Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Я тихо отошел в сторону. Было неловко за мое невольное подслушивание, радостно, что я слышал этот разговор. И я подумал: "Вот какими должны быть те, у кого в руках тысячи человеческих жизней..."
30
На второй день стоянки недалеко от Долгого Леса я нашел большой выгон, пригодный для посадочной площадки. Песчаная почва уже успела подсохнуть, грунт был твердый. Смущало меня одно обстоятельство: рядом с выгоном были карьеры, где добывали камень. Они представляли собою глубокие ямы, выбитые динамитом. Зазевайся летчик и посади самолет не точно в указанном кострами месте - от машины не собрать и винтиков. Ковпак, как всегда решительный в таких случаях, приказал подготовлять площадку, а сам дал радиограмму с координатами. Все же, опасаясь соседства карьеров, я собрал все имевшиеся электрофонари с красными и зелеными шторками и расставил по краям поля сигнальщиков, указывающих дополнительно границы посадочной площадки. Была она немного поката в одну сторону, немного тесновата, но в общем хороша.
В первый вечер мы не слишком надеялись на прибытие самолетов, но все же для очистки совести зажгли костры, так через часок после наступления темноты. Дежурила шестая рота, натренированная в этом деле. Не успели еще завязаться бесконечные разговоры у костров, как мы услышали рокот моторов.
- Не может быть, чтобы в первую ночь, да еще так рано! - заметил комроты майор Дегтев.
- Немец проходящий, - сказал Деянов, позевывая.
- Вот он тебе, проходя, сбросит полтонку, - с тревогой сказал кто-то из темноты.
- Ага, - шептал Деянов, задирая голову к звездам и напрягая слух. Разворачивается.
От костров стали одна за другой отделяться фигуры и исчезать в темноте.
Бойцы шестой, не особенно боевой роты уже не раз получали бомбовые гостинцы во время своих бесконечных дежурств.
В небе машина делала круг над нами, заходя где-то над лесом и снижаясь.
- Гасить костры! - скомандовал майор Дегтев.
Но у костров уже почти никого не было. Один-два смельчака попытались выполнить команду, однако огромные поленья еще ярче вспыхивали оттого, что их шевелили, а вверх летели искры.
Самолет шел прямо на костры, резко снижаясь, почти пикируя.
"Почему так тихо?" - думал я, готовый броситься в карьеры, где было меньше шансов угодить под осколки. И вдруг, сразу выключив мотор и включив две фары, машина пошла на костры. Теперь ясно: это "Дуглас"! Сейчас он, как обычно, пройдет на бреющем над кострами и осмотрит площадку, а пока будет делать заход, я успею собрать разбежавшихся людей.
"Надо осветить карьеры и выпустить две белые ракеты". Я заорал: "Все по местам!" - и выбежал на поле в тот момент, когда машина подходила к первому костру.
Вдруг сразу за костром "Дуглас" подпрыгнул раз - сильно, другой меньше, и, тормозя, взревели моторы. Пока я стоял в недоумении, машина уже бежала прямо на меня, замедляя ход. Не успели найти красную ракету, чтоб предупредить (это все равно было бы поздно), как самолет затормозил метрах в двадцати от меня и, постояв несколько секунд, деловито стал разворачиваться в сторону крайнего костра, освобождая посадочную площадку.
- Лунц, щоб я вмер, Лунц! - услышал я сзади восторженный голос Ковпака. Дед лежал на земле, подстелив свою мадьярскую шубу. Я его не заметил.
- Да, похоже, - и я подбежал к самолету.
Выключив моторы, из кабины стали вылезать люди в меховых комбинезонах. Это был действительно Лунц.
Когда улеглось первое волнение, были произнесены первые слова приветствий, Ковпак крепко потряс руку Лунцу, а затем отвел его в сторону, очевидно желая, чтобы не слышали его подчиненные.
- Сам садыв машину?
- Сам.
- А чого не раздывывся?
- А что?
- Все летчики первый раз раздывляются, а потом...
- А что там увидишь? Это так, для очистки совести...
- А що, хиба летчик свою смерть николы не бачыть?..
- Правильно. А кроме того, у нас с вами уговор: если вы даете радиограмму, значит, машину садить можно...
Ковпак молчал. К ним подошел Руднев.
- Семен Васильевич, от товарищ Лунц до нас прилетив...
- Вижу! Хорошо сели, товарищ. Только очень уж неожиданно...
- Доверяю вам. Такой уговор. Все равно ночью садишься вслепую.
- Доверие - большое дело. Надо чувствовать плечо соседа, с которым лежишь в цепи, идешь в атаку...
- Так це ж в пехоти, Семен! А то ж авиация, все равно, що кавалерия або матросня. Так у нас було в ту войну.
- А в эту иначе, товарищ Ковпак, - серьезно ответил Лунц.
