Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)
народу, чтоб он соединялся под предводительством Костки против Жидов и шляхты „во
имя Христа, которого Жиды замучили, и найяснейшего короля,
*) „Когда земля, ио истреблении всех Ляхов, счистится“ (говорили козаки) „тоди
вже мы будемо панувати®.
276
»
против которого шляхта замышляет буытъ“. Сообщникам разбоя обещали
освобождение от чиншей, надел шляхетскими полями и лесами, козацкую помощь, и
велели им убирать свои хаты зелеными ветками, чтобы проходящие войска не жгли их
и не грабили. Все кругом начало быстро покрываться зеленью.
Между тем Костка занял во имя короля Чорштын, и сам послал в Краков донесение,
* что сделал это в предотвращение возможного посягательства на пего со стороны
Венгров. Замок этот лежит под Дунайцем, на скалистой горе. Он замыкал тогда дорогу
из Венгрии в Краков. Староста чорштынский, молодой Платтенберг, королевский
покосвый, отправился с королем в поход, и противозаконно оставил столь важный
стратегический пункт без гарнизона. В пограничной крепости Польши, выставленной
на первое нападение страшного уже тогда Ракочия, жило только несколько Жидов,
арендовавших старостинские имения.
В Кракове, между тем, получились отовсюду донесения, что народ по селам
таипствепно вечуетг и необычно убирает зеленью хаты. Краковский бискуп,
Гембицкий, смекнув делом, послал к Чорштыну небольшой отряд конницы, под
начальством добчиского старосты, Гордола. Но Костка отразил нападения, и описал
свой подвиг приятелю своему, Здаповскому, в стихах. Он изобразил себя львом,
который залег па скалах, доступных только для орлицы. „С кем Господь Богъ" (писал
он), „против того трудно воевать", и окончил указанием на панское корыстолюбие и
надменность, как на причину бедствия Польши:
„О uieszczgsne Jakomstwo! о przeldgta pyclio!
Шгаз w Polske,—aeh! ach! ach! wprowadzila licho" *).
В универсале своем, сохранившемся вполне, молодой сподвижник старого Хмеля
объявляет мужикам, что шляхта задумала поднять рокош против короля, обещал всем
всяческие вольности, дарил своим соратникам шляхетские дворы и все, чтб в них
находится, и советовал не верить королевским универсалам, с какими бы подписями и
печатями они ни были: ибо король должен был выдавать по принуждению шляхты.
Ректор-анабаптист Радоцкий сделался, можно сказать, кратером бунта. От 20 июня
писал он к своему соумышленнику:
*) „О несчастная жадность! о проклятая надменность! Она ввела в Полк шу—ах!
ах! ах!—беду. “
.
277
ч Велико милостивый ко мне пан Леон, et с. По получении такого известия через это
ваше писание, буду со всяким старанием и поспешностью объявлять о нем поспольству
вместе с верными приверженцами Христовой правды,. преданными также его милости
найяспейшему пану Яну Казимиру, милостию Божиею королю польскому. Поспешите
же снова обослать поспольство в своих краях вашим писанием, которому дадут иную
веру, и потому охотнее будут соединяться. Ибо прежде сего многие из них говорили,
что еслибы слышали дозволение, или голос его милости короля, тогда бы даже сами,
наступая на шляхетские дворы, уничтожали их, дабы не пановала на земле гордость и
высокомерие с тираненою злостью. Затем униженно отдаюсь милости вашей. В Пциме,
1ис 20 Iuui 1651. W. R. rector scholae peimensis. Следует вручить моему пану, господину
Льву, верному подданному его королевской милости*.
Согласно этому письму, Костка прислал Радоцкому следующий упиверсал:
„Мир Христов! Всем вообще и каждому в особенности подданным его королевской
милости, нашего милостивого пана, желаю, при добром здоровье, от Всевышнего
Господа Бога свободы и вольности, объявляя сперва волю Божию, а также и его
милости короля» что шляхта хочет поднять рбкоип против его милости короля,
милостивого нашего пана, и потому, кто привержен к его королевской милости, пускай
ютится под мои крылья, под Чорштын, при пане ректоре дцимском, который, яко
верный подданный его королевской милости, приведет вас ко мне и будет вами
региментовать, давая во всем наставления. При этом его королевская милость,
милостивый наш пан, обещает все вольности всем тем, которые теперь будут при мне
стоять, и дворы шляхетские, и чтб в них, все будет ваше, и потому-то сами старайтесь
выбиться из этой тяжкой неволи, дорожа нынешним временем. Вместо того, чтоб они
обратили вас в ничто до остатка, лучше вы их обратите. Довольно уже намучили вас
эти панки, что уже голос ваш, плачущихся на них, взывает к Богу. А потому, отписывая
уже другой раз его милости пану ректору, выдаю этот универсал, предостерегая и в
том, чтобы вы, как это мне повелено от его милости короля, не давали веры никаким
универсалам, хотя бы и с печатью и с подписью его королевской милости: ибо он
принужден их выдавать, боясь шляхты. Но мы делаем, чтб должны делать, как
возможно скорее, а. на Св. Яна пойдем под Краков. Уже я разослал всюду универсалы к
мужикам, которые охотно
278
.
