Леонид Млечин - Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны
Министром юстиции Кулидж сделал своего старого друга — еще по колледжу — Харлана Фиска Стоуна, декана Колумбийского юридического факультета. Тот не был либералом, но верил в закон. Он жестко критиковал облавы на красных в 1920 году. Просил сенат расследовать аресты и депортации радикалов как очевидное нарушение закона и конституции. 8 апреля 1924 года министр был приведен к присяге.
Месяц Стоун бродил по коридорам министерства, изучая своих новых подчиненных. Он нашел, что от бюро расследований плохо пахнет, что там работают люди, совершившие правонарушения. 9 мая он уволил директора ФБР Уильяма Бернса.
Министр издал приказ: «Секретная полиция может стать угрозой свободным институтам, потому что несет в себе возможности злоупотребления властью, что не сразу становится понятным».
10 мая министр вызвал к себе Эдгара Гувера и поручил ему временно руководить ФБР. Уточнил объем его полномочий:
— Бюро занимается только случаями нарушения федеральных законов. Никаких ночных вторжений. Никакой незаконной деятельности. Никаких массовых арестов. Бюро не будет инструментом политической борьбы. И шпионажем оно не занимается.
Гувер дисциплинированно ответил:
— Есть, сэр.
Он всегда говорил начальству «да», а делал по-своему.
10 декабря 1924 года Гувер стал полноправным директором бюро. На его счастье принципиальный Харлан Фиск Стоун пробыл в кресле министра всего девять месяцев, потом стал членом Верховного суда.
А Эдгар Гувер руководил ФБР сорок восемь лет.
В министерстве юстиции Гуверу объяснили, что федеральное законодательство не запрещает коммунистам и другим радикалам действовать. По закону за ними даже нельзя следить. Первая мировая закончилась, и закон о борьбе со шпионажем перестал действовать. Все, что осталось, — это закон времен еще Гражданской войны в Америке, требовавший доказательств, что подозреваемые намеревались силой свергнуть правительство…
Но Гувер к своему удовольствию обнаружил, что есть юридическая зацепка для секретной слежки за левыми. В 1916 году, накануне вступления в Первую мировую войну, администрация Вудро Вильсона поручила бюро секретно подслушивать немецкое посольство. Деньги на это тайно выделялись из бюджета. Этим прецедентом Гувер и воспользовался.
Когда в сенате в 1924 году обсуждался вопрос о признании СССР, Государственный секретарь Чарлз Эванс Хьюз попросил Гувера представить справку о влиянии Москвы на американских коммунистов и получил объемистый пятисотстраничный доклад.
Гуверу доложили, что глава компартии Уильям Фостер и его соратники отправились в Москву в мае 1929 года и их принял сам Сталин. Директору бюро расследований стало известно, что именно им сказал советский вождь:
— Недалек тот день, когда в Америке начнется революционный кризис. Товарищи, вам надо употребить все силы на подготовку к этому моменту.
Конгрессмен Гамилтон Фиш из Нью-Йорка спросил лидера американских коммунистов Уильяма Фостера:
— Верно ведь, что американские рабочие считают Советский Союз своей второй родиной? И считают советский флаг своим флагом?
— У рабочих людей есть только один флаг, — последовал ответ, — это красный флаг.
Экономический кризис начался в ноябре 1929 года с краха на Уолл-стрит и фактически продолжался до самой Второй мировой.
Во время Великой депрессии компартия, несмотря ни на что, получила поддержку профсоюзов и безработных. Тогда, в 1930 году, конгресс пожелал выяснить, что такое американский коммунизм. Через год комитет по расследованию коммунистической деятельности под председательством республиканца Гамилтона Фиша завершил работу.
Фиш констатировал, что ни один правительственный орган не занимается коммунистами. А в одном только Нью-Йорке сто тысяч коммунистов! Если члены партии в один прекрасный день нападут на Белый дом и похитят президента, то правительство узнает об этом только на следующий день из газет…
Но ни конгресс, ни Верховный суд не желали принимать репрессивные законы против коммунистов. Председатель Верховного суда Чарлз Эванс Хьюз исходил из того, что и коммунисты имеют такие же конституционные права, как и все остальные американцы. Он добился отмены приговора калифорнийского суда, который дал пять лет молодому человеку, работавшему в летнем лагере, за то, что он каждое утро поднимал красный флаг. Верховный суд счел, что приговор нарушает Билль о правах: в Америке можно свободно поднимать красный флаг.
