Валерий Сойфер - Власть и наука
Такие слова вызвали у одного из академиков -- Н.К.Кольцова -- возражения, поэтому Муралов в последний день сессии снова вернулся к данному вопросу и попытался сгладить неблагоприятное впечатление, но снова получилось неуклюже, слишком решительно:
"...Я хочу, чтобы генетика, как наука, пошла на службу социалистическому земледелию уже сейчас, немедленно. Поэтому я стою за такую линию в науке, которая ведет к сближению генетики с селекцией" (65).
Впрочем нельзя было требовать от профессионального революционера Муралова, далекого от науки, чтобы он трезво оценивал возможность "немедленного... сближения генетики с селекцией". Такое сближение осуществлялось каждодневно, только результатов немедленных ждать было нельзя, и Муралову можно было простить это непонимание. Наверно, он и не стремился ни к чему плохому, но получилось так, что его требование формально совпало с лысенковской фразеологией, и этим очень поддержало мнение о полезности идей Лысенко.
Возможно также не стремился к чрезмерному возвеличиванию Лысенко и Вавилов, но повторявшиеся в каждой из его статей, в каждом из выступлений хвалебные фразы (см., напр., примечания /91/, /92/ и /93/ к главе III, примечание /57/ к этой главе, его же высказывание в газете "Соцземледелие" от 18 октября 1935 года /╧218(2027/, стр. 3/, когда Вавилов привлек внимание читателей к будущей речи Лысенко словами "Специальный доклад академика Лысенко посвящается яровизации") играли в эти дни объективно негативную роль.
Выступление же самого Лысенко на сессии было не просто победным. Оно было вызывающим.
"Где лучше разработано управление развитием в онтогенезе? -- вопрошал новоиспеченный академик и сам себе отвечал. -- Нигде в мире, и вряд ли оно скоро будет где-либо освоено так, как разработано у нас.
Где в мире так четко и ясно разработан и так блестяще освоен подбор родительских пар для скрещивания? Можно поехать в Одессу и убедиться в том, что нами в течение 2 лет и 5 месяцев выведен новый сорт пшеницы путем скрещивания. Где в мире зарегистрированы такие факты?
Где за границей разработана теория, на основе которой крестьянин, а у нас колхозник в один год мог бы провести громадную селекционную работу по повышению зимостойкости пшеницы? У нас эта теория разработана. О ней вы можете слышать и обсуждать ее в Одессе.
Где в мире решен кардинально и окончательно вопрос борьбы с вырождением посадочного материала картофеля ранних сортов в южных районах? Эта болезнь имеется во всем мире. Только у нас этот вопрос решен и решен вне всяких институтов по вирусным болезням. На территории института в Одессе имеется посев картофеля без всяких признаков вырождения. Недалеко от Одессы в 25 колхозах имеется такой посев в 300 га. На 1936 год уже обеспечена площадь в 5000 га. На 1937 год весь юг будет обеспечен на 200% посевным картофелем ранних сортов (не завозным). Где в мире зарегистрировано такое явление?" (66).
Лысенко, видимо, считал, что он по заслугам воздал тем, кто еще летом этого же года пытался указать ему на серьезные ошибки в теоретических вопросах, тянущие его неминуемо к ошибкам в практике. Никакой критики дважды академик слушать уже не хотел. Теперь на всякую критику он отвечал однозначно: там, где не мог приклеить политический ярлык, он переходил к разглагольствованиям о нужде колхозных полей и его, Лысенко, личной озабоченности подъемом их продуктивности в условиях побеждающего социализма и стоящих поперек его дороги вольных или невольных пособниках буржуазии. Он вовсю оперировал термином "наука колхозно-совхозных полей", которая будто бы противостоит "буржуазной биологической науке". Последней, по его словам, "не под силу по самой природе капиталистического сельского хозяйства проверять истинность своих выводов" (67).
Начиная с этого года, Лысенко взял на вооружение один тон -- поучателя всех и вся, что он и продемонстрировал на октябрьской сессии, объяснив собравшимся академикам:
"Нас учат, что единственным надежным критерием истинности всех научных выводов является практика... Объяснения, которые не показывают закономерности существующих явлений и не дают руководства к действию, являются ненаучными, хотя бы они давались академиками... Каждому известен предмет физиологии, агрохимии, селекции, генетики -- это абсолютно обособленные друг от друга предметы. Однако среди этого научного наследства нет одного предмета -- колхозного и совхозного растениеводства...
