Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2
К святым Марку, Иоанну, Феодору и Луке мы еще вернемся в § 5.
В IV веке внезапно появляются не только «великие святые», но и «великие ересиархи». Недаром историки религии (см. напр. [114], стр. 19) характеризуют этот век как эпоху внезапно появившихся ересей. Число этих ересей не поддается точному учету: «Как же велико было число их, если Епифаний в своем сочинении «Панарион» называет и критикует целых 60 сект!» ([114], стр. 19).
Таким образом, все однозначно указывает на IV век (точнее, на его вторую половину) как на время создания основ христианского культа. Так пишет Морозов: «Если допустить, что евангельская литература возникла в I веке нашей эры, то пришлось бы признать, что до IV века она не вызвала никаких серьезных учителей и идеологов. Там мы видим одну пустоту. Но если в момент своего возникновения христианская идеология была бессильна, то как же она могла бы стать победоносной через 300 лет, когда уже устарела?» ([2], стр. 180).
§ 3. Император Юлиан Апостат
Аммиан Марцеллин
В связи со сказанным в конце предыдущего параграфа, становятся особо ценными любые достоверные сведения о событиях IV века. Однако с этим дело обстоит чрезвычайно плохо: «Источники истории четырех столетий, следовавших за смертью Константина Великого, очень скудны: известия, сообщенные ими, не только сухи, но и недостоверны, потому что писатели тех веков пристрастны: часто они искажают факты и характеры сообразно своим религиозным симпатиям, часто мстят и клевещут по личным расчетам…» ([105], стр. 544). Автор этих строк: Г. Вебер, подробно рассмотрев все первоисточники, полагает, что наибольшим доверием может пользоваться Аммиан Марцеллин, хотя и он не освобожден от подозрений. С этим выбором вполне согласны и современные исследователи: «Наиболее выдающимся византийским историком IV века был антиохийский грек Аммиан Марцеллин (ок. 330—400 гг.). Приверженец Юлиана Отступника, с которым участвовал в походе против персов, и сторонник восстановления языческой религии, Аммиан Марцеллин на склоне своих лет написал исторический труд на латинском языке, известный под названием «Res Gestae» — «Деяния» ([19], стр. 11).
Познакомимся поэтому поближе с трудом Марцеллина. «Рукописная традиция сочинения Аммиана… бедна. «История» (имеются в виду «Деяния». — Авт.) была открыта в Ватиканской библиотеке в середине XV в. знаменитым итальянским гуманистом Поджо Браччолини (это уже настораживает. — Авт.). Этот манускрипт, именуемый Фульдским, лег в основу всех изданий, а другие рукописи Марцеллина оказались лишь его списками» ([116], стр. 21).
Прикосновенность Поджо к рукописи Аммиана заставляет поставить вопрос о ее аутентичности. После того, как этот вопрос поставлен, сразу становится ясно, что книга Аммиана сочинена во времена Поджо и скорее всего самим Поджо.
Естественнонаучные взгляды Аммиана обгоняют даже XV век: «Аммиан признает, что во вселенной царит вечный, установленный от века порядок. По отношению к вселенной небесные тела, в том числе и земля, являются лишь ничтожными точками. Перемещение звезд в пространстве или их кажущаяся неподвижность — только результат восприятия человека, наблюдающего их с земли. Эти зачатки (? — Авт.) научных знаний о бесконечности пространства и времени сочетаются у Аммиана с наивным убеждением в том, что сама земля как бы висит во вселенной «под действием некоего внутреннего духа» ([116], стр. 28).
Литературные достоинства книги Аммиана (несравнимые, скажем, с Библией или Хроникой Гидация) также выдают ее позднее происхождение. «Долгое время литературные достоинства произведения этого писателя не признавались в науке, на нем лежало клеймо эпигона античных авторов, в труде Аммиана больше правды искусства, чем правды истории, образ трагического героя порой заслоняет реальность… Художественные приемы Аммиана разнообразны и умело чередуются автором. Здесь мы находим: контрастирование и панегирик, драматизацию событий и эпическую стилизацию, героический пафос и гротеск… Автор явно тяготеет к драматизации событий (подобно Тациту–Поджо. — Авт.). Это сочинение изобилует страшными сценами и потрясающими по своему драматизму картинами. Особенно нагнетает он ужасы при описании сражений: на поле битвы льются потоки крови, раздаются предсмертные стоны, лежат груды распростертых тел (это все приемы исторического романа в духе Поджо. — Авт.). Для усиления впечатления Аммиан, например, рисует мертвого воина с рассеченной головой, который и после смерти продолжает стоять на ногах, словно столб, зажатый в толпе солдат, сгрудившихся у ворот Амиды…» ([116], стр. 74—76).
