Живая вода и вещее слово - Александр Николаевич Афанасьев

по водам и бросается из стороны в сторону. Тогда начинается лов щуки – поэтическая картина грозы. Как, по другому мифическому представлению, гроза уподоблялась охоте за чудесным вепрем, так и в настоящем случае она уподобляется рыбной ловле. С помощью карлика боги успевают изловить щуку в закинутые сети, но никто не осмеливается взять ее голыми руками. «Я бы распластал эту рыбу, – сказал Солнцев сын, – если б у меня был большой нож – крепкое железо!» – и в ту же минуту упадает с неба нож, из облаков крепкое железо, с золотым черенком, с серебряным лезвием (молния). Как скоро взрезана была щука – из нее покатился синий клубок, из синего клубка явился красный, а из красного клубка – огонь. Эта последняя подробность сходится со свидетельством севернонемецких саг, что грозовые духи скатываются с облачных гор в виде огненных клубков…

Плодотворящая сила, принадлежащая весенней, дождевой туче, составляет одно из существенных свойств, соединяемых со всеми ее олицетворениями; тою же силою наделена и мифическая рыба – тем более что в самой действительности рыба не могла не обратить на себя внимание своею необыкновенною плодовитостью, обилием бросаемой ею икры. Народные сказки упоминают о чудесной рыбе, дающей бытие сказочным богатырям. У царицы не было детей, чтобы удовлетворить ее сердечному желанию иметь сына, закидывают в море шелковый невод, сплетенный мальчиками и девочками – семилетками, и ловят рыбу, которой нередко присваивается эпитет золотой. Рыба поймана, изготовлена на кухне и съедена царицею; остатки обгладывает кухарка, а помои выпивает корова, и от того самого понесли они плод и одновременно родили трех сыновей: «Ивана-царевича, Ивана-кухарчонка и Ивана – коровьина сына; выросли три молодца и стали могучими богатырями; подвиги, совершаемые ими, указывают в них сказочных представителей Перуна и его грозовых спутников. В сербских песнях говорят королю вилы:

Пусть соберет король будимских девиц, Принесет много чистого золота И сплетет частую мрежу, Частую мрежу из чистого золота, Пусть закинет сеть в тихий Дунай, Поймает златокрылую рыбу И возьмет у ней правое крыло, Рыбу да отпустит в воду, А крыло отдаст госпоже-королеве: Когда съест она правое крыло — Тотчас забеременеет.

Король последовал совету вил, и королева родила ему змея (демона громоносной тучи). Как семя дождя, низведенное тучею на мать сыру землю, зарождает на ней обильные плоды, так съеденная рыба оплодотворяет чрево бездетной жены и одаряет ее чадородием; то же самое свойство итальянская сказка приписывает сердцу морского змея (дракона), а предание, общее для всех индоевропейских народов, – золотым яблокам, этим животворным плодам древа-тучи… Чудесная рыба, исцеляющая от неплодия, напоминает нам сказочную щуку, с помощью которой Емеля-дурачок творит все, что ему ни пожелается. Пойманная дураком щука в уплату за свое освобождение наделяет его следующим даром: стоит только ему сказать: «По моему прошенью, по щучьему веленью, будь то и то!» – и в ту же минуту все исполнится; в любопытном варианте сказки об Емеле-дурачке царевна тотчас забеременела, как скоро было выражено им подобное желание, скрепленное этою заветною формулою. Такой сверхъестественный дар заставляет невольно вспомнить сказку о золотой рыбке (царице всех рыб), исполняющей различные желания старика, который изловил ее в сети и потом отпустил в море; по всему вероятию, обе сказки возникли из одного общего источника, и золотая рыбка тождественна с могучею щукою. Святочная подблюдная песня говорит о щуке серебряной, позолоченной, унизанной жемчугом и алмазами; следовательно, дает ей те же эпитеты, какими наделены и другие олицетворения тучи, сверкающей золотистыми молниями (свинка – золотая щетинка, золотогривый конь и т. д.):

Шла щука из Новагорода, Она хвост волокла из Белаозера; Как на щуке чешуйка серебреная, Что серебреная, позолоченная; Как у щуки спина жемчугом сплетена, Как головка у щуки унизанная, А на месте глаз – дорогой алмаз.

Песня сулит богатство. Эта сказочная рыба родственна со скандинавским карликом Андвари, который в образе щуки поселился в глубоком потоке и хранил там великое сокровище; впоследствии сокровище это было извлечено из потока и сделалось предметом кровавой вражды, составляющей содержание превосходных песен древней Эдды о Зигфриде и немецкой поэмы о Нибелунгах…

Метафорический язык загадок называет щукою: а) вихрь, дующий из тучи: «Щука хвостом махнула – лес погнула»; и б) блестящее лезвие косы и серпа, под взмахом которых падают травы и колосья – точно так же, как при бурном напоре вихря падают деревья: «Щука-белуга хвостом мигнула (т. е. блестящая – белая коса сверкнула), леса (травы) пали, горы (копны и стога) встали», «Щука (серп) прянет, весь лес (нива) вянет». Народные русские сказки упоминают о гигантской щуке, которая тянется через все широкое море (небо) мостом и проглатывает корабли с товарами; иногда рыба эта заменяется китом. Так, в сказке о Марке Богатом герой, посланный на тот свет, должен переправиться через синее море и переправу эту совершает по киту-рыбе, который протянулся через все море, а по нему, словно по мосту, идут пешие и едут конные. Гигантскую щуку знают и литовцы, и финны. «Калевала» сравнивает ее зубы с граблями, а зев с тремя водопадами; ладья Вейнемейнена (корабль-облако) врезалось носом в ее спину, но щука и не почувствовала удара; бесплодны были усилия действовать против нее оружием – оно только тупилось о стальную чешую чудовищной рыбы. В той же поэме весенняя гроза изображается в грандиозной картине битвы между колоссальным орлом, представителем ветров и молний, и громадною щукою – тучею; при этой ожесточенной борьбе звучало небо, дрожали облака и радуга, воинственный лук бога Укко, распалась пополам. Между нашими крестьянами известны суеверные приметы и врачебные средства, основа которых должна корениться в преданиях о мифической рыбе-туче. Так, по первой щуке, пойманной весною, поселяне делают заключение о будущем урожае хлеба: если икра в щуке толще к голове, то лучший урожай будет от ранних посевов, а если – к хвосту, то от поздних посевов;