Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын
В 1968 г. функционеры ЦК КПСС выявили, что на Центральном телевидении «допущен ряд серьезных ошибок, снижающих роль телевидения как одного из важнейших средств пропаганды, наносящих определенный ущерб идеологической работе. Имеются случаи показа по телевидению низких по своему идейному и художественному уровню передач. Некоторые телевизионные программы строятся в отрыве от современной обстановки, без необходимой классовой направленности и политической остроты. В погоне за развлекательностью Центральное телевидение нередко передает легковесные материалы, лишенные воспитательного значения»[1379]. Таким образом, не было понимания, что «в телевизоре» люди искали отдых, тем более, что в СССР была слабо развита индустрия развлечений (особенно по сравнению с капстранами), а люди нуждаются в них.
Отсутствие понимания властью психологии масс невольно способствовало усилению «западнизации» советского социума. Изоляция страны, усиление цензуры, борьба с иностранными культурными веяниями, многие из которых изначально были идеологически безобидными (джаз, рок-н-ролл и пр.), в итоге привели, наоборот, к усилению у советских людей интереса к этим «веяниям» и «слепому подражанию, превосходящему даже образец»[1380]. Наивный и устаревший подход чиновников к массовой культуре сохранялся и в дальнейшем — например, в «Справке о недостатках в работе дискотек Оренбургской области», составленной в 1981 г., говорилось, что «программы дискотек… вместо поэтических страниц, показов одежды и танцев под классическую музыку носили чисто развлекательный характер с пропагандой зарубежной малосодержательной рок-музыки. Танцы происходили в полумраке для создания раскованной интимной атмосферы под слабую и низкопробную западную музыку»[1381]. Такие сентенции вызывают только недоумение.
С одной стороны, в СССР обращали внимание на проблемы молодежи. Идеологи признавали наличие в этой сфере новых вызовов — в том числе проблему преемственности поколений, появление «субкультур» (Г.Л. Смирнов отмечал, что «молодежь воспринимает не только нормы и принципы социализма, но и определенные стандарты буржуазного общества»[1382]). В 1967 г. впервые была сделана попытка разработки «Закона о молодежи», получившего в окончательном варианте название «О повышении роли советской молодежи и молодежных организаций во всех областях государственного, хозяйственного и социально-культурного строительства СССР»[1383]. Термины «молодежь» и «молодежное движение» обрели статус научных понятий в новом издании «Большой советской энциклопедии», выпущенном в 1974 г. На XXV съезде КПСС (февраль — март 1976 г.) Е.М. Тяжельников поставил вопрос о необходимости принятия «Закона о молодежи»[1384]. В 1977 г. была создана Рабочая комиссия по подготовке предложений о разработке проекта такого закона на уровне заместителей министров, руководителей различных ведомств и организаций, ученых и работников ЦК ВЛКСМ[1385].
Однако адекватной реакции на ситуацию, сложившуюся в молодежной среде, не было. В феврале 1971 г. П.Н. Решетов, выступая на совместном заседании АОН при ЦК КПСС и ИОН при ЦК СЕПГ, заявил, что одной из характеристик сознания молодежи в соцстранах является «беспокойство за обстановку в мире»[1386]. Возможно, это и так, но явно не только такие мысли определяли настроения молодого поколения.
Власти видели корень зла в том, что «молодежь не прошла школу революционной борьбы и политической закалки», и поэтому «не у всех молодых людей достаточно знаний, убежденности, опыта, чтобы разобраться в сложной обстановке идеологической борьбы». С одной стороны, здесь звучало признание, что времена изменились, и ожидать «революционности» от нового поколения нельзя. Однако в то же время советские теоретики пытались самоуспокоительно «привязать» молодежь к идеологии, объявив, что она все равно никуда «не денется», не сможет выйти из предписанных К. Марксом схем: «В истории общественного развития не существует молодежи, не зависимой от общества. Молодежь принадлежит к тому или иному классу и участвует в его политической и экономической борьбе»[1387].
Причиной «фрондистских идей», распространившихся среди молодого поколения творческой интеллигенции, идеологи считали препятствия, создаваемые для молодежи старшим поколением. Поэтому считалось, что «можно серьезно подорвать основы «фрондизма», если добиться оздоровления обстановки в среде научной и художественной интеллигенции, если формировать авторитет работников интеллектуального труда на основе их действительных достижений, вне зависимости от их административного положения и возраста»[1388]. Проблема конкуренции поколений, безусловно, присутствовала, однако она не являлась главной причиной молодежной «фронды».
Не желая по-настоящему разобраться в проблемах молодежи, власти выбрали путь недоверия ей и стали с ней «бороться». В 1977 г. аналитики КГБ СССР во главе с заместителем председателя Комитета В.М. Чебриковым дали оценку молодым людям как наиболее «неустойчивой» и подверженной «чуждым влияниям» части советского населения. Они утверждали, что молодежь является основным «политически незрелым» контингентом, вовлекаемым в деятельность «нелегальных антиобщественных групп»[1389]. Партийные власти Москвы обвиняли молодое поколение в подверженности «мишуре буржуазного ширпотреба», «неопрятности и цинизме»[1390]. Реакция на ширившееся рок-движение была предсказуемой — его начали активно и безуспешно «искоренять». Преследования породили рок-подполье, а также мимикрию под разрешенные властями любительские ВИА, в огромном количестве создававшиеся при домах культуры, клубах, ЖЭКах и т. п.[1391] А.В. Бузгалин справедливо заметил, что массовую культуру нельзя запрещать, и поэтому в СССР получили обратный результат: «запретный плод» оказался сладок[1392]. В период перестройки рок-движение показало себя в полной силе как повелитель умов и двигатель несистемных молодежных устремлений.
В итоге в стране вообще был введен цензурный запрет на обсуждение истинного положения молодежи в стране. Слова «молодежная политика» до октября 1986 г. не употреблялись применительно к условиям СССР. Публикации на эту тему рассматривались чуть ли не как покушение на советский строй, по причине чего проект «Закона о молодежи» не был обнародован и не обсуждался широкой общественностью[1393].
Аналогичное непонимание было проявлено в отношении интеллигенции, к которой, несмотря на ее ограниченную «реабилитацию», у властей сохранялось прежнее отношение. В феврале 1971 г. на совещании по вопросу подготовки отчетного доклада ЦК КПСС XXIV съезду партии председатель Госкомитета
