Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов
- Ну вы даёте! - сердито напустился он вместо приветствия. - Хотел уже отвязывать собаку да идти разыскивать вас.
Затем, как полагается, по-морски лихо представился Кате, назвав себя по имени и отчеству. Однако поймав на себе укоризненный взгляд Егора, тут же поправился.
- ...А можно запросто - Толик.
И все трое из прихожей вошли в комнату, где Шурочка накрывала стол.
Непрядов смутился, здесь же увидав Нинон. Впрочем, как рассудил, между ними ничего же не было серьёзного - так себе, мимолётный случай из холостяцкой жизни. Да и чего ж опасаться, если вместе с Нинон находился её муж, лысоватый и кряжистый человек лет сорока с капитанскими шевронами на рукавах форменной тужурки.
И всё же Нинон лукаво улыбнулась, первой протягивая Непрядову руку. По отношению к Кате она тотчас приняла слегка покровительственную позу, вероятно, потому, что была старше и опытнее.
Непрядов догадался, что Нинон успела уже познакомиться с Катей. И он пожалел, что не рассказал жене о своём знакомстве с "быстроногой рыбачкой", отчего-то вообразив в ней свою мать в её молодые годы, и уж совсем не помышляя об отношениях более серьёзных и близких, чем простое знакомство. Теперь же зубной болью сверлила неотвязная мысль, что женщины говорили о нём...
Сели за стол. Григорий Львович, как звали мужа Нинон, принялся разливать по рюмкам коньяк. Шурочка начала всех угощать блинами, которые напекла по случаю возвращения мужа с моря.
Выпив и закусив, мужчины повели разговор о делах, которые всех одинаково беспокоили: вновь судили да рядили о сокращении вооружённых сил на "миллион двести", от которого флот лихорадило несколько месяцев, о шпионских кораблях радиолокационного дозора "Осте" и "Траве", неожиданно появившихся в нейтральных водах.
- У берега вроде бы корректно ведут себя, - рассуждал об этих кораблях Григорий Львович, - при встрече гафельным флагом салютуют, команду на верхней палубе по большому сбору выстраивают. Зато в море наглеют: перед самым форштевнем курс пересекают, всякие оскорбительные семафоры дают. Только чувствую, неспроста это всё. Вроде бы как у вас, - капитан поочерёдно ткнул пальцем в сторону Егора и Толика, - слабина обнаружилась. Всякие там демобилизационные бары-растабары, а служба где, спрашиваю вас? Будь вы, орлы-военморы, пожёстче, тогда бы и нам, рыбачкам, поспокойнее.
- Это ты зря, - Толик с укоризной погрозил Григорию Львовичу вилкой, такие настроения у нас давно кончились, хотя, - он бросил на Егора извиняющийся взгляд, - были кое у кого. Что правда, то правда. Теперь этого нет.
- Я капитан, а потому реальным фактам в море всегда верю куда больше, чем самым обнадеживающим предпосылкам теоретиков. Порезать бы вас всех к едрене-фене на металлолом, - что здесь, что там... Вот тогда бы я сказал, что дело пошло. А так разговорчики одни... В море нам одна морока от них.
- Не режь нас, Григорий Львович, - с ехидинкой попросил Толик, - мы ещё пригодимся.
- А на что ты мне, если защитить не сможешь! - горячился капитан. Раньше-то, ей-ей, на Балтике потише было.
- А вот по-моему, - сказал Непрядов, прожёвывая блин, - куда более странным выглядело как раз то, если бы эти самые "Осте" и "Траве" не засуетились.
- Парадоксальная мысль, - усмехнулся капитан.
- Отнюдь, - отвечал Егор, постепенно возбуждаясь в своём желании во что бы то ни стало рассеять капитанский пессимизм. - Да разве ж непонятно, что мы всё больше наступаем им на больную мозоль. Наш флот перестал быть прибрежным.
- Кроме нас, разумеется, - не преминул Толик вставить словцо.
- Да не в нас дело, - толковал Егор. - У наших "малюток" совершенно иные, ограниченные задачи. Радиус их действия, в общем-то, невелик. Зато североморцы начали обживать Атлантику, черноморские вымпела гуляют в Средиземном, а уж про ТОФ и говорить не приходится - эти в океане давно, как у тёщи на блинах. Уж поверь, есть отчего забеспокоиться и приуныть как раз не нам, а им... - Егор большим пальцем небрежно показал себе за спину, в сторону окна, за которым где-то в кромешной тьме крейсировали два натовских корабля.
- И всё-таки я должен быть уверен, - настаивал капитан, вальяжно откинувшись на стуле и расстегнув тужурку. - Нам рыба - вам консервы. Так уж будьте добры!
- Непременно будем, - согласился Толик, подмигивая Егору. Капитан захмелел и спорить с ним на серьёзную тему уже не имело смысла.
- А ты почему, Егор Степанович, обозначаешь шаг на месте? - придрался Григорий Львович, кивая на Егорову рюмку, которую тот лишь слегка пригубливал, - или подплав здоровьем ослаб?
- Он вообще не пьёт, - пояснил Толик, - потому что спортсмен.
