Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре
То, что поляки Галиции «по случаю коронования государя императора на царя польского» желали ему «долгоденствия», служило своего рода демонстрацией против австрийцев, которым факт коронации был неприятен. Как сообщал агент, поляки, заметив это, специально говорят в общественных местах между собой о коронации «с восхищением, а с немцами с высокомерием, называя государя императора Николая Павловича своим царем, и в шутках спрашивают немцев: Долго ли еще думают гостить в польском крае?» На этой почве доходило до серьезных конфликтов: во Львове, говорилось в донесении в июле 1829 г., «наипаче в таких компаниях, где бывают немцы, поляки пьют за здоровье царя польского; а на данном помещиком Дверницким бале […] когда во-первых начали пить за здоровье, то молодые люди громко закричали: многие лета тому монарху, который паки образовал польскую корону; за что немцы, очень рассердившись, жаловались галицийскому губернатору князю Лобковичу, а помещики из поляков тому смеялись»[807].
Таким образом, польский фактор осложнял взаимоотношения России и Австрии, становился основой определенного соперничества между ними. Что касается роли этого фактора в русско-прусских отношениях, то здесь было меньше ярких проявлений, прежде всего потому, что прусские власти осуществляли более жесткую политику, не пытаясь заигрывать с польскими подданными короля. Правда, и тут не обходилось без слухов. Так, по сообщению агента в мае 1830 г., «в лучших домах» Варшавы говорили, что «на основании каких-то условий между высочайшими дворами российским и прусским имеет быть Великое кн яжество Познаньское присоединено к Царству Польскому». А имя эрцгерцога Фридриха упоминалось среди имен претендентов на престол будущего независимого польского государства[808].
Несмотря на наличие противоречий, Россия, Австрия и Пруссия имели гораздо больше объединяющих их факторов, и на первом месте стояла необходимость пресечения всякой «крамолы». В этой сфере наблюдалось тесное сотрудничество. Больше всего беспокоила активность молодежи, тем более, что она была очень подвижна: молодые поляки постоянно ездили через границы для обучения в том или ином университете одной из трех держав, они участвовали в действовавших там польских и немецких молодежных организациях. Братство польских буршей существовало во всех университетах и руководствовалось едиными правилами: в 1821 г. в Кракове варшавский статут Братства был подписан представителями молодежи обеих польских столиц. Созданное поляками в Пруссии молодежное общество «Полония» поддерживало тесную связь с Королевством Польским: в частности, для редактирования статута Общества в Берлин и Вроцлав ездил депутат варшавского сейма и один из лидеров либеральной оппозиции В. Немоёвский. Канцелярия сенатора Новосильцева с 1822 г. вела постоянную переписку с берлинской полицией о «происках» студентов прусских университетов, в которых участвовала и молодежь из Королевства Польского. А в 1826 г. прусские власти сообщали в Варшаву о состоявшемся во Вроцлаве суде над членами Общества польской молодежи: студенты, аудиторы, доктора, профессора получили сроки от 15 лет тюремного заключения за «государственную измену»[809]. Между Варшавой и Берлином обсуждались и вопросы борьбы с «иллюминатством», в частности, речь шла о тайном обществе под литерами «P. K.», вызывавшем подобные подозрения[810].
Угроза революции стала в это время в Европе весьма актуальной, и континентальные державы сплотили силы в противодействии ей. Польша могла стать горячей точкой, и нужно было постоянно об этом помнить. Особенное напряжение возникло, когда в июле 1830 г. произошла революция во Франции. 8(20) августа 1830 г. Татищев сообщал из Вены в Петербург, что император Франц I дал аудиенцию, на которой посоветовал российскому правительству лучше следить за Польшей, так как «поляки по своему характеру беспокойны и любят подражать тому, что происходит во Франции»[811]. Предвидение австрийского монарха нашло подтверждение уже через три месяца: 29 ноября 1830 г. в Варшаве вспыхнуло восстание. Оно положило конец планам Николая I отправить войска на подавление французской революции и парализовало «перед лицом опасности в Польше» военные возможности Пруссии и Австрии, стремившихся не позволить Франции объединиться с революционной Бельгией. Этот факт засвидетельствовали российские дипломаты в Лондоне[812], посол же в Париже К.О. Поццо-ди-Борго увидел в создавшейся ситуации подтверждение исторической миссии России в Европе. Он писал Нессельроде 25 октября (6 ноября) 1830 г.: «Признав очевидным, что Королевство Польское явилось очагом организованного вооруженного восстания, что никакими благодеяниями, строгостями или благоразумными мерами невозможно было умиротворить людей, считавших делом чести нас предать, следует счесть за счастье, что это зловредное семя произросло, когда у императора еще было время искоренить его наперекор своим врагам. Мы никогда еще не были так свободны от внутренних трудностей, как сейчас; монархическая Европа справедливо видит в нас свою опору, а революционная Европа – главное препятствие к осуществлению своих гнусных замыслов»[813].