20 января 1931 года директор ФБР Эдгар Гувер сообщил правительству о пугавших его планах Лиги рабочих — ветеранов Первой мировой, которую считал прокоммунистической. Лига требовала денежных выплат за участие в войне. Гувер предупредил: Лига объединяет силы с компартией.
Летом 1932 года тысячи безработных ветеранов вышли на антиправительственную демонстрацию. Один из лозунгов гласил: «В той войне мы сражались за боссов. В следующей будем сражаться за рабочих». Вместе с семьями ветераны устроили марш на Вашингтон. Разбили лагерь на Капитолийском холме.
28 июля президент Герберт Гувер вызвал войска. Ими командовал знаменитый генерал Дуглас Макартур и его адъютант майор Дуайт Эйзенхауэр, которого тоже ждало блестящее будущее. Они без колебаний пустили в ход танки, кавалерию, пулеметы. Лагерь сожгли. Вооруженные силы не использовались против гражданского населения со времен Гражданской войны.
Компартия США оставалась организационно слабой — всего несколько тысяч членов, которые клялись в верности Сталину и советской власти. Но среди сочувствующих коммунистическим идеям было немало левых интеллектуалов и радикалов, презиравших американскую политическую систему.
ФБР сопротивлялось признанию Советской России. Не хотело, чтобы в Вашингтоне появились советское посольство и дипломаты: где дипломаты, там и шпионы. Признание затормозили на десятилетие. Аргумент был простой: зачем признавать режим, который так откровенно желает уничтожить Соединенные Штаты?
В 1933 году американским президентом стал Франклин Делано Рузвельт. Уже из его предвыборных речей следовало, что он намерен признать режим в Москве. Советский Союз — изолированный и самоизолировавшийся от внешнего мира — в двадцатых и начале тридцатых годов не играл сколько-нибудь значительной роли в глобальной политике. Но Рузвельт почувствовал, сколь опасен приход Гитлера к власти. Для противостояния немецкому фашизму требовались все союзники, которых только можно было найти.
Но Государственный департамент не спешил вступать в переговоры с Москвой. У американцев были свои заботы. Они боялись японцев, которые уже захватили Китай и намеревались еще больше расширить свою империю. Американские дипломаты опасались, что сближение с Советской Россией «разозлит бешеную собаку, сорвавшуюся с цепи на Дальнем Востоке» — так говорили тогда о Японии.
Правда, в Вашингтоне нашлось и немалое число сторонников признания — среди тех, кто рассчитывал на развитие торговли, наивно полагая, что Советский Союз будет покупать американские товары на десятки миллионов долларов. Экономика США остро нуждалась в заказах, чтобы стимулировать производство и остановить рост безработицы. Некоторым американцам нравилась идея планового хозяйства. Читая левые газеты, они восхищались грандиозными преобразованиями, затеянными в Советском Союзе.
В октябре 1933 года президент Рузвельт подписал послание председателю ЦИК Михаилу Ивановичу Калинину с предложением направить в Вашингтон советского представителя для переговоров о нормализации отношений между двумя странами. 7 ноября нарком Литвинов сошел в Нью-Йорке с борта океанского лайнера «Беренгария». Плавание продолжалось целую неделю. Наркома принял Рузвельт.
Американцы хотели получить от советского правительства гарантии, что оно не станет с помощью Коммунистического интернационала поддерживать организации, которые ставят своей целью насильственное свержение американского правительства. Кроме того, американцы надеялись вынудить советское правительство согласиться со свободой вероисповедания, в частности, позаботиться о том, чтобы персоналу американского посольства в Москве была обеспечена возможность религиозного обучения своих детей. Третьей крупной проблемой был вопрос о долгах и будущих кредитах. Поскольку Советский Союз принципиально отказывался выплачивать долги прежних правительств и компенсацию американцам за национализированную собственность, кредитов Москва не получила. Американцы специально создали Экспортно-импортный банк, но он практически не работал, потому что существовал закон, по которому кредиты предоставлялись только тем государствам, которые возвращают военные долги.
У каждой стороны имелся список претензий, но вместе с тем наличествовало и желание установить дипломатические отношения, хотя и Рузвельт и Литвинов подозревали друг друга в попытке обмануть партнера.