- Правильно делаешь, если не употребляешь, - согласился Григорий Львович и тут же предупредил: - Но старпомом к себе я бы тебя не взял.
- Это почему же? - ухмыльнулся Егор.
- Да парень ты, видать, себе на уме. Про таких говорят: если не пьёт непонятно о чём думает...
- Но разве это делу повредит?
- Ты не обижайся на меня, старый, - Григорий Львович запросто хлопнул Егора по плечу. - Это ведь я к чему говорю? Вот, случись, демобилизуют тебя: до пенсии тебе далеко и потому ты ко мне же придёшь наниматься на сейнер. Так?
- Ну, допустим. Хотя и не обязательно на ваш.
- А-а, не в том дело на чей, - капитан махнул рукой, вновь наполняя рюмку. - У нас в море работа адская и народ простой, грубый. Есть и такие, которым палец в рот не клади. И всё же они все передо мною как на ладони на то я и капитан. Но если ты не пьёшь вместе со мной, я тогда не знаю, что ты думаешь обо мне.
- Ты лучше спроси его прямо, так он и без водки скажет, что думает о тебе, - вдруг с раздражением вмешалась Нинон. - Ведь обещал же...
- Ну-ну, любовь моя, - примирительно сказал Григорий Львович. - Разве я когда-нибудь терял свой горизонт или разум? В море без этого нельзя. И потом, работа собачья.
- Жизнь у нас собачья! - зло выдала Нинон.
- Да уймись, - отмахнулся капитан. - Не понимаю, что тебе надо. Команда моя за каждый рейс по полторы нормы гонит, заработки у нас - дай Бог каждому. А чья фотография на доске почёта висит! Ась, не скажешь ли на всякий случай? - и он приложил ладонь к уху.
- От скромности ты не умрёшь! Заодно скажи тогда, кому выговор влепили за то, что судно по пьяному делу на мель посадил. А фотографию твою просто снять не успели...
- И вовсе не по пьяному делу, любовь моя, - обиделся капитан. - С кем не случается! Море есть море. Это тебе не на складе ящики с килькой считать.
Егор не ввязывался в спор между мужем и женой. Он ловил мимолётные Катины взгляды, чувствуя, что она гордится им, - вероятно за то, что он чем-то не похож на других, что умеет всегда оставаться самим собой, не изменяя собственным убеждениям и взглядам.
Порассуждав о своей нелёгкой рыбацкой доле, капитан вдруг заявил, что у него разболелась голова, что он должен подышать свежим воздухом и вообще... побыть наедине. Когда он поднялся из-за стола и, слегка покачиваясь, подался за дверь, Нинон бросила ему вдогонку:
- Не простудись, фуражку надень!
Она всё-таки любила своего мужа таким, каков он был, со всеми его заботами, промашками и грехами.
- Эх, милая ты моя Катюша, - сказала Нинон, грустно улыбаясь и как бы продолжая какой-то неоконченный между ними разговор. - Вот за это самое мне больше всего и нравится твой Егор: не тряпка он, не хвастун, а настоящий мужик. Что бы ни случилось, к другой он от тебя ни днем, ни посреди ночи никогда не уйдёт... Ему можно верить. А вот капитану моему... - вздохнув, Нинон умолкла на полуслове.
Разговор за столом больше не ладился. Толик ещё пытался рассмешить всех анекдотами, но было уже ясно, что весёлое застолье иссякло. Часы пробили полночь, и пришла пора отправляться спать.
Егор и Катя поднялись в мансарду. Но обоим было не до сна. Обнявшись, они долго стояли у окна, глядя на мельтешившие в бухте корабельные огоньки. Егору очень хотелось спросить, был ли у них разговор о нём, но потом понял, что не стоит любопытствовать, раз Катя сама об этом молчит. Верно, между женщинами всегда будет существовать какая-то извечная, самой природой данная тайна, в которую мужчинам вторгаться не положено. Всё должно оставаться на своих местах, как и много лет назад, когда мужчина впервые возвышенно признался женщине, что любит её.
Катю больше всего занимал их новый воздушный аттракцион, который ставил её отец. И она увлечённо рассказывала о какой-то сложной подвесной аппаратуре, разработанной специально для них и позволявшей находиться в состоянии непрерывного полёта.
- Ты представь, - с тихим восторгом говорила она. - До нас никто ещё ничего подобного не делал. Ни в одном цирке такого не было! Целых десять минут стремительное перемещение по горизонтали, вертикали и диагонали. Правда, здорово?!
- Может быть... Скорее всего, так и будет. Только мне трудно это представить, - сознался Егор, продолжая обнимать Катю и слегка покачиваясь вместе с ней. Он испытывал истинное состояние полного покоя и отрешённости. Он держал в своих руках удивительно совершенное, грациозное и нежное существо, воображая, как на арене любуются им люди. В полутёмной комнате от неё исходили тепло и свет, как от сошедшей с небес богини. Думалось, что вот она, его вожделенная цель, о которой так неистово мечталось в море: всего несколько часов семейного счастья, за что придётся платить долгими месяцами разлуки. Только это всё будет потом, не сейчас... Пока же он ловил счастливое мгновенье и наслаждался им.