Теперь, товарищи, наша первая задача -- освоить богатейшее научное наследство И.В.Мичурина, величайшего генетика. Мы должны прежде всего освоить наследство Мичурина и Тимирязева и требовать от себя, от академиков, в первую очередь, от специалистов, от аспирантов и от студентов досконального знания работ этих двух великих людей. А мы интересуемся только тем, сколько прочтено иностранных книжек" (68).
Приближенные Лысенко равнялись на него и старались перещеголять шефа и пообиднее представить своих оппонентов из лагеря генетиков и селекционеров. Так, через три дня после окончания сессии в газете "Соцземледелие" на 3-х страницах был напечатан хвастливый очерк Д.Долгушина "История сорта" (69), подробно разобранный выше, в котором генетика была представлена немощной и вредной наукой, а генетики - недоумками, способными лишь со свечкой в руке искать на гектарах полей неизвестные им "подходящие формы" растений.
Про свечки Долгушин упоминал не только для куражу. Он все-таки был пообразованнее шефа, поинтеллигентнее, да и времени на полях проводил больше, чем Лысенко, и знал, как отбирают лучшие формы среди миллионов обычных, ничем не примечательных растений. Сказано это было со злым умыслом: кому же не известно, что эти генетики поголовно в Бога веруют, в церковь ходят, вот и скажем сегодня, в пору разгула воинствующих атеистов, про свечки, а поймут все про церковь! Где еще люди со свечками ходят!
Молотов критикует Вавилова
Тем не менее в 1935 году Вавилов еще не потерял своей силы. Он еще оставался вице-президентом ВАСХНИЛ, руководил огромными коллективами ВИР'а и Института генетики АН СССР. 5 октября того же 1935 года он был первым упомянут в газете "Правда" среди состава редколлегии нового издания сельскохозяйственной энциклопедии (70).
И, наверняка, мало кому бросилось в глаза отсутствие вавиловского приветствия читателям газеты "Соцземледелие" по случаю очередной годовщины Октября. По краям газетных полос этого номера (71) были напечатаны краткие заметки с факсимильным воспроизведением подписей -- Лысенко (его послание было поставлено первым), Мейстера, Тулайкова, Лискуна, Константинова, Давида и других (сотрудник Вавилова П.М.Жуковский написал: "Мое пожелание -- чтобы академик стал привычным гостем колхозов и совхозов"), но приветствие Вавилова отсутствовало.
Возможно, эта мелочь и не имела значения, но через месяц Вавилову пришлось пережить настоящее унижение. 9 декабря состоялась встреча тогдашнего главы Правительства Молотова с руководителями ВАСХНИЛ, на которой Молотов публично накричал на Вавилова.
Формальным предлогом для встречи было желание руководителей страны обсудить результаты октябрьской сессии ВАСХНИЛ, разрекламированной в печати. Как сообщила газета "Соцземледелие":
"5 декабря тт. Молотов и Я.Э.Рудзутак5 совместно с наркомом т. М.А.Черновым приняли... президента А.И.Муралова, вице-президентов т.т. Г.К.Мейстера, Н.И.Вавилова, М.М.Завадовского и академиков т.т. Е.Ф.Лискуна [и др.]...
Во время беседы, продолжавшейся свыше 3 часов, научные работники рассказали об итогах работы последней Октябрьской сессии Академии с.-х. наук..." (72).
Главе Правительства был передан план научно-исследовательских работ. Молотов начал его просматривать и вдруг наткнулся на удивившую его тему: "Исследование одомашнивания лисицы".
- А это еще с какой целью? - спросил Молотов (73).
Тему эту внесли в план животноводы, ее должен был курировать академик ВАСХНИЛ А.С.Серебровский, но его почему-то в Совнарком не пригласили. На вопрос начальствующей персоны могли бы ответить М.М.Завадовский или животновод Е.Ф.Лискун, но на защиту темы встал Вавилов (впрочем, Николай Иванович еще в 20-е годы поддерживал идею акклиматизации и гибридизации животных, в том числе и диких, с целью их одомашнивания). Его слова вызвали еще больший гнев Молотова, и последний с лисиц переключился на работу собственного вавиловского института растениеводства и, возвысив голос, несправедливо попрекнул Вавилова тем, что он транжирит уйму так нужных государству денег на сбор никому не нужных коллекций семян, а потом гноит эти семена без всякого применения. Последний пассаж из монолога Молотова в газету на этот раз не попал, но про лисиц упомянуто было:
"... т. Молотов указал, что... надо беречь и заботливо помогать работе каждого действительно сведущего в с.-х. науках деятеля, что не только не исключает, но предполагает критическое отношение к таким деятелям, которые отгораживают себя от интересов государства, убивая время на изучение "проблемы" об одомашнивании лисицы и т.п." (74).
