Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

«…выражение…поганый царь Мамай, встречающееся только в списке С…Задонщины, скорее всего, не восходит к авторскому тексту»[564].

Сближение (но не отождествление!) татар с половцами, несомненно, восходит к знакомому нам «Откровению Мефодия Патарского» и представлению, что все приходящие с Востока поганые народы потомки Измаила. Именно поэтому такое сближение, по словам А. А. Горского,

«…было естественным для русского человека конца XIV в., и не только потому, что половцы составляли значительную часть населения Золотой Орды, но и потому, что оно соответствовало историческим представлениям, бытовавшим в Древней Руси»[565].

Подтверждением связи этих народов служат, в частности, указания, будто хиновя поганые татарови бусормановя происходят от жребия Симова, сына Ноева, те бо на реке на Каяле одолеша род Афетов. Поскольку Русь преславная, по мнению автора «Задонщины», в свою очередь является потомком Афета, сына Ноева, оттоле Руская земля седить невесела[566]. Поскольку Каяла в представлении создателя поэтического текста явно ассоциируется с Калкой, в «Задонщине» появляется еще одна историческая параллель с Калатьской ратью. Это позволило А. В. Соловьеву сделать достаточно основательный вывод о том, что

«…Куликовская битва рассматривалась… в…«Задонщине» как реванш за поражение, понесенное войсками Игоря Святославича на реке Каяле, сознательно отождествляемой автором…«Задонщины» с рекой Калкой, поражение русских на которой явилось первым этапом завоевания Руси татарами»[567].

Тем самым автор «Задонщины» как бы развивает параллель, намеченную еще составителем краткой летописной повести, который не преминул заметить, что Тохтамыш нанес Мамаю окончательное поражение на Калках.

Таким образом, по мнению А. А. Горского,

«…в…«Задонщине» на широком историческом фоне подводится итог борьбы с нашествиями кочевых языческих народов (…хи-новы)[568].

Победителями над погаными в конечном счете оказываются Русская земля и православная вера: еще А. И. Клибанов отмечал, что (по крайней мере, в памятниках Куликовского цикла) борьба с ордынцами вполне закономерно разворачивалась

«…под призывом:…за землю Русскую, за веру христианскую»[569].

Недаром антихристианский характер нашествия Мамая отмечался во всех анализируемых памятниках. Причем, по наблюдению В. Н. Рудакова,

«…поэтическая…Задонщина не только не являлась исключением из указанного…правила, но, наоборот, сама оказала влияние на последующие рассказы о…Мамаевом побоище как летописные, так и внелетописные»[570].

В то же время обращает на себя внимание фрагмент «Задонщины», который, как мне представляется, дает уникальную возможность глубже заглянуть в мир представлений современника Куликовской битвы. Речь идет об описании гибели Мамая:

И отскочи поганый Мамай от своея дружины серым волком[571] и притече к Кафе граду. Молвяше же ему фрязове: «Чему ты, поганый Мамай, посягаешь на Рускую землю? То тя била орда Залеская. А не бывати тобе в Батыя царя: у Батыя царя было четыреста тысящь окованые рати, а воевал всю Рускую землю от востока и до запада. А казнил Богъ Рускую землю за своя согрешения[572].

Оказывается, для автора Задонщины (которого, согласитесь, трудно упрекнуть в недостатке патриотизма!) как, очевидно, и для его редакторов и читателей Руская или Залеская земля имеют вполне конкретный и совершенно неожиданный для нас синоним: орда Залеская. Нужны ли лучшие доказательства того, что Русь рассматривала себя как часть Орды? Такое самоопределение, кроме всего прочего, позволяет лучше понять мотивировки поступков главного героя Куликовской битвы, великого князя московского Дмитрия Ивановича.

Так в Софийской первой летописи старшего извода называется пространная летописная повесть о Куликовской битве. В основном в ней развиваются идеи, заложенные в предшествующей (краткой) редакции и дополненные образами и характеристиками «Задонщины».

