Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток - Майкл Манн
Остается добавить, что все каратели были мужчинами, причем мужчинами среднего и пожилого возраста — молодых забрали в армию. В этом главное отличие турецких парамилитарных сил от других, описанных в этой книге.
Женщин, среди них не было — в исламском обществе женщин не допускают к оружию.
Немногие курды и другие боевики руководствовались идейными соображениями. Естественно, что курды и вооруженные уголовники не испытывали симпатий к привилегированным армянам, точно так же как и кавказцы не щадили христиан, которые выселили их из России. Те же черкесы могли ненавидеть и русских, лишивших их родины. Родоплеменная месть разрушала моральные табу и оправдывала убийства беззащитных людей. Истребительная война была способом обогащения, но и тут были подводные камни. Военная добыча — дело полезное, но в интересах ли племени служить туркам или Антанте или сохранять нейтралитет? Психологии преступника и воина-кочевника свойственна страсть к убийству. Выжившие свидетели вспоминали, что резню и изнасилования они творили с явным наслаждением. Пытки и убийства осуществлялись с дикарской изощренностью. Палачи явно гордились своей квалификацией. Это были солдаты-садисты.
Обычные турки
До какой степени обычные турки были вовлечены в геноцид, одобряли ли они его, какими были их мотивации? Трудно ответить на эти вопросы, потому что наши основные источники — выжившие армяне, миссионеры в армянских общинах нечасто беседовали с турками на эти темы. Они вспоминают враждебные толпы людей, выходящих из мечетей, турецких крестьян, молчаливо наблюдавших, как гонят по трактам депортируемых армян. Свидетельств простых турок у нас практически нет. Я не согласен с Дадряном (Dadrian, 1996: 121–127) и его упрощенной националистической теорией. Историк утверждает, что традиционная воинственность турок вкупе с нетерпимостью ислама заложили культурный антагонизм между этническими сообществами и привели к массовым убийствам христиан. Но не ислам и не турецкая армия были главными виновниками геноцида. И ни один народ мира не имеет ментального кода убийцы.
Тем не менее некоторые самые общие умозаключения мы вправе сделать. Поскольку именно центральная власть была организатором всего процесса геноцида, широкие массы были в меньшей степени вовлечены в эти события, чем в традиционные погромы времен Оттоманской империи. От крестьян и горожан многого не требовалось. Толпа погромщиков может быть полезна, две-три сотни разъяренных людей в многотысячном городе могут морально подавить армян, и до поры до времени этого будет достаточно. Американский миссионер замечает:
В прежние времена, когда взбешенные турки набрасывались на армян, местные власти всегда старались пресечь беспорядки и пусть с запозданием вставали на защиту потерпевших, когда появлялись первые жертвы. Но на этот раз уничтожение армян было спланировано правительством свыше, осуществление этого плана со всеми его чудовищными последствиями было возложено на местную администрацию, хотела она того или нет. Военные приказы, четкие и беспощадные, должны были выполняться беспрекословно. Мы, прожившие столько лет бок о бок с турками, мы все как один повторяли — нет, это не народный гнев, это делают не простые турки. Это план — расчетливый, холодный, эффективный. Простым туркам все это не нравилось (Riggs, 1997: 96).
Преподобный Риггз этими словами опровергает националистический стереотип, по которому исполнителями геноцида были турки, курды, черкесы и прочие. Как и другие, Риггз рассказывает, что многие турки спасали своих армянских соседей. Миссионеры были свидетелями многих случаев, когда турки прятали армян от выселения (Barton, 1998: 45). Но это милосердие сходило на нет, когда до сердобольных турок доводили приказ: «Мы будем вешать всех, кто укрывает армянских беглецов». Всех ужаснул приказ генерала Камиля:
Всякий мусульманин, который дерзнет приютить у себя армянина, будет повешен на воротах своего дома, а дом будет сожжен. Если виновный занимает государственную должность, его будет судить военный трибунал. Если армянам будут оказывать содействие офицеры и солдаты, их лишат званий и отдадут суду военного трибунала (Dadrian, 1995: 235–238; 1996: 39; 1997: 43–44; Merdjimekian, 1919: 6-10).
Мы не должны недооценивать эффект таких угроз. А поскольку турки испытывали к армянам достаточно смешанные чувства, любой начальственный окрик вселял в них страх и приводил к искомому результату: армянам помогать нельзя.
Армянская женщина дает более холодную оценку «обычным туркам» в Марсоване.
Страх сгустился над городом в мае; было ощущение, что правительство решило серьезно с нами разобраться. Ни о каких турецких погромах против нас, армян, и речи тогда не было — исполнялся правительственный приказ. Ну а турки — те испытывали мстительную радость. Депортации и массовые убийства осуществляла официальная власть, но много турецкой молодежи с радостью присоединились к этой резне в тех пределах, которые им были строго обозначены. По всей стране турецкие крестьяне, мужчины, женщины убивали и терзали наш народ, но только с официального разрешения. И когда шла вся эта резня, турки не сильно волновались; это была хладнокровная политика истребления по приказу или с ведома государственной власти (Yeghiayan, 1991: 94; ср. Armenian Political Trials, 1985: 6-10, 88–89).
Турки вели себя по-разному. Многие армяне вспоминают бесчеловечную жестокость конвойной охраны и жандармов, другие благодарны им за доброту и человечность (Davidson, 1985: 111–114, 120; Merdjimekian, 1919: 7; Sarafian, 1994: 136, 159). По свидетельствам одних, простые турки бесстрастно смотрели на происходящее, но другие пытались помочь и помогали. Армянам советовали принять ислам, брали взятки за содействие в этом. У выживших армян даже вошло в поговорку такое выражение: «Без взятки турок не живет» (Jafarian, 1989: 94, 99; Kazanjian, 1989: 6–8, 106, 128–129, 172, 174–175, 270, 366). В Турции было немного городов, где озверелые толпы жгли, грабили и насиловали. В основном это происходило в Анатолии, где между армянами, турками и курдами постоянно шла грызня из-за земельной собственности. И турки, и курды свято верили, что армяне сами накликали на себя беду, что жестокость была справедливым возмездием за былую несправедливость. Выживший свидетель описывает толпу, ревущую: «Смерть христианам! Да здравствует народ!» (Davidson, 1985: 76) Еще один рассказывает, как армян расстреливали «под восторженные вопли толпы», а другие глумились над несчастными, «восхваляя пророка за священный день мести» (Hartunian, 1986: 61, 101). Много ли людей вело себя так из всего населения? Вероятно, не так много, но источники не дают информации на сей счет.
Один из выживших (Бедукян), прошедший в колонне депортируемых через всю Турцию, рассказывает, что в разных местах армян встречали по-разному. В одной деревне толпа пыталась прорваться к депортируемым женщинам и детям, чтобы растерзать их. В другом месте люди «люди осыпали нас градом оскорблений, но не хотели бить и калечить нас. Я думаю, они искусственно подогревали