"Да, надо чувствовать локоть товарища", - думал я всегда, вспоминая эту посадку Лунца.
На следующий день немцы повели наступление. То ли их раздразнил Павловский своей "хозяйственной операцией", то ли пронюхали о посадке самолета в степи, но на села, занятые нами, наступало несколько рот, подброшенных на машинах из Чернобыля и Овруча. Мы дали бой. Нам надо было удержать выгон еще хотя бы на эту ночь. Лунц вчера прилетал в разведку, на сегодня нам обещали три машины с посадкой. Это значило, что человек пятьдесят раненых полетят на Большую землю. Правда, в результате этого боя мы имели еще на одну машину раненых, но площадку удержали.
Последней машиной улетел в Москву Коробов. Мне было жаль расставаться с этим смелым корреспондентом. Но я понимал, что больше ему у нас делать нечего... Какая корысть, если он сломит у нас шею? Может быть, многие из нас погибнут, а он расскажет о нас.
- Будь здоров, Леша!
- Ты что печален, Петрович? - участливо спрашивал он.
- Да так...
- В Москву хочется?
- Конечно. Но я не об этом...
- Ну, брось, все будет в порядке.
- Письмо передай.
- Завтра утром буду у твоих, поцелую Женьку...
Вдалеке в звездное небо взлетали трассы пулеметных очередей. Это перестреливались немецкое оцепление и наша оборона.
- Как думаешь, сможет Лунц набрать высоту? - спросил я Коробова.
- Нет, конечно. Проскочим на бреющем. Не успеют изготовиться.
Замолчали. Я вспомнил о наших мечтах, о проекте, который вез Коробов в Москву.
Прощаясь у самолета Лунца, я пожал ему еще раз руку и отвернулся. На сердце было невесело.
- Да что ты, Петрович?
- Да так, Леша!
Взревели моторы. Корреспондент "Правды" скрылся в люке. Меня ветром отбросило в сторону.
Вздымая пыль, машина Лунца на бреющем ушла на восток.
Еще через минуту небо в той стороне рассекли снопы огненных нитей.
Мы ждали, не услышим ли взрывов и не полыхнет ли в небо огонь.
Трассы потухали, горели звезды, наступила тишина.
- Пролетив, - вздохнул Ковпак. Затем еще раз прислушался и, вывернув руку тыльной стороной, глянул на светящийся циферблат. Можно снимать оборону.
Во все стороны разлетелись связные с приказом Базымы.
Мы уходили в леса.
31
По всему чувствовалось, что командование считало рейд законченным и подыскало базу для организации нового аэродрома.
На восток от нас была Припять, на запад - Овруч, железная дорога на Мозырь и бесконечные леса и болота, полностью очищенные от немцев и полиции. На сотни километров вокруг здесь хозяйничали партизаны.
Отряды и соединения Сабурова, Маликова, Бегмы и других вожаков навели там свой порядок. Заканчивающийся сейчас рейд как бы расширял этот край. Соединение Ковпака обошло партизанский район на сто пятьдесят - двести километров дальше внешней окружности партизанской зоны.
Мы проходили по местности, где уже была подготовлена почва для партизанских дел - подпольными организациями и бурлившим в народе сочувствием. В немногих точках нашего пути побывали разведчики и диверсанты осевших в лесах соединений, но они проходили тайком, по ночам. Где-то поближе к матери городов русских, в Дымере или Пуще-Водице, подпольно работали коммунисты и комсомольцы, державшие связь с Могилой. Нити к ним вели через Иванков. Поэтому и пошла в Иванков Маруся, связавшая нас с отрядом Могилы и предупредившая о минных полях.
Из Долгого Леса, в ту же ночь как улетел Лунц, мы форсировали последнюю шоссейку Гомель - Овруч. За шоссейкой уже начиналось Полесье. Шоссе почему-то охранялось: днем патрулировали бронемашины, а в крупных населенных пунктах стояли гарнизоны, иногда до роты. Это показалось мне странным. Шоссе не имело значения, потому что мост через Припять был под корень взорван нашими войсками при отступлении в 1941 году. Никаких попыток наладить мост или понтон со стороны немцев не отмечалось. Шоссе шло от Овруча до Припяти и там, у села Довляды, обрывалось. Оно заросло травой и бурьяном и походило на мостовую в захолустных городках.
Но почему же такая охрана? Непонятно...
Отойдя от шоссе на север километров двенадцать, мы расквартировались в большом селе Мухоеды. Чтобы увериться в безопасности стоянки, провели ближнюю разведку. Сразу же выслал я и дальнюю - на Припять. Хотелось раскрыть, понять причины странного поведения немцев на шоссе. До Овруча разведчики не дошли. Группа вернулась с полдороги, имея двух раненых.
