Лев Гумилёв - Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи
Древняя Русь лежала в Восточной Европе. Великий Новгород относился к городам Ганзейского купеческого союза. Да и позднее Россия не была разъединена с «христианским миром». Хотя шведский король Карл XII под Полтавой и французский император Наполеон в Москве смогли прочувствовать это несколько своеобразно, как говорится, через изрядные тумаки. В начале XIX века русский дипломат В. Ф. Малиновский писал: «Можно надеяться, что наступит время, когда Европа, подобно одному отечеству всех ее жителей, не будет более терзаема войнами». Ныне, пройдя столько войн, в том числе две мировые, когда Россия испытала два жесточайших нашествия с Запада, мы говорим об общеевропейском доме, о Европе от Атлантики до Урала.
А.С.: А кое-кто выступает уже и за Европу… до Тихого океана. Хотя даже ярые оптимисты не забывают упрекнуть нас в «азиатчине» и ее губительном воздействии. Стало расхожим выражение М. В. Ломоносова: «Могущество России прирастать будет Сибирью». Но ведь Сибирь и Дальний Восток от нефтяной Тюмени до кедровой тайги Приморья остаются своего рода колониальным придатком. Потому что Центр – в европейской части. Разве на остальном пространстве России – вековой мрак и ни проблеска культуры?
Л.Г.: Разумеется, нет. То, что представляется далекой периферией, которую обошла настоящая история, никогда не было таковой. Это одно из древнейших мест обитания человека. В российских пределах корни не только уральских и алтайских, но и индоевропейских и других народов и языков. Если говорить о Великой степи, опоясавшей Евразийский континент, то она на протяжении тысячелетий была культурным мостом между цивилизациями Ближнего Востока, Индии, Китая, Европы. Но при этом и сама Великая степь генерировала фундаментальные идеи, совершенствовала материальную культуру и формы человеческого общежития.
Странно, что об этих важнейших вещах почти не ведется серьезного разговора. Он подменяется анекдотами типа «Россия – родина слонов». Стало привычкой смотреть на прошлое сквозь мрачные очки, исключительно в негативном освещении. Как будто кому-то выгодно, чтобы беспрерывно действовал конвейер очернения истории русского и других народов. А ведь ее совсем ни к чему покрывать ни лаком, ни дегтем, культивировать сознание уродства родной страны.
Мало помнить, что ложь заводит в тупик. И то, что искажение истины в конце концов наказуемо. Но особый смысл имеет понимание объективности как позитивной ценности, правды как источника одухотворения. Без этого человеку невозможно осуществиться в самом себе, раскрыть творческие потенции, ибо он есть существо историческое. В каждой мелочи и во всем стереотипе поведения и образе жизни это наследник истории, за время которой сформировались все те обстоятельства, в которых он живет. Как бы то ни было, от истории нельзя отказаться, такой отказ не имеет силы, сколько бы об этом ни разглагольствовали. Можно ведь не признавать даже собственных родителей, но другого папу и другую маму себе не выберешь – свободы выбора тут нет и быть не может.
Говорят, и не только профаны, что знание прошлого для нашей практической жизни бесполезно. Словно понимание себя и своего места в мире – только средство для добывания денег, удобств и удовольствий. Нет, для многих достойных уважения людей это цель! Разве благодарность предкам, построившим города, в которых мы живем, открывшим новые страны, куда мы теперь запросто ездим, создавшим картины, которыми мы любуемся, и написавшим книги, по которым мы учимся, – не долг каждого, кто не потерял человеческих чувств? Разве восхищение героями прошлого, отдавшими жизнь ради своих потомков, – предрассудок? Нет! Слава истории!
А.С.: Наверное, это называется патриотизмом? Для В. И. Ленина – «одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками и тысячелетиями обособленных отечеств». Однако было время, когда патриотизм перестал относиться к официально поощряемым ценностям советского общества. Будто в нем есть что-то ограниченное, даже постыдное, как и в любом национальном проявлении по сравнению с интернациональным. Немало людей до сих пор убеждено, что достаточно исключить из паспорта графу «национальность» – и все будет в порядке. Или тут дело вовсе не в именах и записях, а в том, что любые попытки переделать людей, уравнять их, подогнать друг под друга означают насилие над человеческой природой?
Л.Г.: Это бесполезно и вредно. Как на всей планете создать единый этнос? Для этого по меньшей мере нужно уничтожить природно-климатическую зональность, цикличность движения атмосферы, разницу между лесом и степью и уж, конечно, горы и долины. Но, к счастью, это невозможно!
