Повседневная жизнь языческой Руси - Людмила Алексеевна Черная
Как уже отмечалось, потусторонний загробный мир мыслился расположенным за огненной рекой, обтекающей вокруг земли, либо отделенным огромной пропастью от мира живых. Переправа туда была трудной, и чтобы облегчить ее, стали класть монеты в рот или руку покойника, в могилу, а позднее в гроб. В некоторых местностях бросали в могилу заплаканные платки провожающих, чтобы не унести тоску по покойнику с собой.
В дальнейшем у русских появилась особая смертная одежда, которая готовилась заранее; ее разрешалось надевать на Троицу, а затем обязательно сушить на солнце. Погребальная одежда часто хранилась вывернутой наизнанку, поскольку предназначалась для «того» света, где всё наоборот. Как правило, изготавливали ее тоже совсем не так, как делали это для «этого» света: ткань резали не ножницами, а камнем или пламенем свечи, шили с изнанки и левой рукой, без узлов. Узлы нельзя было делать, чтобы не «привязать» мертвеца к «этому» свету и чтобы он не пришел в дом за следующим членом семьи. Для молодых людей, не успевших вступить в брак, смертной одеждой обязательно служила свадебная, которую при жизни им надевать не пришлось. Запрещалось шить смертную одежду по праздникам.
Хоронили обычно в легкой одежде, но теплую могли класть в гроб, чтоб на «том» свете было что надеть. Лучшую одежду умершего также часто клали в гроб, но так, чтобы крышка гроба обязательно закрывалась, иначе кто-то еще последует за покойником на «тот» свет. Остальную одежду мертвеца сжигали на костре вне дома, «пускали по воде», закапывали в землю или раздавали нищим. Кроме того, в гроб иногда клали полотно, как символ дороги с «этого» на «тот» свет.
Та одежда, в которой человек умер, выносилась вместе с гробом, а затем помещалась в каком-нибудь чулане, а через 40 дней ее сжигали во дворе. Также постель покойника на 40 дней выносили на улицу после стирки и только после этого снова заносили в дом.
Потребность мертвецов в одежде и обуви не вызывала сомнений у язычников: ведь они верили и в то, что на «том» свете умершему будут нужны все, кто окружал его при жизни, привычные вещи и предметы, начиная с воинского оружия, коня, жены и заканчивая посудой, кашей, гребнем. Сохранилось подробнейшее описание арабского автора Ибн Фадлана о похоронах знатного руса в 921 или 922 году. Арабский автор рассказывает и о специально сшитой одежде с золотыми пуговицами, и о сожжении мертвеца в большой ладье вместе с убитой девушкой, согласившейся на эту смерть, двумя разрубленными лошадьми и быками, убитыми псом, петухом и курицей. Рядом с умершим клали питье и пищу (мясо, лук, хлеб и пр.)[248].
Движение похоронной процессии должно было проходить в оговоренной форме, чтобы покойник не забрал кого-либо с собой. Особенно опасно было спать, если мимо твоего дома шла похоронная процессия, — мертвец особенно легко забирал с собой спящих: ведь, как уже отмечалось, сон — это маленькая смерть.
По дороге с кладбища трижды перебегали дорогу, чтобы запутать путь умершему назад, чтобы мертвец не вернулся домой. Считалось, что мертвецы, как и колдуны, ведьмы и вся нечистая сила, очень быстро передвигаются, поэтому от них надо столь же быстро убегать.
Вернувшись с похорон, домочадцы заглядывали в устье печи или в пустую дежу (большую кадку для замешивания теста), чтобы не бояться умершего и заодно отогнать взглядом нечистую силу, «заложных» и ходячих покойников. По свидетельству исследователей, жители Новгородской губернии при этом обряде произносили: «Ух, нету!»[249] Затем начинались поминки. Во время поминок могли гадать о жизни и смерти оставшихся членов семьи. Гадали по горению свечи, по ложкам, воткнутым в миску с кутьей, по тени, по поведению домашних животных.
Похороны устраивались на третий день, поминки на девятый, двадцатый и сороковой дни, через год. Как написано в одном историческом источнике 1589 года, «дал по нем после его живота… на четыре кормы: на третины, на девятины, на полусарачины, на сарачины»[250]. Все поминки были уже связаны с христианскими представлениями о пребывании души покойника после его телесной кончины. Первые три дня душа находилась рядом с телом умершего, со своим домом, на девятый день она покидала землю и поднималась в небо, с девятого по сороковой день душа проходила мытарства, над ней вершился суд Божий, должный определить ее дальнейшее и вечное местопребывание — в раю или аду. Поэтому поминки на сороковой день связаны с тем, что душа умершего, до этого ходившая по мытарствам, наконец-то устроилась на новом месте. А вот в раю или аду, зависело от злодеяний, совершенных человеком в земной жизни. В аду женщины, умертвившие своих детей, будут поедать их тела, ведьмы — изрыгать молоко, отнятое у чужих коров; воры — носить на спине всё украденное ими; пьяницы — возить бочку смолы и пить ее. На поминках на сороковой день принято было печь пшеничные или ржаные лесенки, якобы помогающие душе умершего взойти в рай.
Специальной поминальной пищи в дохристианские времена, судя по «Повести временных лет», не было: во время тризны пили медовые хмельные напитки и вино, ели мясо, овощи, хлеб, то есть обычную каждодневную пищу. После принятия христианства поминальная пища состояла обычно из кутьи, блинов, яичницы и каши, кваса и киселя. Что из этих блюд и когда именно появилось в качестве поминальной пищи, не совсем ясно.
Главным поминальным блюдом была, конечно же, кутья, сваренная из цельных зерен пшеницы или ячменя и пропитанная медом. Блины пекли на рассвете в день погребения, их ставили на стол, за который садились только мужчины; блины надо было разламывать горячими, и часть блина требовалось положить на окно, чтобы душа покойного напиталась его паром. Квас делали не только из ржи, но и из различных ягод. Совершенно необычным для нас кажется кисель, который резали на куски! Его готовили из запаренной кипятком овсяной муки (реже из муки пшеничной), которую подслащивали, давали немного забродить, потом выпревали и остужали. Кисель нужно было есть обязательно холодным, деля его на куски.
В качестве поминального дара на похоронах обычно раздавали платки и полотенца.
Поминки должны были помочь душе покойника уйти от родного дома. Для этого, к примеру, на Рязанщине вешали лошадиный хомут, олицетворявший
