Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Мотивированность этого замысла вряд ли нуждается в развернутой аргументации. Однако он достаточно оригинален, поскольку подавляющее большинство современных исследований, посвященных как формированию феодализма в целом, так и частным вопросам раннесредневековой истории региона, строится на материалах IX–XI, а чаще X–XI или Х–XII вв. На то есть разнообразные причины историографического и источниковедческого свойства, но в целом они недостаточно основательны: совершенно очевидно, что слабое внимание к первым столетиям средневековья наносит ущерб осмыслению всего процесса общественной трансформации. Печальным доказательством служат регулярно появляющиеся обзорные труды, в которых докаролингская эпоха обычно занимает очень скромное место, а иногда и вовсе упоминается для проформы. Специальные работы, посвященные социальной истории этого периода, пока что редки и носят слишком частный характер, чтобы на их основе строить серьезные обобщения. Преодоление этой ситуации является одной из главных задач данного исследования.
Несколько слов о его географических рамках. Хотя вынесенное в название работы понятие "Средиземноморская Франция" давно получило права гражданства у географов, историки пользуются им неохотно, предпочитая оперировать названиями провинций, княжеств, диоцезов, а также — все чаще небольших территорий, совпадающих с округой какого-то одного города. Однако данное исследование, региональное, но никак не локальное, и к тому же ориентированное по преимуществу на изучение экономических, социальных и правовых, а не политических, процессов, целесообразно строить на более широкой географической основе. На этом пути встречаются свои трудности, которые, во избежание недоразумений, лучше оговорить заранее. В самом деле, какие районы Южной Франции считать средиземноморскими?
Речь, безусловно, идет не только о побережье, но и о внутренних, по большей части горных, областях. На редкость разнообразный пейзаж французского Средиземноморья позволяет исследовать становление феодализма в различных природно-хозяйственных условиях, оставаясь в то же время в пределах одного, достаточно единого в географическом, этническом и культурном отношении региона. Немногим более 100 километров отделяют Ривьеру от альпийских вершин Л'Аржантьер, высокогорый пиренейский массив Канигу отстоит от приморских низин Руссильона и вовсе на каких-то 40 километров — и так на каждом шагу. Контрасты разительны даже на равнине, например в долине Роны, где поля и виноградники уже за Арлем сменяются почти безжизненной каменистой равниной Крау, откуда рукой подать до болот, лагун и песчаных отмелей Камарга. И все же это одна "страна" с общей исторической судьбой, культурой и даже общей хозяйственной жизнью. Сравнительно небольшие расстояния сами по себе обеспечивали единство территории, сводя на нет значимость политических и административных границ и даже природных различий. Обусловленные географическим разделением труда внутрирегиональные перевозки зерна, масла, вина, сыра, соли, некоторых других базовых продуктов, а также перегонное скотоводство, создавали основу для активного передвижения людей, рассредоточенности их экономических интересов, сеньориальных связей и культовых приверженностей на обширных пространствах, зачастую соразмеримых со Средиземноморской Францией в целом.
Решающим доводом для определения географических рамок исследования стало состояние источников, прежде всего актового материала. География архивных собраний церковных и тем более светских магнатов Лангедока и Прованса, отражающая географию их сеньорий, за редкими исключениями, идеально совпадает с территорией Средиземноморской Франции. Почти все их владения находились именно здесь, поэтому сохранившиеся в их архивах материалы имеют ярко выраженный региональный характер. Так, огромный архив аббатства Сен-Виктор-де-Марсель на 95%, не меньше, состоял из провансальских и лангедокских грамот. И напротив, искать документы, проливающие свет на историю Лангедока и Прованса, в архивах даже соседних с ними областей — дело, как правило, неблагодарное. Вряд ли это можно считать случайностью. Логичнее предположить, что сеньории этого региона формировались под воздействием географических аспектов публично-правовой и церковной жизни.
Прованс оставался достаточно устойчивым политическим образованием на протяжении почти всего средневековья. Территориальное единство более дробного Лангедока не в последнюю очередь обеспечивалось тем, что он совпадал с архиепископством Нарбонским. С другой стороны, тот факт, что в XI–XIII вв. целый ряд княжеств Лангедока и сопредельных с ним областей контролировался одним и тем же родом Тренкавелей, не мог не повлиять на географическое единство документации местных монастырей, капитулов и епископских кафедр. Сказанное в известной мере касается и нарративных источников, создание и дальнейшая судьба которых подчиняются действию несколько иных законов, в целом менее жестких. Например, агиографические тексты, связанные с монастырем св. Веры в Конке (расположенным в Родезском диоцезе, близ границы с Керси), как и его картулярий, в значительной своей части повествуют о событиях, имевших место в Тулузене, Каркассэ и других районах Лангедока.
В силу этих соображений, под Средиземноморской Францией понимается территория, не обязательно совпадающая с историческими провинциями в их средневековых или предреволюционных границах. Переводя это понятие на язык современного административного деления, это территория следующих департаментов: Буш-дю-Рон, Вар, Воюпоз, Приморские Альпы, Нижние Альпы, Верхние Альпы (составляющие исторический Прованс), Гар, Лозер, Эро, Од, Тарн, Верхняя Гаронна (которые с небольшими оговорками можно соотнести с историческим Лангедоком) и Восточные Пиренеи (Руссильон — это уже часть Каталонии). Более условно причисление к средиземноморским департаментов Арьеж (графство Фуа), Авейрон (область Руэрг, тесно связанная с Лангедоком, но никогда не считавшаяся его частью), Ардеш (его северные кантоны тяготеют уже к Лиону) и Тарн-и-Гаронна, расположенного на границе Лангедока и Керси. Целесообразность такого причисления объясняется либо территориальным единством какого-то комплекса источников, либо временной общностью социально-исторических судеб этих областей с судьбами собственно Средиземноморской Франции.
Структура исследования во многом определяется состоянием источников и степенью их изученности. Я посчитал невозможным ограничить очерк историографии изложением основных концепций. Для того, чтобы понять их происхождение и аргументированность, логику возникновения тематических пристрастий и пробелов, понадобилось проследить эволюцию представлений о раннесредневековой истории региона с момента зарождения научной историографии, привлекая, помимо специальных, также общие труды по истории Франции, краеведческие и источниковедческие работы, исследования по смежным дисциплинам. В результате обзор историографии превратился в полновесную главу. По большей части анализируется литература, имеющая прямое отношение к истории Средиземноморской Франции; общие труды о генезисе феодализма затрагиваются лишь постольку, поскольку помогают определить истоки и оценить модификации основных для данной темы концепций.
Вторая глава представляет собой обзор источников. Меньше всего он похож на аннотированную библиографию:
