Виктор Прудников - Стальной ураган
Дремов отдал приказ корпусному инженеру И. Я. Берковскому свернуть работы на Шпрее — все равно переправа не состоялась, — а Гетмана пригласил к себе на ужин. Они шли между рядами танков и грузовиков. Была уже ночь, но никто не спал. Небольшие группы солдат стояли у своих машин, на снарядном ящике сидел совсем юный гармонист и тихо напевал «Катюшу», точнее, на мотив «Катюши»:
Шли бои на море и на суше,Над землей гудел снарядов вой,Выезжала из лесу «катюша»На рубеж знакомый, огневой.
Сколько было вариантов этой песни? Никто точно не скажет. В каждой части был свой поэт, который писал слова на музыку давно полюбившейся песни.
Дремов славился своим гостеприимством. Чай у него всегда был отменный. Комкор много рассказывал о своих сослуживцах, о командирах бригад и полков. Среди командиров старался выделить майора Ю. С. Гиленкова, командовавшего дивизионом «катюш», не раз спасавшего положение в самую трудную минуту точными ударами гвардейских минометов.
После войны, издавая свои мемуары, Иван Федорович Дремов писал о Гиленкове: «Храбро дрались при отражении контратак врага артиллеристы отдельного дивизиона „катюш“ под командованием майора Ю. С. Гиленкова. Прямой наводкой, почти в упор, залпами расстреливали они танки и живую силу противника. Дивизион уничтожил более 100 танков и до двух батальонов пехоты»[290].
Тогда, в апреле 1945 года, Гетман расстался с командиром 8-го механизированного корпуса. В армии сложилась традиция — новую встречу назначать в городе, который предстояло брать. Такая встреча назначалась в Берлине.
23 апреля войска 1-й гвардейской танковой армии уже вели бои на южных окраинах Берлина, куда также выходила 3-я танковая армия П. С. Рыбалко. Таким образом было завершено окружение франкфуртской группировки противника. Немецкое командование ввело в бой последние свои резервы. Кроме регулярных частей, оно бросает на передовую 14–15-летних мальчишек и стариков, мобилизованных рабочих предприятий и служащих различных учреждений.
24 апреля из подчинения Катукова выводится корпус Ющука. Тем не менее командарм отдает приказ 11-му гвардейскому танковому корпусу форсировать Шпрее юго-западнее Карлхорста и к исходу дня овладеть Силевским и Герлицким вокзалами; 8-му гвардейскому мехкорпусу — форсировать Шпрее в районе Обер-Шеневейде, нанести удар на Иоганисталь, Нейкельн и к концу дня выйти на рубеж Герлицкий вокзал, аэропорт Темпельсгоф. Установить связь с частями танковой армии Рыбалко[291].
В эти дни Верховный Главнокомандующий поздравил войска 1-го Белорусского фронта, прорвавшие оборону противника, овладевшие городами Франкфурт-на-Одере, Вандлиц, Оранненбург, Биркенвердер, Геннихсдорф-Панков, Фридрихсфельде, Карлхорст, Кепеник и ворвавшиеся в столицу Германии Берлин. Москва салютовала доблестным советским войскам 20 артиллерийскими залпами.
Штурм городских кварталов Берлина шел особенно тяжело. Армия теряла людей и технику. Катуков писал: «Враг, чувствуя приближение конца, сопротивлялся с исключительным упорством и яростью. Каждый метр пространства на пути к центру города приходилось преодолевать сопредельным напряжением, каждый дом на нашем пути вставал как крепость, которую надо было брать штурмом. Узкие улицы мешали маневру. Пехота, осыпаемая градом пуль и осколков, медленно продвигалась вперед…
В кварталах, еще не прочесанных пехотой, фаустпатронщики дерзкими, внезапными налетами зажигали танки и самоходные орудия. Все ожесточение четырехлетней войны достигло предела на этом последнем ее этапе»[292].
Решающий штурм Берлина начался 29 апреля. Войскам предстояло после 30-минутной артподготовки ликвидировать берлинскую группировку противника. Бои шли, не затихая ни днем ни ночью.
Танкистам не довелось водрузить Знамя Победы над Рейхстагом. Это сделали пехотинцы. Зато над штабом фольксштурма они его подняли еще 22 апреля. Это сделали два младших лейтенанта Константин Аверьянов и Федор Бектимиров.
Три дня подряд грохотала артиллерия, три дня авиация наносила мощные удары по скоплению сил противника. От разрывов снарядов, мин и бомб над Берлином сплошной стеной стоял дым. Шли последние часы невиданного в истории сражения, а пульс битвы не только не угасал — наоборот, усиливался.
27 апреля начальник штаба армии Шалин разослал по войскам боевое распоряжение: «С овладением железнодорожной сетью Ангальтского и Потсдамского вокзалов армия танковым корпусом форсирует канал западнее Потсдамского вокзала и наносит удар в направлении Рейхстага. Механизированным корпусом продолжает наступление вдоль южного берега канала.
11-й гв. танковый корпус с прежними частями усиления и 274-м батальоном особого назначения по овладению сетью путей Ангальтского и Потсдамского вокзалов с выходом на рубеж Потсдамер-штрассе форсировать канал на участке Потсдамский вокзал, Виктория-штрассе, нанести удар на север вдоль Герман Геринг-штрассе и овладеть Рейхстагом.
С овладением Рейхстагом главным силам корпуса, наступая в направлении Шарлоттенбургер, очистить от противника парк Тиргартен. В районах переправ, вдоль южного берега р. Шпрее, иметь дозоры.
8-му гв. механизированному корпусу с прежними частями усиления без 274-го батальона особого назначения продолжить наступление в северо-западном направлении в полосе канала Ландвер, слева Бюлов-штрассе, Клейст-штрассе, Курфюрстен-штрассе, Харденберг-штрассе, овладеть юго-западной частью парка Тиргартен, войдя в связь с 2-й гв. танковой армией.
Командирам частей установить и поддерживать тесную связь с пехотными частями 5-й ударной армии и 8-й гв. армии»[293].
За каждый жилой дом или правительственное здание, за каждую улицу немцы сражались с такой яростью, что, казалось, все они готовы были погибнуть в этом огненном аду. Танкисты ощущали острый недостаток пехоты, что сдерживало продвижение к центру города. Едва удалось очистить от противника Сарланд-штрассе и парк Тиргартен, как Катуков бросает корпус Бабаджаняна к дворцу рейхсканцлера Германии, а корпус Дремова — в район Зоологического сада.
30 апреля, после того как войска 3-й ударной армии генерал-полковника В. И. Кузнецова подошли вплотную к Рейхстагу и водрузили Знамя Победы, накал боев стал затихать. Все реже слышалась перестрелка в районе Зоологического сада и в парке Тиргартен.
2 мая 1945 года войска 1-й гвардейской танковой армии соединились с войсками 2-й гвардейской танковой армии и Войска Польского. Последние очаги гитлеровского сопротивления были подавлены. Пришла, наконец, долгожданная победа.
Берлин стал покрываться белыми флагами. Это означало полную капитуляцию берлинского гарнизона. Можно себе представить, какие чувства охватили каждого советского солдата, шедшего к победе четыре изнурительных года!
Утром 2 мая остатки берлинского гарнизона начали сдаваться в плен. Только 1-й танковой армии сдалось 7700 солдат и офицеров. Сдался и комендант Берлина генерал Вейдлинг. Узнав, что Гитлер, Геббельс и другие главари рейха покончили с собой, он обратился к солдатам и офицерам берлинской группировки, разъясняя бесцельность дальнейшего сопротивления: «Каждый час, который вы продолжаете сражаться, продлевает ужасные страдания населения Берлина и наших раненых. Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву»[294].
Генерал Вейдлинг, как и генерал-фельдмаршал Клейст, закончил свои дни во Владимирском централе.
Бои заканчивались не только в Берлине, но и вокруг германской столицы. Во время сражения за Берлин генерал Гетман все время находился в корпусе Дремова. С Иваном Федоровичем пришлось пережить и неудачи, и радость победы. Но он рвался в свой 11-й танковый.
В мемуарах Андрей Лаврентьевич написал: «Хотелось разделить нашу общую радость с боевыми друзьями, с которыми я вместе прошел долгий и нелегкий путь от Москвы до Берлина. Ехал на бронетранспортере к Тиргартену и думал: сколько было тяжелых боев на нашей грохочущей дороге к Берлину, но никогда не покидала никого уверенность в том, что победа будет за нами, что коварный враг будет разбит…
Мне хотелось побывать поскорее в 44-й гвардейской танковой бригаде — бывшей 112-й танковой дивизии, с которой я прибыл под Москву с Дальнего Востока, встретиться с И. И. Гусаковским. Н. Г. Веденичевым, А. Т. Гришечкиным, С. Ф. Зубовым и многими боевыми друзьями, каждый из которых внес свой большой вклад в достижение победы»[295].
В корпусе Гетмана встретили как в родном доме.
Комкор Бабаджанян, которого писатель Василий Гроссман характеризовал как «рыцарски честного, аскетически скромного, по-солдатски простого и прямодушного», тоже рад был визиту Андрея Лаврентьевича, хотя, чего скрывать, ревновал к нему, как всякий кавказец к любимой жене, завидовал его славе, которая ходила в корпусе и во всей танковой армии.
