Вода живая - Клариси Лиспектор

Клариси Лиспектор

Вода живая

No Kidding Press

2022

Clarice Lispector

Água Viva

Rocco

© Água Viva, 1973.

© Екатерина Хованович, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. No Kidding Press, 2022

* * *

ВОДА ЖИВАЯ

Должна была существовать живопись полностью независимая от фигуры — объекта, — которая, как музыка, не служит иллюстрацией чего бы то ни было, не рассказывает историю и не творит миф. Такая живопись всего лишь напоминает о непроницаемых царствах духа, где сон превращается в мысль, где из штриха рождается жизнь.

Мишель Сёфор

С такой глубочайшей радостью. С такой аллилуйей. Аллилуйя, кричу я, и моя аллилуйя сливается со скорбным воем самой беспросветной человеческой боли, боли расставания, но при этом я чертовски счастлива. Ведь меня больше никто не держит. Я всё еще способна рассуждать: не зря изучала математику — это помешательство рассудка, — но сейчас мне нужна плазма, хочу питаться непосредственно от плаценты. Мне немного страшно: страшусь следующего мига, ведь он — неизвестность. Но я ли создаю следующий миг или он возникает сам? Мы творим его дыханием. Так же легко и непринужденно, как ходит по арене тореро.

Говорю тебе: я пытаюсь ухватить четвертое измерение ныне-мига, но он такой мимолетный, что вот его уже и нет, ведь он обернулся следующим ныне-мигом, да и того уже нет. У каждой вещи бывает миг, в который она есть. Я хочу овладеть этим есть каждой вещи. Этими мгновениями, скользящими в воздухе, который я вдыхаю, этими бесшумными фейерверками, взрывающимися в пустоте. Я хочу владеть атомами времени. Я хочу поймать настоящее, недоступное мне по природе своей: настоящее бежит от меня, нынешнее от меня ускользает, а ведь настоящее — это я, ведь я всегда — сейчас. Только в любви — из-за прозрачно-чистой и звездной отвлеченности того, что переживаешь, — можно уловить тайну мгновения, твердую, как вибрирующий в воздухе кристалл, а ведь жизнь и есть то самое неописуемое мгновение, которое больше, чем само событие: мы предаемся любви и в это время блещет в воздухе драгоценный миг, лишенный очертаний, необычайное телесное блаженство, материя, взбудораженная ознобом мгновений, — и то, что ты чувствуешь, — нематериально, но в то же время настолько предметно, что совершается как бы вне тела, искрится где-то в высоте; радость, радость — вот что такое ткань времени, вот что воистину и есть мгновение. И в мгновении заключено есть этого мгновения.

Говорю тебе: я хочу поймать собственное есть. И пою аллилуйю воздуху, как птица поет. И песня моя — ничья. Но не существует страсти, полной боли и любви, за которой не следовала бы аллилуйя.

Моя тема — мгновение? тема моей жизни. Я стараюсь не упускать ее из виду, я делю себя на тысячи частей, и я настолько раздроблена, а мгновения так мимолетны, что приходится жить только той жизнью, которая рождается вместе со временем и с ним растет: только во времени есть место для меня.

Я пишу тебе всей собой и ощущаю вкус бытия, а вкус тебя абстрактен, как мгновение. Картины свои я тоже пишу всем телом, плотью, борясь сама с собой, но на холсте оставляю бесплотность. Музыку не понимают: ее слышат. Так услышь меня всем телом. Когда ты наконец прочтешь это, ты спросишь: отчего меня потянуло куда-то кроме живописи и выставок, ведь словами я пишу неуклюже и неряшливо. Но как раз сейчас мне захотелось слов, и то, что я пишу, ново для меня самой, потому что настоящее мое слово еще не тронуто. Слово — мое четвертое измерение.

Сегодня я дописала картину, о которой тебе рассказывала: завитки, проникающие один в другой тонкими, черными штрихами, и ты (ведь ты вечно задаешь вопрос: почему? а меня почему не интересует, почему — это прошлое), ты спросишь, почему тонкие черные штрихи? а по той же секретной причине, которая заставляет меня писать сейчас как бы тебе: пишу округло, спутанно, вяло, но иногда слова мои холодны, как леденящий миг, как вода в ручье, вечно дрожащая сама по себе. Можно ли выразить словами то, что я изобразила на картине? Настолько же, насколько возможно угадать в музыкальном звуке скрытое в нем слово

Вижу, что никогда не говорила тебе, как слушаю музыку: я чуть касаюсь рукой радиолы, и рука вибрирует, распространяя волны по всему телу — так я слышу электрические токи вибрации, самый глубинный слой царства реальности, и мир трепещет в моих руках.

И вот я чувствую, что хочу добыть для себя вибрирующую основу слов, постоянно повторяющихся в григорианском пении. Я сознаю, что не могу высказать всего, что знаю, я знаю только тогда, когда пишу картины или произношу слепые к смыслу слоги. И если сейчас мне приходится ради тебя использовать слова, они должны иметь смысл почти исключительно телесный, ведь я имею дело с самой последней вибрацией. Чтобы выразить для тебя словами свою основу, я составляю фразу из одних ныне-мгновений. Так что читай мое изобретение чистой вибрации без смысла, кроме смысла каждого свистящего слога, читай то, что я сейчас напишу: «века прошли, и я утратила тайну Египта, когда перемещалась по долготе, широте и высоте благодаря энергетическому воздействию электронов, протонов, нейтронов, очарованная словом и его тенью». То, что я написала тебе, — электронный рисунок, и у него нет прошлого или будущего, он просто есть сейчас.

Я еще потому должна тебе писать, что твое поле — это поле рассудочных слов, а не прямая дорога моей живописи. Я знаю, что слова мои — изначальны, я слишком люблю их, и любовь перекрывает ошибки, но слишком сильная любовь вредит делу. Это не книга, потому что так книги не пишут. Может, это просто момент наивысшего напряжения? Дни моей жизни — сплошное наивысшее напряжение: я живу на грани.

Когда я пишу словами, то не могу ничего словесного изготовить вручную, как делаю в живописи, когда смешиваю краски, чтобы получить новый цвет. Но я пытаюсь писать тебе всем телом, пуская стрелу, которая вонзается в нежный болезненный кончик слова. Мое неузнанное тело говорит тебе: динозавры, ихтиозавры и плезиозавры, и смысл в этом только звуковой, но от этого они не становятся сухой соломой, а становятся как раз-таки мокрой. Я не изображаю в картинах идеи, я