Новые аргументы получает здесь выступление Дмитрия Ивановича. В частности, еще и еще раз подчеркивается, что он выступает, прежде всего, в защиту православия. Намерения его противников (таковыми выступают здесь ординьскии князь Мамай с единомысленики своими и с всеми князи ординьскими, и с всею силою татарьскою и половецкою, и еще к тому рати понаимовав бесермены и армены, фрязы, черказы и язы, буртасы) определяются предельно четко:

«…Поидем на русского князя и на всю Русскую землю, якожи при Батыи цари бывши, и христьянство потеряем, а церкви Божия попалим огнем, а закон их погубим, а кровь християньску прольем»[573]

Поэтому князь, как будто, имеет полное основание сказать, обращаясь к брату своему, князю Владимиру Андреевичу и ко всем князем рускым:

«…Поидем против сего оканного и безбожнаго, и нечестиваго, и темнаго сыроядца Мамая за правоверную веру крестьяньскую и за святыя церкви, и за вся крестьяне, и взем с сбою скыпетр Царя Небеснаго, непобедимую победу, и всприим Авраамлю доблесть»[574]

Как следствие, действия Дмитрия Ивановича получают высочайшую поддержку: с их помощью

«…хотя человеколюбивый Бог спасти и свободити род христианьскыи молитвами Пречистыя Его Матери от работы измалтьскыя от поганаго Мамая и от сонма нечистиваго Ягаила, и от велеречиваго и худаго Олга рязаньскаго, не снабдевшего своего христианьства, и придет ему день великыи Госопдень в суде»[575]

Показательно в этом отношении развитие мысли о попущении Божии, которое перекликается с уже упоминавшимся расчетом кириопасхи:

«…Се бысть грех ради наших, вооружаются на ны иноплеменици, да выхом отступили от своих неправд, от братоненавидения и сребролюбия, в неправду судящих и от насилиа. Но милосерд бо есть благыи человеколюбец Бог, не до конца прогневается на ны, ни в векы враждует»[576]

Формальным подтверждением богоугодности похода великого московского князя становится послание, которое он получает непосредственно перед битвой от Сергия Радонежского (еще один новый сюжетный ход):

«…Великий же князь Дмитрии Иванович прииде к реце к Дону за два дни до Рожества святыя Богородица, и тогда приспела грамота от преподобного игумена Сергия от святого старца благословелная, в неи же написано благословление его таково, веля ему битися с татары…чтобы еси господине, такы и пошел, а поможет ти Бог и святая Троица…»[577]

То, что князь хорошо осознает свою роль и богоугодность своего дела, летописец передает всего одной фразой, которую мы едва понимаем:

«…Великии же князь Дмитрии Иванович, слышав невеселую ту годину, что идут на него вся царства, творящии безакония, а ркуще: Еще наша рука высока есть»[578].

В данном случае мы имеем дело с образом высокой руки, восходящим к библейским текстам и связанным с Божественным покровительством:

«…И ожесточил Господь сердце фараона, царя Египетского [и рабов его], и он погнался за сынами Израилевыми; сыны же Израилевы шли под рукою высокою[579];

…из Раамсеса отправились они в первый месяц, в пятнадцатый день первого месяца; на другой день Пасхи вышли сыны Израилевы под рукою высокою в глазах всего Египта[580];

…отложил это ради озлобления врагов, чтобы враги его не возомнили и не сказали: наша рука высока, и не Господь сделал все сие[581];

Крепка мышца Твоя, сильна рука Твоя, высока десница Твоя![582]; Господи! рука Твоя была высоко поднята, но они не видали ее; увццят и устыдятся ненавидящие народ Твой; огонь пожрет врагов Твоих»[583].

К тому же, сокровенно подчеркивает летописец, Дмитрий возглавляет богоизбранное войско: русские воины

«…извлекоша оружия своя обоиюдоустри в руках их[584], и орли сбирахуся, яко же есть писано, где трупиа туто и орли»[585].

Несколько неожиданно туг же появляется еще один мотив, который хорошо вписывается в знакомую нам систему представлений древнерусских летописцев и их читателей, мотив преступлений в чужой предел и оправдания нарушения этого завета (кстати, это еще одно подтверждение того, что Мамай не совсем чужой для летописца):