Владимир Зензинов - Пережитое
Надо знать, что представляло тогда из себя это передвижение "по этапу". Время от времени по так называемым "пересыльным тюрьмам" собирали партии арестантов, предназначенных к пересылке из одного города в другой - и особенно к пересылке в Сибирь. Здесь были самые разнообразные люди. Каторжане в цепях, назначенные для отбывания каторги в одной из страшных сибирских тюрем Забайкалья, бродяги, не помнящие родства (среди них большинство состояло из беглых каторжан, личность которых не могли установить - им обычно давали четыре года каторжных работ), подследственные, которые шли на суд в одну из провинциальных тюрем - по месту совершения преступления, сосланные, как я, в административном порядке в Сибирь - уголовные и политические, мужчины и женщины и даже дети, вплоть до грудных, родившихся уже в тюрьме.
Сборище людей - по своей судьбе, характеру, классу - необычайной пестроты. Нигде, конечно, нельзя познакомиться с таким богатством человеческих типов и характеров, как в пересыльной тюрьме и на этапе - наблюдая окружающих, слушая их рассказы. Здесь можно встретить самые последние низы, человеческие подонки, героев горьковского "На дне", но здесь же вы могли найти и бывших представителей аристократии, бывших князей и графов, которых превратности судьбы привели в тюрьму, на каторгу.
Крестьяне, рабочие, ремесленники, купцы, интеллигенты, чиновники, дворяне. С другой стороны - мелкие мошенники и воры разных категорий, поджигатели, насильники, отравители, страшные убийцы - и люди, попавшие в тюрьму по недоразумению, по несчастью, совершенно невинные во взведенных на них преступлениях. Каждая партия состояла из 100-150 человек, и в каждой партии в те годы обязательно были политические - подследственные, административно высылаемые, каторжане, В пересыльных тюрьмах такие партии накапливались и обычно каждую неделю отправлялись дальше.
То был 1907-ой год - значит, среди пересыльных было много людей, захваченных бурными событиями 1904, 1905 и 1906-го годов. Были партийные революционеры, как я, были рабочие, участники крестьянского движения - среди них как сознательные революционеры, так и простые "аграрники", отбиравшие земли у помещиков и сжигавшие их поместья, солдаты и матросы (балтийского и черноморского флота), участники военных восстаний. Немало было также и просто так называемых "экспроприаторов", свидетельствовавших уже о вырождении революционного движения; так назывались люди, которые часто под видом "революционных экспроприации" отбирали деньги в винных казенных лавках, в банках и лавках - в свою собственную пользу.
Среди них были просто налетчики, грабители, рядившиеся в революционные одежды. Некоторые из них называли себя "анархистами-коммунистами" (им в тюрьме дали прозвище - "акакии", т. е. а-к). Почему-то это были люди по большей части с юга, главным образом из Одессы. Там прославился в то время своими революционно-разбойными подвигами один анархист, называвший себя Черным Вороном - поэтому этих маленьких экспроприаторов дразнили "черными галками".
В пути все мы были в полной и бесконтрольной власти конвойной команды, в которой царила суровая дисциплина. Конвойных за побег арестантов приговаривали к каторге. Обычно принимавший партию начальник конвоя объявлял арестантам: "Один шаг от конвоя в сторону - штык, два шага - пуля".
Путешествие "по этапу" - одно из самых мучительных наказаний. Я считаю его даже страшнее каторги того времени, но вместе с тем - для познания жизни, для изучения людей и знакомства с богатством и пестротой человеческой жизни, нахождение в пересыльной тюрьме и на этапе ни с чем несравнимо.
От Петербурга до Иркутска или вернее до Александровской Пересыльной тюрьмы, которая находилась в 60 верстах от Иркутска и куда всех ссылаемых в Сибирь направляли, можно доехать по железной дороге в одну неделю (5.000 верст), но мы ехали целый месяц.
Дорога наша шла через Вологду, Вятку, Екатеринбург, Красноярск и нас почему-то неделю держали в Вятской тюрьме и неделю - в Красноярской. Везли нас в специальных арестантских вагонах, на окнах которых были железные решётки, а входы крепко запирались двумя железными дверями. Нас то и дело обгоняли другие поезда - даже товарные - и мы иногда по несколько дней почему-то стояли на станциях на запасных путях. На станциях наши арестантские вагоны вызывали всеобщее внимание, около них останавливалась публика. Чем ближе к Уралу и Сибири, тем чаще встречались поезда с крестьянами-переселенцами, ехавшими из России на новые земли.
