Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Третьей по значению культурой был овес, для обозначения которого наряду с древним словом avena, использовалось также неизвестное классической латыни слово civata. Некоторые грамоты их противопоставляют[1491], и не исключено, что речь идет, соответственно, об озимой и яровой разновидностях этого злака, причем мнения о том, какая из них преобладала, разделились[1492]. В древности отношение к этой культуре было самое пренебрежительное. Плиний, например, считал, что овес — это выродившийся ячмень[1493], а Ульпиан и вовсе ставил его в один ряд с сорняками[1494]. Раннехристианские авторы разделяли это мнение[1495]. Аналогичное суждение Исидора Севильского[1496] можно трактовать двояко: и как проявление верности классическому наследию, и как отражение современных ему представлений. До XI в. сведения об овсе единичны[1497], затем частота их резко возрастает; посевы овса зафиксированы по всему региону, а в некоторых горных местностях он выходит на первое место. По подсчетам А. Дюран, выполненным на материале Конкского картулярия, в области Руэрг на долю овса приходится 60% упоминаний злаковых культур[1498]. Это, однако, никак не означает, что в этих местах три пятых всех земель были заняты под овес или что он давал три пятых урожая. В картуляриях удельный вес этой культуры завышен, поскольку она часто фигурирует в составе особой повинности, известной как albergum, или receptum, заключавшейся в предоставлении постоя господину, его людям и их лошадям[1499], а эта повинность описывается чаще и подробнее, чем другие, более традиционные и поэтому не нуждающиеся в спецификации. Требовалось уточнить, когда и сколько конников обязаны были принять в той или иной крестьянской усадьбе и чем именно их кормить. Что касается корма для лошадей, то наряду с receptum ad civata упоминается receptum ad erba[1500]. С другой стороны, овес противопоставляется хлебу[1501]. Распространение овса именно в XI в. безусловно связано с потребностями рыцарской конницы: в крестьянском хозяйстве лошадей, по сути дела, не было (пахали в основном на быках), крупный рогатый скот кормили больше ячменем, господским же коням полагался именно овес[1502]. Вместе с тем слишком жестко увязывать историю этого злака с "феодальной революцией" безосновательно. В Средиземноморье лошадям давали и ячмень — по крайней мере, там, где не выращивали овес[1503]. В горных местностях, где пшеница произрастает плохо, овес, наряду с ячменем, входил и в рацион питания людей, так что концентрация упоминаний этой культуры в документах, относящихся к Руэрг, удивлять не должна. Труднее объяснить ее распространение на равнине. В какой-то мере это, наверное, связано с особенностями южнофранцузских севооборотов, о чем речь впереди.
Двойственное положение занимала в экономике региона рожь (siligo), игравшая ведущую роль в горах[1504], но на равнине почти неизвестная[1505] — по крайней мере, судя по имеющимся источникам. Там, где условия позволяли сеять пшеницу и даже ячмень, рожь воспринимали с настороженностью. "Чудеса св. Веры" содержат любопытный пассаж о том, как ржаной хлеб, выбранный неким праведником не иначе как в знак смирения, едва не стал причиной его смерти[1506]. Л. Робертини высказал предположение, что речь идет о segale cornuta (спорынье), способной вызвать летальный исход[1507], но на мой взгляд, текст не дает оснований для такого толкования; скорее, перед нами свидетельство того, что ржаной хлеб считался очень грубой пищей, небезопасной для людей, ослабленных постом. Это рассуждение не так уж далеко от презрительных высказываний о ржи, оставленных учеными агрономами античности[1508]. Однако в высокое средневековье отношение к ней несколько изменилось, и ржаная мука, наряду с ячменной, использовалась в регионе для изготовления дешевого хлеба. В Авиньоне XIV в. хлеб для раздачи нищим делали из смеси пшеницы и ржи (которую закупали в Лионэ и Бургундии), но больным в госпиталях давали только пшеничный хлеб[1509].
Список замыкает просо (milium) — культура уже не зерновая, а крупяная. Просо требует богатых почв и много влаги; в источниках оно упоминается очень редко[1510]. Из него делали кашу, а также скармливали скоту и птице.
Практиковался также смешанный посев (mescla) пшеницы и ячменя, в центральном Лангедоке — в пропорции один к одному (mitadenc)[1511], два к одному[1512] или три к одному[1513]. В Приморских Альпах чаще смешивали пшеницу и овес[1514]; такую смесь здесь называли mixtura[1515]. Этот термин был в ходу также в западном Тулузене, но источники не всегда позволяют судить о составе, тем более пропорциях этих смесей[1516]. Зато известно, что mescla иногда рассматривалась почти что как особая культура наравне с другими[1517]. Картулярий Агдского капитула сохранил выражение annona meitadenca[1518].
Похоже, что смешанный посев характерен для бедных почв, где не надеялись на хороший урожай и не заботились о правильных севооборотах. При таком варварском посеве злаки глушили друг друга, но в какой-то мере это компенсировалось различием в их биологических свойствах: корни разных злаков достигают разной глубины и поэтому истощают разные слои почв; химический обмен, в котором находятся растения с почвами, также имеет свои нюансы. Ясно, однако, что столь нещадная эксплуатация почвы требовала более длительного отдыха. К сожалению, об этом источники молчат.
Судя по составу оброчных платежей, возделывание в одном хозяйстве сразу нескольких злаков было большой редкостью[1519]. Конечно, эти платежи необязательно отражают реальное положение дел, но, как уже говорилось, предпочтение пшеницы, ячменя или овса — это факты культурной истории региона. Выбор злаков зависел в первую очередь от природногеографических факторов: характера почв, микроклимата, рельефа и т. п. Собственно экономические соображения, ввиду слабости рыночных связей, играли подчиненную роль. Следует отметить, что в средние века и в начале нового времени в горах обрабатывались гораздо большие площади, чем в наши дни и даже в XIX в., когда это стало нерентабельным, и это также влияло на общую картину.
