Повседневная жизнь языческой Руси - Людмила Алексеевна Черная
В дни летнего солнцестояния гадали в основном по брошенным в воду платкам: чей утонет, тот и есть ближайший покойник.
От смерти, как от болезни и любой другой напасти, можно было защититься на время. Для этого требовалось только соблюдать целый ряд запретов. В частности, нельзя убивать лягушку или разрушать гнездо ласточки. Все славяне верили, что убивший лягушку накличет смерть на свою мать, да и сам долго не проживет. Нельзя строить дом на том месте, где раньше была дорога, иначе дорога на «тот» свет тебе обеспечена. Дом также не строили из деревьев, поваленных вихрем, посаженных собственными руками. Построив дом, ни в коем случае нельзя было оставить корни деревьев под окнами. Но, конечно же, самое большое число запретов было связано непосредственно с похоронами, когда один покойник мог повлечь за собой другого. Так, перед похоронами нельзя было прясть в избе, чтобы не «привязать» покойника к дому. Нельзя смотреть в окно на вынос покойника. А провожая покойника, нельзя оглядываться. Покойнику надо было «заградить врата» домой до специальных поминальных дней, когда границы между мирами живых и мертвых открывались и покойники являлись домой на совместную поминальную трапезу.
Как только начиналась агония, умирающего старались положить на солому, которую после похорон пускали по воде или выбрасывали на перекресток. Ночью возле умершего проводилось ритуальное бдение, направленное на охрану от нечистой силы. Известно, что первая христианка Древней Руси княгиня Ольга завещала не делать по ней «бдын», а значит, бдение шло от языческих корней, а не от христианского вероучения. Ольга не захотела и чтобы при ее похоронах была «трызна» («заповедала Ольга не творите трызны над собою»[241]).
Первые летописные известия о смерти и похоронах язычников отсылают к тризне («трызне»), проводившейся сразу же после смерти человека либо сразу же после сожжения тела умершего. Так, говоря о племенах радимичей, вятичей и северян, летописец Нестор подчеркивал: «…аще кто умряше, творяху трызно над ним…»[242] Само происхождение слова «тризна» вызывает у ученых различные догадки, ни одна из которых не считается общепризнанной. Одни исследователи выводят этимологию этого термина от глагола «травити»[243], то есть «питати», «кормити». Другие связывают происхождение слова «тризна» с числом «три». Так, О. Н. Трубачев и В. Н. Топоров предполагали, что оно появилось в связи с тем, что на поминках приносили богам в жертву трех разных животных или одного, но трехгодовалого[244]. В. Л. Янин указывал на иностранное происхождение этого слова, связанного с переводным термином, обозначающим борьбу, битву, состязание. Он ссылался на знаменитое «бесовское тризнище», обозначавшее битву между жителями Софийской и Торговой сторон в Новгороде на мосту через Волхов, куда, по легенде, бог Перун выбросил свою палицу[245]. Нам представляется наиболее вероятной точка зрения В. Л. Янина, потому что известно, что, помимо оплакивания умершего, тризна включала в себя состязания, борьбу, драку. Кроме того, борца в Древней Руси часто называли «тризником». Тот факт, что княгиня Ольга, первой принявшая христианство из княжеского рода, завещала не творить тризны по себе, также свидетельствует в пользу данной версии. Драки или чрезмерное раздирание одежд и лиц во время тризны («лицедрание») вполне могли стать причиной ее решения отменить сей обычай.
Вероятно, постепенно драки и бои во время тризны перешли в категорию так называемых «игр при покойнике». Описание подобных поминаний, связанных с традицией тризны, сохранилось в «Стоглаве» времен Ивана Грозного: «…по селом и погостом сходятця мужи и жены на жальниках (кладбищах. — Л. Ч.), а плачутца по гробом с великим кричанием. И егда начнут играти скоморохи, гудцы и пригудницы, они же, от плача преставше, начнут скакати и плясати, и в долони (ладони. — Л. Ч.) бити, и песни сотонинские пети…»[246] Лицедрание, бои и борьба во время тризны трансформировались в христианский период в «бесовские игрища» с песнями и плясанием. Протопоп Аввакум в XVII столетии характеризовал подобные поминки как сборище, на котором люди упивались вином и пивом, а затем устраивали драку с кровью.
Хоронить в гробах начали только после принятия христианства. В языческий же период покойника клали на погребальные сани (или в ладью, как варягов) и несли на погребальный костер, где сжигали. Курганные могильники с дружинными захоронениями (Гнездовское под Смоленском, Тимеревское под Ярославлем, Шестовицкое под Черниговом, Киевское) считаются самыми крупными и давно изучаются археологами. При сжигании дружинников широко применялся ритуал «умерщвления оружия», когда меч умершего воина ломали надвое и втыкали в слой погребального костра. Часто в таких курганах археологи находят сожженные кости мужчин и женщин.
После принятия христианства покойника продолжали носить на кладбище на погребальных санях. В своем «Поучении» Владимир Мономах упоминает, что он пишет, «сидя на санех», то есть в ожидании скорой смерти. Кроме того, в одном из захоронений в кургане в Костромском крае археологи нашли остатки погребальных саней XI столетия. Погребальные сани упомянуты и при описании похорон русских царей даже в XVII столетии.
По данным археологических раскопок, хоронили оставшиеся после сожжения кости и прах в сосудах либо вовсе без них, положив горсть пепла в центр грунтовой ямы. Варианты подобных захоронений были весьма разнообразными. Как сказано в «Повести временных лет», некоторые племена (северяне, радимичи, вятичи) «…творяху кладу велику и возложахуть и на кладу мертвеца, сожьжаху, и по сем собравше кости вложаху в судину малу и поставляху на столпе на путях»[247]. Древние племена могли по-разному оформлять саму грунтовую яму, даже делать внутри сруб, имитирующий дом для покойника; также по-разному помещали сосуд с прахом (в центре ямы, в углу, горлышком вверх либо перевернутым вверх дном) или вовсе класть горсть праха без горшка в любом месте грунтовой ямы. Могилу сверху могли вообще никак не обозначать, а могли насыпать небольшие курганы, накладывать камни. Главное, что внутрь погребения вкладывали горшки с пищей, оружие похороненного мужчины, украшения женщины, гребни, ножи и многое другое, что, по мнению язычников, требовалось мертвецу на «том» свете.
Когда же начали хоронить в гробах, воспринимаемых первоначально как дом для покойника, то вещи клали непосредственно в гроб, так как опасались, что без еды, питья и одежды покойники начнут «гулять» не на «том» свете, а на «этом», возле своих оставшихся в живых родственников и своих домов. А чтобы мертвецам