являются, а в новотаргском панстве все, а пан Станислав, маршалок, будет их
полковником. Только прошу, чтоб йдучи через НОВЫЙ Тарг, не трогали его милость
пана Здановского и тех всех, где увидите на шестах венки. Прошу также, чтобы
костелам всегда была оборопа: ибо мы будем воевать из-за Бога и кривды людской, из-
за неповиновения королю его милости. Дан в Чорштыне 22 июня 1651 И Доброго
здоровья вам желающий Александр из Штернберка Костка, староста Чорштынский“.
Польский двойник Хмельницкого, в случае успеха, доконал бы шляхетскую
республику, и па широком пространстве между двух морей были бы поруганы
предания о деятельности культурников республиками или ордами антикультурными.
Но шляхта и мещане вовремя вооружились, и Костка был выдан собственным
гарнизоном. У него нашли универсалы Хмельницкого, возбуждающие чернь к
овладению Краковом и в истреблению шляхетского сословия. Наливайкова мысль, как
видим, переходила в Польше из поколения в поколение: она пришлась по душе темной,
злобной и ленивой массе, па которой выехала Хмельнитчина.
С субъективной точки зрения малорусских летописцев и историков, польская
шляхта должна была бы растерзать своего предателя, как терзала в Варшаве
измышленного ими Остряницу. Вместо того, враги затеянной Косткою в Польше
козатчины относились в нему без всякой суровости, и только сожалели о его.
безумстве. Следует помнить, что столь же мягко отнеслись они и в выданному им
козаками Наливайку. С своей стороны и польский Хмель до конца сохранял ясность и
присутствие духа, точно как будто считал свой замысел великодушною попыткою к
спасению отечества от его беспутства. Даже когда его везли привязанного в телеге
через Краков, он весело посматривал на толпившийся народ, и так как все фанатики
принадлежат к идеалистам, а идеалистам свойственны и в отчаяньи, как в успехе,
самые крайния грезы, то—кто знает? может быть, ему в толпе труждающихса и
обремененных виделись будущие мстители хмельничане за погубленную славу его
отца, величайшего по замыслам из всех монархов, особенно в глазах сына...
Государственная Фемида взяла с несчастного Костки полную дань: его пытали
самыми жестокими средствами. Но он был нем, когда его допрашивали о сообщниках:
все же, что составляло его собственные преступления, высказывал он даже в
преувеличенном виде. Здесь проявился в нем побочный королевич, сын Влади-
279
слава. 11 июля посадили Костку на кол, чтб король мог бы заменить иною казнью,
но он былъ—Ян Казимир. Костка принял страшную казнь спокойно.
По поводу этого события, паны засвидетельствовали перед нами) что Оссолинские
да Яны Казимиры были между ними выродки.
»Не понравилась Полякам эта казпь“ (говорит современный наш историк).
„Молодость Костки, уважение к покойному королю, отвращение к Яну Казимиру, все
соединилось для того, чтобы преступление бунтовщика с каждым днем уменьшалось и
уменьшалось. Шляхта Краковского воеводства (в инструкции послам на варшавский
сейм) пазвала своего разбойника легким человеком. В Варшаве вообще думали, что
надобно было пользоваться победою под Берестечком и, вместо Костки, казнить
Хмельницкого; а Коховский отпустил королю весьма прозрачный сарказм в следующем
двустишии:
„Nie wiem, со to za nowy kueliarz si§ pojawii:
Miasto pieczeni, Kostke nam na rozcn wprawil* *).
При этом впоминается Петр Могила, угрожавший таким рожном родному брату
Иова Борецкого...
Зато шляхта, вернувшаяся из-под Берестечка, была вне себя от того, чтб ей готовили