Создавать искусственную общность людей, тем более с помощью унификации, чаще всего означает поддержание этнической химеры. То есть сообщество, в котором один народ не слишком симпатизирует другому, а третий вообще враждебен обоим. Такую систему неизбежно ожидает крах. А крепкий союз возможен лишь на подсознательной взаимной симпатии, иначе говоря – положительной комплиментарности.
Принцип комплиментарности весьма действенно проявляет себя на уровне этноса. Здесь-то он как раз и называется патриотизмом и находится в компетенции истории, ибо нельзя любить народ, не уважая его предков. Внутриэтническая комплиментарность, как правило, полезна для этноса, являясь мощной охранительной силой. Но иногда она принимает уродливую негативную форму ненависти ко всему чужому – тогда она именуется шовинизмом.
Истинный патриотизм не направлен против кого-либо и не мешает налаживать добрые отношения между людьми. Что ж, если я всю жизнь защищаю татар от всяческих наветов, то меня не отнесешь к патриотам собственного народа? Разумеется, когда речь идет о квасном патриотизме, таковым я и быть не хочу. Но в смысле любви, поклонения, обожания и даже обожествления России всегда был и буду патриотом. Мой далекий предок, как гласит фамильное предание, командовал одним из полков на Куликовом поле и там же погиб. Деды и прадеды были военными, а отец имел за храбрость два Георгиевских креста. Так что я скорее не из интеллигентов, а из семьи военных. Для меня ратная служба – неотъемлемая часть гражданского долга.
С каким чувством я и мои товарищи, освобожденные из сталинских лагерей, шли сражаться с гитлеровцами? За того же Сталина? Да никогда! Я прошел с боями от Брест-Литовска до Берлина и знаю настроение людей. Идеология здесь ни при чем. Столь же самоотверженны и храбры были наши воины в Отечественной войне 1812 года. Да и в первую мировую патриотизм был очень высоким и массовым. Сталин и его опричники уничтожили почти весь цвет военного командования, а затем, совершив грубейшие дипломатические и стратегические ошибки, поставили страну на край гибели. И только готовность наших соотечественников пожертвовать собой, величайшая плата кровью за свободу и независимость спасли Отечество от порабощения, а мир – от коричневой чумы.
Вот почему, а не потому, что я после Победы снова оказался в тюрьме, за решеткой и колючей проволокой, меня крайне возмущала демагогия, что-де победил государственный строй, победил экономический строй, победил политический строй… Не потускнеют золотые буквы на скрижалях истории, но через десятилетия, вместившие геноцид над собственными народами и чудовищный обман победителей, опять оказавшихся без элементарных прав и минимального обеспечения в мирной жизни, разгул административной системы и танки в Венгрии, Чехословакии и, наконец, в Афганистане, через десятилетия, когда успели пережить экономическое чудо Германия и Япония, поверженные нами, невольно убеждаешься в мудрости старой истины: победы бывают столь же гибельны, как и поражения.
А.С.: У Вас, Лев Николаевич, весьма своеобразный взгляд на отечественную историю. А неожиданные выводы Ваши повергают в растерянность сторонников традиционного подхода: рушатся многие концепции, оказывающиеся на поверку бессодержательными и никчемными. Вероятно, для кого-то крушение собственных воззрений кажется приближающейся катастрофой России?
Л.Г.: Если знания подменяются иллюзиями, это всегда плохо. И не нужно горевать, расставаясь с ними. Наука только выиграет.
А.С.: А сами Вы не теряете оптимизма?
Л.Г.: Смотря как это понимать. Вот, скажем, пессимисты бьются об заклад, что хуже, чем сейчас у нас, уже и быть не может. А я, будучи оптимистом, оспорю: неправда, может быть еще хуже. Что толку гадать на кофейной гуще? Полезнее было бы рассмотреть реальные варианты развития, но пока такие прогнозы никому не под силу.
Для меня бесспорно только то, что в этногенезе мы переживаем фазу надлома, когда совершается переход от пассионарного накала к гармоничной инерции. Я не устаю повторять, что это наиболее тяжелый период в жизни этноса. Именно тогда возрастает значение субпассионариев, формирующих кадры исполнителей во время гражданской войны. Именно тогда антропогенное давление на окружающую среду максимально по силе и деструктивно по характеру. Именно тогда центробежные тенденции могут перейти предел катастрофической необратимости. Но могут возобладать и другие тенденции, вполне позитивные.
