Советская ведомственность - Коллектив авторов
Несколько позже, в конце 1930‑х – начале 1940‑х годов, идеи «агломерации» проникли в Кузбасс, где позиции горсоветов были слабее. В 1939 году по инициативе НККХ РСФСР и поддержке Наркомтопа СССР была организована междуведомственная комиссия из представителей обоих наркоматов и новосибирских областных организаций – облплана, облкомхоза и др. При активном участии горсоветов, угольных трестов и Новосибирского отделения Горстройпроекта комиссия в августе 1939 года обследовала территории и выбрала площадки для Анжеро-Судженска, Ленинска-Кузнецкого и Киселевска, резко пересмотрев прежние планы их градостроительного развития[870]. Ведущим фактором был признан вопрос вложений: минимальные отчисления угольной промышленности на гражданское строительство ограничивали благоустройство старых и строительство новых поселений. Поэтому в угольной отрасли как нигде было актуально объединение нового со старым. Отказ от оказавшихся тесно связанными в угольных районах Кузбасса концепции «единого города» (соцгорода) и принципа сплошной зоны горного отвода[871] позволил увязать планировочную структуру поселений с местными условиями и решить ряд важных градостроительных проблем: сохранить существующие поселения, их жилой фонд, благоустройство и т. д. Комиссия пришла к выводам о целесообразности развития городов угольной промышленности «на базе существующего города» со строительством новых «отдельных городков» и поселков лишь у наиболее удаленных шахт и карьеров. Вместо «единого города» комиссией был предложен принцип «созвездия» из нескольких населенных пунктов: существующего города и двух-трех «городов-сателлитов». Выдвигавшиеся с начала 1930‑х годов угольной промышленностью варианты постройки совершенно новых городов на удаленных площадках, за пределами горного отвода, с постепенной ликвидацией существующих поселений, были отклонены[872].
Как следует из материалов обследования новых городов Кузбасса сотрудниками Запсибгорсоцстроя в феврале 1931 года, здесь также наметилась тенденция к «агломерации», но направлялась она не горсоветами, а строительными организациями промышленных предприятий и рудоуправлениями – «фактическими хозяевами положения»[873]. Дело в том, что в Кузбассе сложилась иная расстановка сил: «В основном жилищный фонд и коммунальные предприятия находятся в полном распоряжении строительных и промышленных организаций, и у горсоветов по существу никакой материальной базы нет»[874]. На вопрос сотрудников Запсибгорсоцстроя «Как Вы живете с Горсоветом[?]» заведующий проектным отделом Кузнецкстроя ответил: «Ничего. Был случай, попытался Горсовет отводить участки для строительства, но мы сразу его поприжали и он нам теперь не мешает»[875]. В Прокопьевске рабочими «было прямо заявлено, что советской власти у нас здесь нет, или по крайней мере ее мы не чувствуем»[876].
Руководители стройуправлений промышленных предприятий в той или иной мере понимали ущербность своих смет – отсутствие средств на общегородскую коммунальную, транспортную и строительную инфраструктуру. Поэтому они также проявляли стремление к объединению новой застройки, но не с городами, которых в Кузбассе фактически не было, а со своими предприятиями. Из-за отсутствия городских строительных организаций и развитой сети мощеных дорог и мостов, по которым можно было перевозить стройматериалы и рабочую силу, все новое жилищное строительство оказалось привязано к «строительным дворам» своих же заводов и шахт[877]. КМК стал строительной базой Сталинска, подсобные цеха других предприятий сыграли аналогичную роль для своих поселков. Отсюда чрезвычайное разнообразие гражданских построек: каждый завод и шахта применяли свои типы зданий, объемно-планировочные решения и конструкции[878]. Современники описывают каждый город как своеобразное «лоскутное одеяло», состоящее из множества замкнутых колоний, каждая из которых была завязана на свое отдельное предприятие и представлена постройками-эндемиками. Например, Кемерово к 1934 году состоял из 23 обособленных поселков и «нахаловок», застроенных домами всевозможных типов[879]. Из-за отсутствия городских коммунальных сооружений рабочие поселки были привязаны к соответствующим объектам своих заводов и шахт: получали воду из промышленных водопроводов (Анжеро-Судженск, Ленинск-Кузнецкий, Щегловск, Новокузнецк)[880], электричество – от заводских или рудничных электростанций (Щегловск, Ленинск-Кузнецкий, Прокопьевск и др.)[881] и т. д. Гипромез предусмотрел такое вынужденное объединение еще на стадии составления сметы КМК и проекта планировки его рабочего поселка, летом 1928 года: поселок присоединялся к инженерным сетям завода (водопровод, канализация, электричество) и для сокращения инженерных коммуникаций максимально приближался к последнему[882].
Практика приближения новых поселений к своим градообразующим предприятиям имеет определенное сходство с рекомендациями экономистов Госплана СССР, того же С. Г. Струмилина, которые рассчитывали таким образом сократить затраты. Однако, как следует из материалов Запсибгорсоцстроя и всей последующей практики застройки и функционирования городов Западной Сибири, в перспективе эта мера вела к прямо противоположному результату. Размещение жилищного строительства вблизи заводов и шахт вело к возникновению не городов, а ряда отдельных, изолированных друг от друга колоний (жилых районов)[883], разбросанность которых прямо определялась разбросанным размещением промышленных предприятий[884]. Вследствие этого будущие города сразу охватывали огромную площадь с большим процентом незастроенных территорий – «разрывов». Для объединения такого «города» в функциональное целое общегородскими коммуникациями и районными культурно-бытовыми центрами требовались огромные расходы, которых так стремился избежать Госплан. Во второй половине 1930‑х – конце 1950‑х годов негативные последствия расчлененной планировки уже не вызывали сомнений. Так, выступая в январе 1958 года в Новосибирске на Совещании по вопросам планировки и застройки городов Западной Сибири и Кузбасса, главный архитектор Ростова-на-Дону А. Я. Ребайн называл Новосибирск «городом растерзанной застройки» и говорил, что тот произвел на него «впечатление города, строящегося стихийно, беспланово, города на который наложили печать ведомственные интересы <…>. Только этим можно объяснить ту чересполосицу, ту разбросанность, которая имеется в городе»[885]. Он сравнивал показатели Ростова-на-Дону и Новосибирска: при почти одинаковых численности населения и протяженности трамвайных путей и инженерных коммуникаций у Новосибирска площадь в 3,5 раза больше. В результате значительная часть его инфраструктуры работает вхолостую, когда, например, «трамвай несколько км идет по степи, где нет никакой застройки», а многие районы не благоустроены и не имеют связи с центром города. Ребайн считал, что «государству очень дорого обойдется такая планировка», требующая огромных непроизводительных затрат при прокладке всех коммуникаций: водопровода, канализации и т. д.[886] В Кузбассе аналогичная проблема резкого отставания инженерного оборудования и благоустройства от территориального роста городов стояла еще острее[887].
Почему жилые районы новых городов не проявили тенденцию к объединению? Во-первых, горсоветы, заинтересованные в таком развитии, не смогли занять положение активных участников градостроительного процесса. За исключением Кемерово, где имелся небольшой коммунальный фонд, остальным горсоветам и горкомхозам Кузбасса управлять было просто нечем, и они остались на положении статистов[888]. Во-вторых, этому мешала строительная политика промышленности – единственного крупного застройщика. Построив свою часть жилого фонда, управления заводов и шахт сосредоточили его эксплуатацию в своих руках
