Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )
крепость Гадяч, чтоб овладеть тамошними пушками. Гадячские урядники умоляли
Потоцкого спасать их город. Потоцкий поднял на ноги все свои хоругви; велел и
Ильяшу двинуться с реестровиками к Гадячу. Но оказалось, что несколько десятков
Козаков, бежавших за московский рубеж, угнали в Вишневетчине стадо рогатого скота,
и весть об этом, переходя из уст в уста, выросла до громадных размеров.
Но в отсутствие Станислава Потоцкого, Нежин обнаружил, что в нем есть люди,
готовые затеять новый бунт. Па рынке перед замком, выставлено было на столбах
несколько козацтшх голов. Ночью кто-то снял эти головы, и замковая сторожа слышала,
как бунтовщики, вместо бубнов, стучали в пустые бочки. Но слухам, в ту же ночь
собралось 200 гультаев, и вышли было на грабеж панских имений, но, заслышав о
возвращении Потоцкого, вернулись в город „мелкими червячками®. Вследствие
розысков о похищенных головах и злонамеренных гультаях, было набито битком три
тюрьмы подозрительным народом. Неизвестно, как с этим народом поступлено, но
достойно замечания, что один при-
244
.
ходский дьяк, обвиненный в похищении козацких голов, оправдан только потому,
что присягнул в своей неповинности.
Адам Кисель ездил в это время в Варшаву на сейм, перед который был представлен
знакомый уже сеймующим панам Павлюк вместе с Томиленком и еще двумя
соучастниками козацкого бунта, которых имена остаются нам неизвестными. Кисель
напрасно твердил земским послам и сенаторам, что эти старшины выданы за его
ручательством; напрасно предостерегал, что их казнь породит иедоверие к
представителям правительственной власти, и раздражит Козаков пуще прежнего. Его
не слушали, ходатайства его не уважили. Слухи о сожженных костелах, о поругании
священных сосудов u аппаратов, об избиении апостолов „единой спасающей церкви"
вместе с теми, которые оставили невежественную Наливайкову секту u волчыо
религию ради веры, вносящей в общество просвещение и человечность,—эти слухи
дали римской партии решительный перевес над польскою и русскою,—клерикалам
католикам над протестантами и дизупитами,—иноземному фанатизму над
национальною терпимостью. Общественное миеыие правительственной шляхты было
слишком сильно раздражено против Козаков. Сам король, помиловавший Павлюка но
просьбе коронного канцлера, должен был теперь согласиться с решениями
национального собрания, каковы бы оии ни были. Поэтому он утвердил и все прочия
меры принятые сеймом для предупреждения козацких бунтов на будущее время.
Реестровые козаки представили королю и его радньш панам просьбу о возвращении
прежних прав, которые, по их словам, были им пожалованы за их „кровавые услуги".
Они просили также о защите козацких вдов от притеснений украинских урядников, и
жаловались на короииого стражника, Лаща Тучаиского, завладевшего тремя селами
Трахтомировского монастыря, да на киевского земского писаря, православного пана
Проскуру, присвоившего четвертое село того же монастыря. „Упомянутая церковь
Божия", сказано было в козацкой инструкции на сейме, „терпит множество обид от
этих двух панов, u потому послы должны горячо и со слезами просить его королевскую
милость, чтобы все опия села были возвращены".
Но на горячия просьбы последовал холодный ответ, или вернее—выговор, в
котором, между прочим, сказано, что козачество не вырвано с корнем только по
особенной сердечной доброте его
.
245
королевской милости. А в сеймовой конституции 1638 года о козаках постановлено
следующее:
».............. разгромив их'ь и отвратив от Речи Посполитой
imminens periculum, *) отнимаем у них на вечные времена все их давния
юрисдикции, почетные звания, прерогативы, доходы и иные отличия, заслуженные ими
от наших предков, а ныне утраченные их бунтом, и будем считать уцелевших от гибели
на воине поепольством, обращенным в мужиков.
Что касается трахтомировских сел, то они не только не возвращены козакам,
напротив, сеймовая конституция назначила особых коммиссаров, которые бы сделали
розыск, что отнято козаками у шляхты в соседстве Трахтомирова, и все то возвратить
старым владельцам.
