Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре
Пруссия, действительно, очень хотела, чтобы угроза распространения революционной борьбы польского народа была ликвидирована как можно скорее. Поэтому она помогала России, однако эту помощь старалась не афишировать. Так, например, когда в апреле 1831 г. возникла необходимость воспользоваться находившимся на прусской территории Торуньским мостом для переправы русских войск через Вислу, командовавший ими генерал И.И. Дибич через посла Алопеуса просил разрешения короля. Эту просьбу поддержал и сам царь, поставивший вопрос о закупке в Пруссии провианта для армии. Фридрих Вильгельм III в просьбе отказал, но позволил соорудить понтонную переправу. 8 мая 1831 г. Дибич писал Нессельроде: «король не будет препятствовать постройке в его владениях моста, который надлежит затем отправить вверх по Висле до того места, где нам будет угодно его навести, но желает, чтобы все это производилось частным образом и без участия правительства. Что касается продовольствия, то его величество не только позволяет нам производить любые закупки, какие мы сочтем нужными, но и приказал государственным чиновникам оказывать нам содействие и даже отпускать нашим комиссарам с королевских складов наличествующее там зерно. Эти ответы не оставляют желать лучшего и полностью соответствуют союзным и дружеским отношениям, столь счастливо существующим между двумя государствами. Сверх того, берлинский кабинет официально подал нашему посланнику надежду, что откажется от взимания транзитных пошлин с зерновых хлебов, предназначающихся для армии и вывозимых из наших портов на Балтийском море»[817]. В результате в сооружении понтонного моста, представленном в качестве постройки сруба для складских помещений, помогли прусские военные инженеры, а чиновники содействовали созданию в Пруссии основной продовольственной базы для русской армии. Правда, местные власти не всегда относились к русским доброжелательно: это проявилось, в частности, в позиции обер-президента ландтагов Западной и Восточной Пруссии Г. Шёна, который заявил протест по поводу нарушения русскими войсками государственной границы Пруссии и потребовал удалить с прусской территории продовольственные склады. Установленные в связи с эпидемией холеры санитарные кордоны на границе препятствовали доставке закупленного для русских войск продовольствия, и Дибич, отмечая в письме к Алопеусу это «большое стеснение», просил для его облегчения, учитывая обстановку на местах, добиваться вмешательства прусского министерства. Чтобы достичь результата в этом вопросе, Нессельроде предписывал Мальтицу использовать все тот же аргумент заинтересованности Берлина в скорейшем подавлении польского восстания, которое «грозило безопасности Пруссии не в меньшей степени, чем России». И аргумент этот был услышан: Алопеус сообщал, что хотя карантины введены по просьбе жителей и не могут быть отменены, но прусские власти будут «держать открытыми, насколько это возможно, пути сообщения с российскими войсками в Польше»[818].
Столь же заинтересованной в скорейшей ликвидации «польского мятежа» была и Австрия. Она также шла в этом навстречу России, но в еще большей степени, чем Пруссия, старалась при этом не компрометировать себя сотрудничеством с царизмом в глазах европейской общественности. Благодаря искусно проводившейся венским двором политике заигрывания с поляками, известная часть польского общества в Галиции связывала с Габсбургами свои надежды. Во время восстания подобные иллюзии возникли и в определенных кругах Королевства Польского: это касалось верхушки общества – ряда крупных государственных деятелей, чиновников и политиков, магнатов, имевших земельные владения в Австрийской империи. Разочаровавшиеся в своих расчетах на царя, они видели в Габсбургской монархии опору, фактор влияния как на царизм, так и на западный мир. По свидетельству Татищева, эти польские политики с самого начала восстания старались «заручиться сочувствием и расположением Австрии, прекрасно понимая, что любая материальная помощь может поступить в Польшу лишь от венского двора и что симпатии либералов всех других стран останутся бесплодными, если Австрия не поддержит дело поляков. Были использованы, – писал посол, – все средства для достижения такого результата: усилия польских агентов в Лондоне и Париже, неблаговидная деятельность г-на Талейрана, волнения, возбужденные в среде венгерского дворянства, следовавшие одна за другой миссии Прушиньского, Ельского, Вонсовича и переписка, осуществлявшаяся через посредство князя Константыя Чарторыского». Подчеркивая, что «все эти интриги не приводили ни к чему, кроме постоянных отказов со стороны Австрии», Татищев отмечал неизменную готовность австрийских союзников «делиться» с русскими информацией о предпринятых поляками шагах. Более того, обычно контакты польских эмиссаров с австрийскими властями осуществлялись под контролем русских дипломатов при венском дворе[819].
