кораблекрушения в Хиосской гавани под Рождество 1435 г. он нанял проводника и лошадей и отправился на север к Трое. Путешествие Тафура (как и многие последующие) завершилось разочарованием:
Так много разрушенных зданий, так много мрамора и камней… а большой холм, кажется, образовался при падении какого-то огромного здания. Более я ничего узнать не сумел и вернулся в Хиос.
Похоже, Тафур видел развалины Александрии Троадской.
Тафур побывал там незадолго до Кириака из Анконы, одного из наиболее примечательных путешественников и собирателей древностей той поры. Странствующий антиквар времен раннего Возрождения, он, возможно, более чем кто другой, заслужил звание первого археолога, хотя само это слово появится лишь через 400 лет.
