Аркадий Первенцев - Секретный фронт
Спину царапнул холодок - Капут приближался. Вот он задержался возле дерева, опутанного плющом, ноги его разлаписто укрепились в бурой траве. За сеткой обнаженных ветвей пролетел дятел, а подальше, там, где просвечивало бледно-голубое небо, явственно послышались шум крыльев и тоскливые крики неясыти: "Ки-и-вит! Ки-и-вит!"
Капут вскинул автомат.
- Ну що, москаль?
Кутай был человеком военным, и профессия заставляла его проще смотреть на извечные вопросы жизни и смерти. Но сегодня, в осеннем рассвете, среди родной природы, среди понятных шорохов и шумов, дорогих и близких последних звуков его жизни, конец показался ему страшным. И не потому, что он испытывал страх в обычном понимании, страх, парализующий волю, туманящий разум. Нет, этого страха не было в его душе. Пуля его пока не брала. Теперь - он видел - ждать оставалось недолго. И, как бывает в последние минуты, стремительно пронеслась его короткая, полная опасностей и лишений и, в общем, целомудренная жизнь.
- Перелякався? Де ж твоя хоробристь?
- Убивай! Зраднык Украины!
- Не буду вбивать, раз ты теж украинец. Я тильки раню тебе!
Капут, продолжая наблюдать за лейтенантом, стоявшим теперь в открытую, откинув плащ-палатку, приготовился к прыжку. Рядом было дерево, а впереди высокий бурьян. Даже если Капут ранит его, все равно надо бросаться вперед - на врага: пока раны горячи, силы не сразу покинут его. Лишь бы схватиться, а там...
- Що, перелякався? - снова выкрикнул Капут, наслаждаясь беззащитностью своей жертвы.
Ни вожак бандитов, ни советский офицер не могли предугадать действий третьего участника разыгравшейся в прикарпатском лесу трагедии. Денисов, как известно, выполнял приказание Кутая: догнать раненого телохранителя, пытавшегося скрыться.
Сержант вел преследование, имея за собой ряд преимуществ, связанных не только с его молодостью, физическим здоровьем и выносливостью. Денисов догонял, а тот убегал... Денисов был частью огромного целого, простиравшегося отсюда и до берегов Тихого океана. Беглец был одиночкой, слепым и жестоким исполнителем, озверевшим и одичавшим, не знавшим, ради чего он ведет такую жизнь, чего добивается. Это был один из группы жандармерии школы Луня, по кличке Зеленый, порочный его наперсник и любимец. Зеленый продался немцам в самом начале войны, попал в зондеркоманду, а потом был брошен на охрану лагеря близ Бобруйска. Отец его когда-то промышлял извозом, содержал что-то вроде почтового двора с десятком экипажей и грузовых телег, с конюшней и корчмой и имел давние связи с контрабандистами, таскавшими за спиной в тюках красный товар и шелка из глубины Европы.
Раненный навылет в плечо, истекающий кровью, Зеленый бежал в чащобу леса. Хотя левая рука его не поднималась, Зеленый мог отстреливаться и рассчитывал либо уйти от погони, либо убить своего преследователя. На окрики он отвечал огнем и продолжал бежать из последних сил, убывающих из-за потери крови.
Денисов помнил младшего лейтенанта Строгова, предательски убитого раненым оуновцем, и потому, получив в ответ на оклик выстрелы, с ходу бросился на землю, прицелился, выпустил из своего дискового автомата положенное количество пуль. В своей меткости Денисов не сомневался и потому, поднявшись, смело пошел к тому месту, где, по его расчету, лежал человек. Зеленый опрокинулся на спину, раскинув ноги в опорышах, повязанных по стопе телефонным проводом. Ранний отсвет помог увидеть еще не успевшее остыть молодое, сильное тело, белесые густые волосы, прилипшие ко лбу, хрящеватый нос и светлые усики, закрывшие верхнюю губу.
Денисов не стал подбирать оружие, чтобы не связывать себе руки. Справившись с одним делом, он должен был спешить к своему командиру. Но куда? В самом начале поиска сержант действовал по чутью и, возможно, по одному ему понятным звукам, которые улавливал его обостренный слух. Вскоре он определил, что идет правильно. Зыбун позволил увидеть отпечатки обуви, и, выгадывая время, Денисов несколько раз спрямил дорогу. Стрельба, слышанная им издалека, прекратилась, и это можно было истолковать по-разному. Денисов заторопился. В утреннем, звонком воздухе слышался птичий разговор, предвещавший хорошую погоду. Под ногами стлалась мокрая блеклая трава, скупая трава густолесья, почти лишенная солнца. Болотце кончилось, тропа повела вверх; толстый слой палой листвы, валежник, ямки затрудняли движение.
