Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов

Игорь Святославович Филиппов

Средиземноморская Франция в раннее средневековье

Проблема становления феодализма

Введение

Двенадцать лет назад, на первых отдаленных подступах к этой работе, введение к ней начиналось с утверждения о том, что становление феодализма принадлежит к числу вечных проблем исторической науки. Многое изменилось с тех пор. Судя по современному состоянию литературы, она отодвинута на задворки. И дело не только в сомнениях в правомерности самого понятия "феодализм", но и в угасании интереса к более общей проблеме изменчивости общественных форм. Совсем другие вопросы занимают сегодня историков. Переходная эпоха от античности к средневековью не обделена вниманием, но обращено оно, как правило, на более частные сюжеты истории ментальности, церкви и религиозной культуры, власти, знати, семьи, а также повседневной жизни, территориального устройства и форм поселений, но никак не на социально-экономическую или социально-правовую историю. При этом названные сюжеты все чаще рассматриваются как самодостаточные, фактически вне контекста проблемы трансформации античного общества в средневековое. В хронологическом же плане интерес сместился от рубежа античности и средневековья к рубежу первого и второго тысячелетий.

Речь идет как об отечественной, так и, в еще большей мере, о западной историографии, прежде всего, естественно, французской. При всех различиях в подходах и приоритетах, свойственных национальным школам, в современной науке наблюдается своего рода усталость от глобальных проблем исторического процесса. На первый план выдвинулись вопросы, непосредственно связанные с повседневной жизнью индивида, его духовным миром и средой обитания, по-видимому, более созвучные размышлениям и переживаниям современного человека. И даже те исследования, что максимально ориентированы на изучение общества в переломные моменты его истории, выглядят сегодня заметно более "очеловеченными", чем еще четверть века назад, — в том смысле, что внимание приковано не столько к процессам, сколько к событиям, эти процессы характеризующим, и не к социальным группам, а к конкретным людям, семьям и корпорациям. Это не только дань моде и рынку, как можно было бы заподозрить, столкнувшись в канун 2000 г. с потоком литературы о 1000-м годе, но, очевидно, также необходимый этап историографического развития, в рамках которого историки пытаются преодолеть излишнюю абстрактность прежних исследовательских подходов и, одновременно, отражение еще плохо отрефлектированных перемен в духовной жизни нашего собственного общества.

Однако маятник качнулся слишком далеко. Акцент на конкретном, одноразовом, индивидуальном не так уж редко оборачивается забвением той непреложной истины, что объектом исторического исследования является триада: человек — общество — природа и что поэтому анализ даже самого неповторимого явления предполагает наличие некой общей картины. Между тем иногда складывается впечатление, что эта картина исследователю безразлична или непонятна или видится давным-давно известной и недостойной авторского внимания. Одной из причин такого положения вещей является нерешенность и даже запущенность некоторых теоретических проблем изучения исторического процесса и неадекватность используемого при этом понятийного аппарата. Прежде всего это относится к сфере имущественных отношений, которые должно анализировать одновременно в экономических и правовых категориях, не смешивая, однако, как это случается слишком часто, одни с другими. Недостаточно осмыслено соотношение социально-экономических и технико-экономических явлений, что в свою очередь препятствует пониманию взаимодействия социальных и экономических процессов: стало считаться нормальным рассматривать первые в отрыве от последних и даже без оглядки на них.

Падение интереса к заявленной проблематике обусловлено также состоянием источников, зачастую малоадекватных для решения связанных с нею вопросов. По богатству, разнообразию и информативным возможностям они сильно уступают источникам эпохи классического средневековья, в массе своей неизданным, а потому особенно притягательным для большинства ученых. Поскольку о вкусах не спорят, скажу лишь, что применительно к избранной теме источников все же много, в том числе неопубликованных, а те, что изданы, далеко не всегда привлекались для изучения общественных процессов. Такое положение объясняется недостаточной разработанностью применимых к ним исследовательских методик, предполагающих к тому же гораздо больший объем работы, чем признается сегодня нормальным. В частности, от исследователя требуется готовность и умение анализировать очень разные в типологическом отношении источники, созданные на протяжении многовекового периода, принадлежащего как античности, так и средневековью. Наиболее популярная в наши дни монографическая разработка отдельно взятого источника, понимаемого как окно в изучаемый мир, актуальна и в данном случае, однако должна быть дополнена другими методиками, пригодными для обобщения разрозненного и разнородного материала.

Защищая свой выбор темы, я исхожу из того, что разработка проблемы становления феодализма является необходимым компонентом исследования истории раннего средневековья практически в любых ее аспектах. На какое-то время она может оказаться в тени, однако логика развития науки рано или поздно возвращает ее в круг преимущественного внимания ученых. Речь идет о потребностях как собственно медиевистики, так и исторической науки в целом, по самой сути своей нацеленной на изучение изменчивости общественных явлений. В конечном счете, трактовка даже самых неповторимых исторических фактов предполагает их соотнесение с макросоциальными процессами, поэтому периодическое переосмысление этих процессов заложено в самой природе исторического знания.

Литература, посвященная проблеме становления феодализма, столь велика, что даже беглый ее обзор потребовал бы специальной монографии внушительных размеров. Не претендуя на пересмотр основных положений о феодализме, утвердившихся в науке, даже в том, что касается его ранней фазы, я все же считаю некорректным уже во введении настаивать на каких-либо определениях. Выводы на этот счет уместнее сформулировать в заключении к работе, априори же вполне достаточно констатации того, что, при всех различиях в трактовке феодализма, этим термином обозначается система общественных отношений, характерных для средневековья и принципиально отличных от тех, что имели место в античности или в новое время. Соответственно, данное исследование имеет целью проследить трансформацию античного общества в средневековое и, по возможности, описать этот процесс в научных категориях.

Важно подчеркнуть, что становление феодализма не сводимо к его генезису. Речь идет не только об истоках и возникновении нового общественного строя, но и достижении им определенной степени зрелости. Объектом изучения должен быть весь процесс становления феодализма с той стадии общественного развития, на которой различимы его отдельные элементы, и до того момента, когда феодальный характер общества уже не вызывает сомнений. При таком подходе хронологические рамки исследования оказываются несколько размыты. Формально они охватывают период с V по XI в., иначе говоря со времени крушения Западной Римской империи, объективно облегчившего становление феодального строя, до их окончательного утверждения ко времени Первого крестового похода. Но поскольку элементы феодальных или протофеодальных отношений засвидетельствованы в Риме уже c III–IV вв.,