Идеология Аммиана также достаточно красноречива. «Идее «цикличности», пронизывающей теорию Аммиана, соответствует и композиционное построение его труда. Историк широко применяет принцип параллелизма. Как и Тацит он обращается к свободной форме Анналов. Место и время действия постоянно меняются в зависимости от логики повествования. Хронологическая последовательность нарушается в соответствии с темой… Идея вечности Рима—одно из важнейших звеньев исторической концепции Аммиана… Формула вечности Рима проходит красной нитью через все историческое сочинение Аммиана… Идея незыблемости и вечности Рима окрашена у Аммиана в консервативные тона и связана с общей идеализацией могущества Римского государства… (все это очень поздняя идеология, после создания легенды о древнем Риме. — Авт.)… Однако… на деле, в его книге Рим выступает скорее как идеальный, а не как реальный центр исторического процесса» ([116], стр. 35, 36, 53). К сожалению, из последнего, очень тонкого замечания, не делается логического вывода, что для «Аммиана» Рим — это красивая легенда, идеальный город, сотворенный воображением.
Образованность Аммиана также выдает в нем Поджо. Он считает своими учителями Тацита, Тита Ливия и Саллюстия, часто и охотно ссылается на Платона и Аристотеля, Демокрита и Гераклита, Эпикура и неоплатоников, знает и любит Гомера и Демосфена, использует Геродота и Полибия (см. [116], стр. 22— 23). «В его труде прослеживается не только влияние Тацита, но и «Римской истории» Диона Кассия, написанной на греческом языке…» ([116], стр. 23).
Вместе с тем, «Большинство известий «Истории» выдерживает проверку данными других источников. Даже самые суровые критики, а их у Аммиана было немало, принуждены признать достоверность фактов, приведенных в его труде…» ([116], стр. 25).
Резюмируя, мы видим, что «Аммиан» явно является очень поздним автором и заведомо не очевидцем описанных им событий. Его сочинение представляет собой исторический роман, в котором пышными одеждами прекрасного слога прикрыта смесь каких–то дошедших до автора достоверных сведений с его собственными измышлениями. Наличие у «Аммиана» достоверной первоосновы выдает, например, такая деталь: «при изложении хода событий, сам же Аммиан чаще и больше говорит о других центрах империи, Рим у него невольно занимает не больше места, чем он занимал в то время в реальной политической жизни. Носителями истории, по Аммиану, являются императоры, и история творится там, где находятся в данный момент они: в Милане, Галлии, Константинополе, в Антиохии, в Месопотамии…» ([116], стр. 53). Как мы выше показали, в IV веке города Рима по существу еще не было. Поэтому отсутствие его у Аммиана является для нас решающим доказательством определенной достоверности Аммиановских сообщений.
В § 4 гл. 8 нами была обоснована точка зрения о тогдашнем приоритете Востока, как в политической, так и в культурной жизни. На этом основании признаком хотя бы частичной аутентичности Аммиана является для нас и тот факт, что «колыбель научной мысли и античной образованности для Аммиана — восточные области империи. Александрию он считал, чуть ли не единственным центром, где процветали науки… Именно в непреходящей мудрости Египта, по Аммиану, черпали идеи великие мудрецы древности…» ([116], стр. 25—26).
Посмотрим теперь, что сообщает Аммиан в своем труде.
Восстание Прокопия
Довольно много места Аммиан уделяет восстанию Прокопия, потрясшему самые основы государственности Рима. Это восстание нам интересно в связи с известной точкой зрения, согласно которой события, описанные в евангелиях, являются глухими воспоминаниями о каком–то восстании, предводитель которого дал повод к созданию образа евангельского Иисуса. Совпадение вычисленного нами времени деятельности Иисуса и указываемого Аммиаком времени восстания Прокопия наводит поэтому на определенные размышления.
Аммиан относится к восстанию Прокопия резко отрицательно. «Вражду и злобу автора вызывает то, что Прокопий в какой–то степени опирался на народные массы Константинополя, на простых солдат и варваров–готов. Народ Константинополя сперва не оказал Прокопию сочувствия. Но затем он поддержал его, будучи недовольный грабительской политикой правительства Валента. Прокопия криками приветствовала чернь, в курии столицы сенаторы разбежались и осталось одно простонародье… Среди сторонников Прокопия, по словам историка, были поставщики кухонных припасов, придворные служители, продажные солдаты. Знать же бежала из столицы. Во время беспорядков (захвата власти Прокопием? — Авт.) выдвинулись люди, по определению Марцеллина, принадлежащие подонкам общества, а представители высокой знати утрачивали свое привилегированное положение, подверглись ссылке и даже смертной казни.
