Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Синицын Федор Леонидович
3.5. Невозможность роста благосостояния
В 1970-х гг. у граждан СССР продолжался рост «материального интереса». На встречах с партийными чиновниками люди проявляли значительное внимание к деятельности государства в сфере обеспечения роста уровня жизни, в том числе ссылаясь на положения Программы КПСС о «повышении благосостояния трудящихся». Население активно интересовалось дальнейшим повышением зарплаты, возможностью отмены и снижения налогов, увеличения пенсии, реализации «замороженных» облигаций государственных займов, введения «материального стимулирования повышения рождаемости»[1215].
У части советских людей наблюдалась тяга к владению недвижимостью. Особенно это проявилось в «загородной сфере», где приобрести жилой дом зачастую было проще, чем «построить» кооперативную квартиру в городе. Так, в Московской обл. к началу 1970-х гг. под садоводство было отведено 14 тыс. га земли, на которых было создано 1200 садоводческих товариществ (200 тыс. семей). Проведенная в 1973 г. проверка 150 садоводческих коллективов показала, что «в целом ряде районов… области москвичи незаконно владеют жилыми домами и земельными участками. Так, только на территории одного Барвихинского сельсовета Одинцовского района[1216] 145 человек, имеющих постоянную московскую прописку, используют принадлежащие им дома под дачи. Под видом ремонта купленных старых домов на территории колхозов, совхозов, рабочих поселков возводятся капитальные особняки». Кроме того, в связи с изменением границ Москвы, когда в 1960 г. территория города была увеличена более чем в 2,3 раза, 37 садоводческих товариществ оказались расположенными в черте Москвы. Они занимали 270 гектаров, причем 45 га было занято самовольно, а «остальная площадь была выделена предприятиям под коллективные огороды и сады… без права застройки, однако из-за отсутствия контроля со стороны районных Советов депутатов трудящихся подавляющее большинство участков полностью застроено».
На территории Москвы также находились шесть дачно-строительных кооперативов, занимавших 95 га. Их членами были более 600 москвичей, и, как выявили власти, «75 % из них кроме капитальных дачных строений имели в Москве жилплощадь» (т. е. фактически получили еще одно жилье, что не разрешалось. — Ф. С.). Коме того, существовал и «самострой» — в пределах лесопаркового защитного пояса города под садовые участки использовалось почти 800 гектаров земли, из них 180 га — самовольно, и «имеющиеся повсеместно постройки также возведены незаконно». В августе 1978 г. москвичи интересовались у партийных представителей, «будут ли разрешать продажу домов в сельской местности городским жителям для использования их в качестве дач с приусадебным участком»[1217].
Важность «материального интереса» проявилась в реализации программы «лимита прописки», в рамках которой предприятия в крупных городах — прежде всего в Москве — принимали работников из «провинции» на жестких условиях. Человек обязывался работать только на данном предприятии (и часто только на определенном рабочем месте) и проживал в общежитии. Через некоторое время «лимитчик» получал постоянную прописку, что давало право право встать в заводскую очередь на получение жилья. Основанием для введения этой программы была нехватка рабочей силы, особенно на непрестижных и тяжелых работах[1218], а с другой стороны — интерес людей к переезду в крупный город, проживание в котором давало много возможностей, прежде всего материальных (лучше снабжение и пр.). Характерно, что не всем «коренным» жителям это нравилось — так, в 1978 г. они интересовалось у представителей московских властей, «какие предусматриваются меры для сокращения количества рабочих, привлекаемых на предприятия города Москвы по лимиту»[1219].
В таких настроениях тоже проявлялся «материальный фактор», так как «лимитчики» вторгались в очередь на жилье.
Проявлялся «материальный интерес» и в других сферах — иностранцы, посещавшие СССР, выяснили, что в Москве такси по ночам доступно только для тех, кто даст большую цену, а также что «прошли дни, когда гостиничный персонал держал социалистическое достоинство, отказываясь от чаевых»[1220].
Приобретали большую актуальность в этой сфере и «отрицательные» с точки зрения тогдашнего законодательства явления. Из-за дефицита расширялась «спекуляция» (по определению, данному в ст. 154 УК РСФСР, — «скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы»), стали формироваться «потребительские группы» на основе обмена материальными ценностями и услугами, в которые вовлекалось все большее и большее число людей[1221]. В итоге люди часто имели возможность купить больше, чем им предлагала скудная государственная торговля[1222]. Гражданам СССР приходилось «выкручиваться», «доставать» необходимые товары и услуги через злоупотребление служебным положением, «блат», взятки, систему «ты мне — я тебе» и другими доступными способами. Пример можно привести также из сферы загородной недвижимости — в 1973 г. московские власти установили «многочисленные факты… использования служебного положения при приобретении стройматериалов и возведении личных дач», а также «случаи приема в садоводческие коллективы по принципу знакомства или родства»[1223].
С одной стороны, система «доставания» товаров народного потребления и продуктов питания путем «спекуляции», «по блату» и пр. позволяла некоторым людям обеспечить себе нормальное существование, однако, с другой стороны, многих граждан наличие таких явлений в советском обществе обескураживало.
Они с возмущением задавали партийным руководителям вопросы: «Почему не ведется активная борьба со спекуляцией?», «Почему на колхозных рынках не установлены «потолки» цен?»[1224].
Л.И. Макарова выявила, что «спекуляция возникает там, где имеет место несовершенство информации, ее асимметрия. И в этом случае появляется возможность «заработать» именно на несовершенстве информации». Это весьма верное наблюдение. В то же время нельзя полностью согласиться с ее выводом, что «в условиях централизованно планируемой социалистической экономики» «уровень неопределенности» был невысок[1225]. В отношении «товаров народного потребления» и продуктов питания в СССР как раз и была неопределенность — практически никто из потребителей (кроме немногочисленных людей, руководивших системой торговли), не знал, что, где и когда будет «выброшено» на прилавок. И даже руководители торговли, очевидно, не знали, сколько всего товаров произведено в стране или закуплено за границей и будет направлено в продажу.
Когда люди «доставали» что-то для себя или якобы «спекулировали», продавая на рынке или «по знакомству» принадлежавшую им одежду, обувь и другие вещи, — это еще полбеды. Намного серьезнее и убыточнее для государства была проблема «несунов», которые похищали материальные ценности с предприятий или учреждений, в которых они работали. Стремление «заработать» любым, в том числе нелегальным, способом проникло и в среду молодежи: «Многие юнцы, с грехом пополам закончившие школу, уже прикидывают, на чем бы сделать бизнес, что купить и перепродать», — писали читатели «Известий» в 1979 г.[1226]
Опасной проблемой для советской системы стал рост «теневой экономики» (или «второй экономики»), состоявшей в деятельности частных подпольных цехов и целых предприятий, организаторы которых использовали с целью получения прибыли государственное сырье (т. е. фактически похищали его) и производственные мощности, а также труд людей, являвшихся работниками государственных предприятий.