Так, когда в начале 1831 г. из Королевства Польского в Австрию направились президент Польского банка граф Л. Ельский и полковник А. Боянович, Татищев озаботился тем, чтобы не допустить их в Вену, но содействовал их контакту с помощником австрийского канцлера князя К. Меттерниха и из первых рук узнал о том, чтó умеренная часть польского революционного правительства хотела передать канцлеру и императору Францу I. Предлагая Габсбургам занять престол будущего польского государства, поляки в то же время были готовы подчиниться Николаю I, но на определенных условиях, заключенных при посредстве Австрии и гарантированных ею. Узнал Татищев и о совете, который был дан польским эмиссарам от имени австрийского монарха, – безоговорочно подчиниться законному государю; об этом Меттерних сообщил также непосредственно в Петербург. Таков же был результат встреч Меттерниха с племянником А. Чарторыского А. Замойским, привезшим в Вену письмо от дяди. О содержании письма канцлер сообщил Татищеву: поляки соглашались подчиниться власти царя, если Вена гарантирует сохранение конституции Королевства Польского и «всех постановлений Венского конгресса, касающихся Польши и провинций, некогда в нее входивших»; предлагалось созвать «специальный конгресс по польским делам» с участием России, Пруссии и Австрии. Меттерних ответил на это, повторив совет императора Франца I полякам – сложить оружие и «положиться на милость» Николая I. Он «любезно вручил» Татищеву запись своих бесед с А. Замойским, из которых явствовало, что вначале Замойский «надеялся добиться от Австрии обещания в ходе дальнейших событий поддерживать идею полной независимости Польши, […] позже он уже ограничился просьбой о ее добрых услугах в вопросе о предоставлении безусловной амнистии, а также о применении в интересах Польши постановлений Венского трактата и сохранении в действии конституционной хартии и воинского устава с подтверждением воинских званий и наград, пожалованных после ноября месяца» (то есть уже во время восстания). «Когда и эта вторая просьба, – сообщал Татищев Нессельроде, – была решительно отклонена по причине тех дружеских чувств, которые император Франц питает к нашему августейшему государю, граф Замойский принужден был в конечном счете удовольствоваться […] письмом, адресованным ему князем Меттернихом, где говорится, что коль скоро лица, руководящие делами в Варшаве, взывают к человеколюбию е. и. и к. апостолического в-ва, то единственный совет, который он может им дать, – это немедленно изъявить покорность и полностью положиться на великодушие государя».
Меттерних не только держал Татищева в курсе всего, что слышал от Замойского, но и привлек посла к организации передачи ответа на письмо Чарторыского. Замойский настаивал на письменном ответе, доказывая, что «слово примирения» должно исходить от Австрии, «ибо совет покориться может возыметь действие лишь в том случае, если будет дан ею». «Канцлер счел нужным прислушаться к этим соображениям, – писал Татищев. – Но дабы показать полякам, что любое сообщение, сделанное ими венскому кабинету, рассматривается здесь лишь после того, как о нем поставлено в известность наше правительство, и что, даже предпринимая усилия для прекращения бессмысленного кровопролития, император Франц не согласится ни на какой шаг, способный ущемить суверенные права нашего августейшего государя или поколебать его дружеские чувства к нему, князь Меттерних предложил, чтобы граф Замойский посетил по пути нашу штаб-квартиру и чтобы его сопровождал туда один из сотрудников посольства». Татищев согласился с этим, так как счел выгодным продемонстрировать повстанческому правительству тесный союз российской и австрийской монархий. К тому же, подчеркивал посол, император Франц «так горячо желал, чтобы его ответ был быстро и надежным способом доставлен в Варшаву и послужил свидетельством его деятельного человеколюбия, что отказаться облегчить графу Замойскому возвращение в Варшаву означало бы с моей стороны не проявить должного внимания к желаниям е. и. и к. апостолического в-ва, которому мы стольким обязаны»[820].