Однако Денисов шел легко: сказалась спортивная тренировка. Он заметил Капута, увидел его со спины, когда тот уже в открытую, понимая свое преимущество, сближался с лейтенантом для завершающего акта мести. Из осторожности припав к земле и осмотревшись, Денисов увидел и Кутая, понял: дорога каждая секунда - и метким выстрелом свалил Капута.
Поднявшись на ноги, он тяжелыми, замедленными шагами пошел к лейтенанту, продолжавшему неподвижно стоять на месте.
Подойдя ближе, Денисов остановился, сказал:
- Не сумел раньше успеть, товарищ лейтенант...
Кутай промолчал: слишком велико было его волнение, словно сквозь сон он услыхал эти скупые слова, чувствуя, как сердце, замершее в груди, начинает возвращаться к жизни.
- Спасибо, Денисов, - проговорил он наконец, еле разжимая губы, и, сделав два шага навстречу сержанту, обнял его, повторил признательно: Спасибо... - И, словно смущаясь своего чувства, овладел собой, сказал более твердым голосом: - Он заклинил мне автомат пулей... А с пистолетом долго не повоюешь. - Снова вся картина промелькнула перед его взором, страшная картина: медленно, осторожным шагом к нему приближалась смерть. Кабы не ты, Денисов, - промолвил он, страдальчески улыбнувшись, - то разве я... - Обвел рукой окружающий его мир, расслабленно опустился на землю, долго шарил в одном, другом кармане, отыскивая курево, не нашел, попросил у Денисова. Тот отрицательно покачал головой, и Кутай вспомнил, что сержант не курит. - Погляди, что там у него... Может, документы какие...
Убитый лежал вниз лицом, с подвернутой под живот рукой.
Денисов присел на корточки, с усилием приподнял начинавшее тяжелеть тело, вытащил полевую сумку, такими обычно снабжались немецкие офицеры штабной службы.
- На, отрежь. - Кутай протянул нож.
Денисов перерезал ремень, освободил сумку, подал ее лейтенанту.
- Что-то есть, - сказал Кутай, - разберутся, кому надо... Прислушался. - Кажется, наши. Ищут. Ракету далв...
Послышался второй выстрел ракетницы.
- Отозваться, товарищ лейтенант? - спросил Денисов.
- Отзовись!
Денисов дал две короткие очереди из автомата.
- Наверняка Сушняк. Больше некому...
Кутай, сцепив на коленях кисти рук, вслушивался в птичьи голоса. Лес расцветал под лучами солнца, перевалившего через горы. Ожили и заискрились травы, капли на черных ветвях. Только на теневых захолодях еще стелился туман.
Из-за густого подлеска появились пограничники в плащ-палатках.
- А мы вас шукаем, шукаем... - Сушняк увидел тело Капута, остановился. - Ну, доскакался. Куда их свозить? На чем?
- Подгоню машину, - сказал Денисов.
- Чащоба... - Старшина Сушняк снял фуражку.
- Не везде чащоба, - возразил Денисов, - есть росчисти, встречал огневища. Машина пройдет где прямо, где боком.
- Разве только боком... Кто его? - спросил старшина, указывая глазами на Капута.
Кутай кивнул на Денисова.
- Курить есть, старшина? - спросил он.
- Есть, товарищ лейтенант. Я людина запаслива. А запас на шее не висит и харчей не просит... - Он протянул мятую пачку. - Берите всю, у меня еще есть. Стрельнул у наших хлопцев, скажи на милость, польские...
- Разве? - Кутай невидящими глазами глянул на папироску, прикурил от зажигалки. - В Скумырде чего только не достанешь.
Он растянулся на мокрой траве, подложил под голову руки, глядя на деревья, на небо, жадно затянулся. Осень отряхивала последние листья.
- Так я пойду за машиной, товарищ лейтенант? - спросил Денисов.
- За машиной? - Кутай не отрывал взгляда от голубого, по-утреннему чистого неба. - Иди, конечно, иди...
Глава седьмая
Пока Кутай отсутствовал, Устя жила на заставе в новой для нее обстановке. Стандартные офицерские домики стояли неподалеку от казармы на расчищенной площадке спускающейся к речушке долины.
Утром Устя садилась возле домика, наблюдала, как занимаются на снарядах солдаты, бегают по кругу, слушала учебную стрельбу и, казалось ей, улавливала даже посвист пуль. Усте доставляло удовольствие наблюдать за хлопцами.
В первый же день она с присущей ей прямотой объявила товарищам своего Жорика, что "пришло время", и тут же отмела всякие намеки на свадебные церемонии.
- Не до пира. Угощайтесь, будь ласка, со своего котлового довольствия... Бандеровцев кончим, тогда и пир!
Квартировавший вместе с Зацепой молоденький, стеснительный лейтенант Стрелкин старательно причесывался после дежурства, следил за своими подворотничками, наводил блеск на голенища и, встречаясь в коридоре или кухоньке с Устей, робел.
