Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын
В какой-то мере отношение властей к политике принуждения было противоречивым — помня сталинские репрессии, руководство СССР не желало быть уличенным в возврате к тем же методам. В январе 1971 г. на совещании у Л.И. Брежнева П.Н. Демичев заявил: «Мы во всех сферах сняли административные средства, атмосфера страха давно прошла… Сейчас именно на сознании строится и демократия, все наши политические мероприятия, все меры, направленные на выполнение экономической программы». Тем не менее более эффективных методов, чем принуждение, он все равно не видел: «Как можно без воспитания людей, отменив все административные нормы, суровые драконовские законы, управлять обществом в нашей сложной, многонациональной стране… Невозможно жить в обществе, где все законы отброшены»[1409].
Одной из форм «закручивания гаек» стало усиление цензуры, которая получила в брежневский период новое развитие. Хотя со стороны идеологов поступали предложения снять цензурные ограничения, чтобы, дав «читателю все материалы, относящиеся к предмету спора, выдвинуть нашу аргументированную, обоснованную точку зрения, теоретически, в открытом споре победить противника»[1410], сделано это не было. Курс на сохранение и усиление цензуры был закономерным в условиях отказа перестройки парадигмы советской пропаганды на «правдивые рельсы», а также общего усиления идеологических вызовов для советской системы.
В августе 1966 г. Главлит вновь получил все права по осуществлению цензуры в стране. Конечно, при этом он был лишь «исполнительным» органом, так как директивные указания по цензуре исходили от идеологических структур ЦК КПСС и органов КГБ[1411]. Как писал в своих мемуарах зам. начальника Главлита В.В. Прибытков, «вся… политика и идеология цензорного дела, весь разрешительно-запретительный механизм цензуры регулировался, отлаживался, запускался, переключался, тормозился с одного пульта управления — со Старой площади»[1412] (при этом издания самого ЦК КПСС контролю цензуры не подвергались[1413]).
На заседании Политбюро ЦК КПСС в ноябре 1966 г. А.Н. Шелепин заявил о необходимости «поднять серьезно требовательность к министрам и председателям комитетов и всем ответственным за идеологическую работу людям» по поводу «вредных» проявлений в публичной сфере. Характерно, что необходимость ужесточения цензуры оправдывалась ссылкой на В.И. Ленина — на том же заседании Л.И. Брежнев отметил: «Когда мы говорим о том, что печатать и что не печатать в прессе, и как к этому относиться, мне вспоминается случай из истории нашей партии, когда Ленин, узнав об ошибочных взглядах Горького — этого гиганта в нашей литературе, запретил печатать его, и Горький об этом сам вспоминает с благодарностью к Ленину»[1414].
Характерно, что имелся и социальный запрос на усиление цензуры со стороны людей, ратовавших за сохранение «коммунистических идеалов». Доцент П.Л. Червинский в письме, направленном М.А. Суслову в апреле 1966 г., требовал «прекратить выпускать разочаровывающие молодежь обличающие фильмы и книги типа «Чистое небо», «Тишина», «Один день Ивана Денисовича»[1415]. Он считал, что «такие произведения принесли огромный вред делу воспитания молодежи. Незачем гиперболически утрировать, смаковать и забрасывать в душу юношей зерно сомнения. Широкую пропаганду драматических страниц нашей истории следует расценивать как неоценимую услугу американской пропаганде антикоммунизма». Червинский высказал претензии и к советским газетам, считая, что «Известия» и «Комсомольская правда» часто печатают вредную всячину… «Известия» перепечатывают из американских газет такие заметки, как один американский солдат возбудил судебное дело против министра обороны Макнамара[1416] о незаконной войне во Вьетнаме. Что следует из этой заметки и какую цель преследовала редакция, помещая ее? Или печатает жалобы мамаш о том, что в школе их дочерей лишают права гулять по ночам с мальчиками и многое другое не нужное. А в «Комсомольской правде» печатают иногда вещи, которым диву дивишься, вроде таких статей, как зачем пионерам собирать металлолом, шире дорогу юношам (а кто им стал на пути) и др.»[1417]. Таким образом, он «прошелся» и по литературе, и по кино, и по СМИ. Этот запрос шел в ногу с намерениями властей.
Все, что выносилось в публичную сферу, подвергалось контролю и корректировке со стороны высших партийных органов[1418]. Цензура проходила несколько стадий: сначала автор осуществлял «самоцензуру», затем работал редактор, и только после этого публикация поступала к цензору. Кроме официальных запретов, был введен ряд негласных — в частности, на «пессимизм» и «опасную асссоциативность» (через акростихи, кроссворды и пр.)[1419]. Конкретным примером применения цензуры были последствия публикации в «Комсомольской правде» результатов опроса о выборности на производстве в 1966 г. По словам Б.И. Грушина, в ЦК КПСС она вызвала недовольство «поистине угрожающих размеров». Редакции газеты пришлось виниться сразу перед несколькими отделами ЦК. В результате ни о каких публикациях по этой теме больше не могло быть и речи[1420].
«Плотной» стала цензура в сфере литературы и искусства. Власти подчеркивали «значение и роль литературы в процессе формирования марксистско-ленинского мировоззрения» и, соответственно, пытались максимизировать контроль над ней. На заседании Политбюро ЦК КПСС в ноябре 1966 г. П.Н. Демичев заявил, что журнал «Новый мир» «пропагандирует… неверные взгляды», и вокруг него группируется «определенная группа интеллигенции». Была также выявлена аналогичная «группировка», сложившаяся вокруг журнала «Октябрь». Г.И. Воронов отметил: «В печати у нас много всякой дряни… Надо усилить контроль за тем, что печатается, что издается, контроль за всеми идеологическими участками нашей работы». А.Н. Шелепин поддержал его: «Много у нас разного рода не нужных изданий, а подчас и вредных». Он конкретизировал необходимость в первую очередь «заняться» главным редактором журнала «Новый мир» А.Т. Твардовским, котороего «нужно просто освободить от работы. И это можно сделать не в ЦК, это может сделать Союз писателей»[1421]. Шелепин призвал «вести настоящую партийную борьбу против монополии на идеологическом фронте», и вместо корифеев советской литературы, которые утратили «идеологическое доверие», двигать «талантливую молодежь, которую мы просто не замечаем»[1422](разумеется,