Власти Австрии и Пруссии так же воспринимали Россию и оказали ей поддержку. Польские повстанцы в расчете на посредничество Габсбургов и Гогенцоллернов направили в Вену и Берлин своих представителей, но Пруссия не приняла генерала К. Княжевича, и царь был «удовлетворен» «намерением Его Величества короля прусского не принимать этого офицера в качестве посредника и отвергнуть любое ходатайство». В мае 1831 г. прусский король отказался встретиться с другим посредником – Т. Мостовским, бывшим министром Королевства Польского; он повелел также не переводить в Польский банк в Варшаве деньги для помощи восстанию. Прусское правительство приказало визировать в российской миссии в Берлине паспорта желающих поехать в Королевство. Прусский генеральный консул в Варшаве Ю. Шмидт был отозван по предложению царя. России стали передавать перлюстрированные прусской полицией письма, касающиеся польских дел. В этой связи 27 декабря 1830 (8 января 1831) г. Нессельроде просил российского посла в Берлине Д.М. Алопеуса заявить о том, «сколь император признателен прусскому правительству за его неизменную готовность передавать все имеющиеся у него сведения по польским делам». Еще раньше вице-канцлер, благодаря за информацию, излагал план пресечения контактов восставшей Польши с внешним миром, направленный на то, чтобы «нейтрализовать» ее влияние на другие страны. Суммируя все действия Пруссии в этом направлении, Алопеус с удовлетворением констатировал, что «со всякой снисходительностью в отношении Польши будет покончено»[814].
В августе 1831 г. Министерство полиции Пруссии представило временному поверенному России в Берлине Ф.П. Мальтицу для пе редачи командующему русской армией И.Ф. Паскевичу данные о подготовке польскими повстанцами диверсии в тылу русских войск, сосредоточенных у Варшавы. Планировалась атака со стороны Августова, за этим должны были последовать созыв всеобщего ополчения и возбуждение «волнений в Самогитии и Литве». По сведениям прусского министерства, в подготовке «заговора» участвовали видные поляки из Августовского округа и местные власти. Подозрения падали также на офицеров польских корпусов под командованием генерала Ю. Хлопицкого, которые перешли прусскую границу и были интернированы. Прусское правительство разрешило генералу и ряду старших офицеров поехать к морю на лечение, остальные же прошли карантин, но остались вблизи границы, хотя местная администрация настаивала на их перемещении вглубь прусской территории, так как опасалась, что они вновь примут участие в вооруженной борьбе в соседних с Пруссией провинциях. Мальтиц считал, что в этом вопросе прусское правительство поступило «неосторожно»[815], тем более что еще в феврале-марте 1831 г. посол в Берлине получил из Петербурга указание строго следить за теми, кто перебрался в Пруссию из Королевства Польского. Особое внимание следовало обратить на «главарей» и активных деятелей восстания. «Если прусское правительство, – говорилось в инструкции послу, – примет энергичные меры для задержания этих лиц в момент их перехода на территорию Пруссии и установит за ними строгое наблюдение вплоть до решения их участи нашим августейшим государем, оно окажет нам одну из тех услуг, которые все правительства, являющиеся поборниками общественного порядка и заинтересованные в сохранении социальных устоев, должны оказывать друг другу». Указывалось, что расходы на проведение этих «временных мер» возместит российское правительство; послу предписывалось прислать в Петербург список задержанных прусскими властями, в соответствии с ним царь должен будет указать тех, выдачи которых следует требовать у Пруссии. Подчеркивалось, что берлинское правительство само «заинте ресовано в том, чтобы преступление не осталось безнаказанным и главные вдохновители польской революции оказались не в состоянии возобновить свои преступные происки ни в Польше, ни в других странах»[816].