Арестанты иронически называли их "самоходами". Еще бы: их, арестантов, силой и под конвоем ссылают в Сибирь, а эти чудаки - "самоходы" - сами добровольно в Сибирь едут!.. Между этими переселенцами и арестантами скоро устанавливалась связь. Обычно разговор начинался с расспросов: "Есть ли из такой-то губернии?" Почти всегда земляки находились - и начиналась дружеская беседа с расспросами, кто из какого уезда, какой волости, какой деревни... Относились к нам добродушно, с интересом. Некоторые из наших товарищей, политические, незаметно переводили разговор на политическую тему (от вопросов о земле так легко перейти к политике!) - и, как ни покажется это странным, иногда из окон арестантских вагонов часами лилась страстная революционная пропаганда, которую внимательно слушали крестьяне-переселенцы. Конвойная команда редко вмешивалась. И удивительно, что так продолжалось всё время нашего пути - не только по России, но и по Сибири. Это была настоящая революция на колесах!
Что же касается нашей конвойной команды, то сначала каждая команда обращалась с арестантами очень строго и нас заставляли сидеть в вагоне каждому на своем месте, но постепенно становилось свободнее - мы могли переходить с места на место, вместе пить чай и закусывать и даже петь революционные песни (но не на остановках). Конвойные даже сами с интересом пускались в разговоры с нами - ведь это были те же русские крестьяне, вынужденные отбывать обязательную военную службу.
Известно, как в русском народе относились к арестантам, в особенности к каторжанам - их называли не иначе, как "несчастненькими". Ведь "от сумы и от тюрьмы не зарекайся", говорит русская пословица, в тюрьму может попасть каждый. Отсюда сочувствие к арестантам, которое выражается в том, что через конвой прохожие передают арестантам хлеб, подают медные деньги. Это старая русская традиция, старый русский обычай, который не решались нарушать и конвойные.
Помню, как мы приехали в Вятку. Было холодное утро. Таявший снег образовал на улицах невероятную грязь. С нашими мешками на плечах мы должны были под конвоем от товарной железнодорожной станции пройти через весь город расстояние в несколько верст. Это было трудно. Ноги расползались в грязи, доходившей до щиколотки, спина ныла от тяжести, конвойные всё время на нас кричали, осыпая самыми грубыми ругательствами - очевидно для того, чтобы влить в нас энергию.
Впереди, как всегда в таких случаях, шли каторжане, гремя цепями. Я шел тоже в первом ряду - по опыту я уже знал, что в первом ряду идти всего удобнее. Партия наша, вероятно, представляла тяжелое, а может быть и страшное зрелище - грязные, оборванные люди, обросшие бородами, в арестантских халатах, в тяжелых кандалах. По бокам и впереди партии шли вооруженные винтовками и с обнаженными саблями конвойные в черных шинелях. Прохожие останавливались и провожали нас сочувственными взглядами. Я был единственным впереди, среди арестантских халатов, человеком в своем собственном черном штатском пальто, в шляпе, в очках - и чувствовал, что привлекаю к себе внимание. И мне нисколько не было стыдно - наоборот, я чувствовал себя как на революционной демонстрации, и шел с высоко поднятой головой. Какая-то старушка отделилась от тротуара, вышла на мостовую в грязь, дрожащей рукой протянула мне медную копейку и, с умилением глядя на меня, сказала: - "вот, возьми, Христа ради, милый человек!" - и при этом перекрестилась. Я с глубоким чувством взял эту копейку и потом хранил ее при себе, как святыню, в течение нескольких лет. Где-то потом она затерялась, о чем я до сих пор жалею.
В Александровскую Пересыльную Тюрьму наша партия прибыла в мае. Нашу партию выгрузили, не доезжая до Иркутска, на станции Тельма, где оказалась этапная тюрьма. Там мы переночевали, а затем в один переход дошли до места назначения, до Александровской Пересыльной тюрьмы. Стояла хорошая весенняя погода и дорогу эту мы сделали легко.
Как и все другие сибирские тюрьмы, Александровская Пересыльная была со всех сторон окружена "палями". Так назывались глубоко врытые стойком в землю высокие бревна, скрепленные сверху деревянными планками и наверху заостренные - получалась таким образом высокая неприступная стена. Это и называлось "паль". "Пали" характерны были не только для сибирских тюрем, но и вообще для всех первых построек, которые воздвигали казаки при завоевании Сибири - это были своего рода маленькие крепости, которые так и назывались "крепостцы" или "острожки", укрепленные военные пункты, которые казаки воздвигали против враждебных сибирских племен, среди которых они продвигались вперед - на восток и на север. Вероятно, такие же "пали" или заборы воздвигали при продвижении на Запад и американцы в начале и середине 18-го столетия, постепенно отвоевывая землю у индейцев - так называемые "блокгаузы". Эти деревянные "пали" придавали сибирским тюрьмам очень характерный вид.