Жестоко отомстили козаки правительствующей шляхте в том же году за её
строгость; но их тайные сообщники, попы и монахи, бессильные в борьбе с панами
современниками, наделали еще горшей беды панским потомкам. Они в своих
летописях заставили польских панов, на варшавском сейме 1638 года, казнить с
Нероновскою свирепостью тех Козаков, которые в то самое время угоняли в
Московщину полтавских слобожан, потом пытались, как увидим, повторить в Украине
ИИавлюковщнну и, наконец, были побиты товарищами в домашних драках за рубежем
Королевской Земли. Летописные ужасы переходили в виде исторических фактов из
поколения в поколение, воспроизводились литературными талантами в стихах и в
прозе, давали работу казуистике русских историков, и воспитывали в русском обществе
умственную козатчину, которая до сих пор не перестала действовать на множество
честных и добрых от природы сердец крайне зловредно.
В действительности казнен был за бунты 1637 —1638 года только Павлюк с тремя
его сообщниками, но их не терзали инквизиторски, как это было нужно украинским
летописцам. Правда, злой гений Польской нации, воплотясь в какого-то ксендза,
предлагал сейму своею возбудительною брошюрою—надеть Павлюку иа голову
раскаленную железную корову и дать в руки раскаленный железный скипетр. Но
позорный для государства и общества ксендзовский проект был отвергнут. Дело
кончилось тем, что преступникам отсекли головы и взоткнули на колья.
*) Погибельную опасность.
246
.
Между тем погибельная для Польши мысль, заявленная первым возмутителем
козачества, Криштофом Косинским, продолжала свое темное дело в козацкой среде.
Враги польской гражданственности делали новые попытки уничтожить ее с помощью
своих товарищей по ремеслу, Татар.
Преемник Павлюка, гениальный варвар Димитрий Гуна, еще в феврале 1638 года,
просил помощи у ханского соправителя, султан-калги, против своих „неприятелей*,
готовящихся, как он знал, к походу на Запорожье. Но в помощи ему, как и Павлюку,
было отказано, потому что козаки, которых крымский хан в своей жадобе королю
назвал „пограничными*, панами на его послов между Белгородом и Очаковом, на
урочище Кочубей (где ныне Одесса) и двоих убили, а двоих взяли в неволю.
Получив отказ в Крыму, запорожцы звали к себе на по мощь Донцов. Но в это время
Донцы, вместе с 6.000 выписчиков, которые пробирались на службу к персидскому
шаху, овладели Азовом, и были в нем осаждены Турками. По выражению походного
капеллана Николая Потоцкого, „козаки готовы были взывать о помощи даже к Плутону,
лишь бы только воскресить свою славу, погребенную под Кумейками, и спасти свою
честь, придавленную намогильным курганомъ*. Не являлись к ним на помощь ни
мусульманские, ни христианские товарищи по ремеслу. Пришлось еще однажды стоять
с повобраицами-гультаями против панов.
В первой половине апреля 1638 года запорожцы приплыли челнами в Кременчуг, а
сухим путем, под предводительством Скндана-Гудзана, ЯВИЛИСЬ неожиданно в
Чигирнн (два стратегические пункта, заменявшие панам Кодак). Еще весть об этом не
дошла до ближайшей жолнерской стоянки, Ирклиева, как Максимовна, Пива, Черная
Дуброва, вместе с Кременчугом, были заняты выиисчиками, и панское добро в этих
новых осадах было обращено в войсковую собственность.
В Нивах, один из украинских монахов, названный в реляции „добрым
шляхтичемъ*, попал случайно между торжествующих Козаков, и видел, как Скидан
переправлялся иа Татарскую сторону Днепра, везя с собой связанного Чигиринского
полковника. Монах узнал, что у Козаков на байдаках пять пушек, выведал об их
намерениях, выкрался от них, и дал знать жолнерам, стоявшим в Ирклиеве, что козаки
хотят ударить на них всеми своими силами, потом идти на Переяслав и перехватать
поставлен-
.
247
ную коронными гетманами козацкую старшину, как это сделал в прошлом году
Павлюк.
Нашествию новых Торков и Берендеев, Черных Клобуков, предшествовали
распущенные ими вести о гонениях, претерпеваемых украинскими жителями от своих
постояльцев, жолнеров, за то, что держатся старой греческой веры, и за их русское
происхождение.
Хотя жолнеры не наругались ни над одной церковью, и заключали в своем личном
