Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Наряду с селениями автохтонов и виллами римлян в сельских районах существовало множество мест обитания, которые нельзя, строго говоря, назвать усадьбами, поскольку они не представляли собой полноценных хозяйств. Речь идет об уединенно стоящих каменных постройках, служивших прибежищем и укрытием для людей и скота, а также для хранения продуктов. Загвоздка в том, что люди здесь не только укрывались от ненастья, но и жили, о чем свидетельствует найденная в таких постройках керамическая и другая утварь. Обычно их называют взятым из средневековых грамот термином cabannae[1104]. Разбросанные как по равнине, так и по предгорьям, они долго смущали историков, породив представление о рассредоточенности поселений[1105]. Эта загадка была недавно решена К. Рэйно, показавшим на десятках примеров из района Нима и Люнеля, что в этих постройках не было очага, а значит и постоянных жителей[1106]. Нужно иметь в виду особенности местного рациона, в котором горячая пища (особенно вареная) никогда не занимала важного места. Традиционная средиземноморская диета состояла из хлеба в лепешках, оливок, свежих овощей, орехов, сыра, меда, соленой рыбы, моллюсков и, конечно, вина; костер решал проблему приготовления мяса, возникавшую, похоже, не слишком часто. В cabannae жили по несколько дней к ряду, возвращаясь затем в деревню или виллу — именно они определяли сельский пейзаж той эпохи.
Особо следует сказать о поселениях в горных местностях. Города здесь были редкостью. Сидоний назвал жителей Габал (т. е. центральных Севенн) труднопереводимым словом inoppidati — "не имеющими городов", или "живущими вне городов"[1107]. Другие ранние сообщения об этом районе также оставляют ощущение господства негородских форм поселений[1108]. Та же картина в Приморских Альпах, некоторых других малодоступных горных местностях[1109]. Свои особенности, по сравнению с равниной. и предгорьями, имели и здешние селения. Главная из них заключалась в сосуществовании "основной" деревни, расположенной относительно менее высоко, с временными хуторками и отдельными усадьбами, устроенными выше в горах, где за редкими исключениями жили только летом, когда овец выгоняли на альпийские луга. В средневековых текстах они иногда также именуются cabannae, однако в них оставались подолгу, поэтому их облик был несколько другим. Судя по всему, именно такие поселения были основой специфических держаний, упомянутых в Марсельском полиптике применительно к альпийским виллам, — vercariae, т. е. овчарен[1110]. Во всяком случае, многие cabannae платили оброк сыром[1111]. Другая причина рассредоточенности поселений в горах кроется в редкости и изолированности плодородных участков, обработка которых предполагала проживание в непосредственной близости от них[1112]. Судя по материалам классического средневековья и нового времени, в деревнях этого типа по-особому складывались и внутрисемейные отношения, не исключая хозяйственных и имущественных аспектов, так как большинство мужчин летом надолго уходило в горы[1113]. Было бы, разумеется, некорректным автоматически переносить эти характеристики на раннее средневековье, тем более на античность, но все, что мы знаем сегодня на этот счет, указывает на заметно более высокую, чем на равнине, типологическую стабильность горных поселений.
Для понимания изменений, произошедших в облике южногалльских поселений на рубеже античности и средневековья, ключевым является слово "укрепления". Уже говорилось, что город обрастает стенами именно в это время. Сидоний даже употреблял в значении "город" слово moenia (укрепления). "Я счел бы себя счастливым, — обращается он отенскому епископу Ефронию, — если бы наши укрепления соседствовали бы так же, как наши диоцезы"[1114]. Эту же метафору мы находим в одном из его писем к марсельскому епископу Греку: вместо "ваш город", он пишет "ваши укрепления"[1115]. Вот еще две характерные сентенции: "если бы статус города определялся не столько протяженностью его стен, сколько доблестью его жителей"[1116]; "меня страшит не столько угроза римским укреплениям, сколько христианским законам"[1117]. Постепенно крепостные стены становятся отличительным признаком города[1118]. Мощными крепостями, в изображении писателей VI–VII вв., выглядят Арль[1119], Авиньон[1120] и Ним[1121]. Есть сведения об укреплениях Изеса, Каркассона, Марселя, Ниццы[1122], Риеза[1123], Родеза[1124]. В отношении других городов, например Тулузы, это следует из данных археологии[1125].
Укрепления раннесредневекового города опоясывали сравнительно небольшую часть территории, на которой вольготно раскинулся город времен Принципата. Это была в сущности лишь цитадель — обстоятельство, хорошо схваченное в формуле "крепость города такого-то", известной по нарративным текстам и документам той эпохи[1126]. Основой такой крепости порой служило какое-нибудь древнее сооружение с солидными стенами, например цирк или амфитеатр. Так, в частности, было в Ниме, чья цитадель вплоть до классического средневековья называлась Arenae[1127]. В случае опасности в такой крепости укрывались жители и других кварталов. Древние стены, окружавшие когда-то территорию некоторых городов (например, того же Нима) постепенно были заброшены и по большей части разобраны на камень[1128].
Топографический и хозяйственный облик септиманских и провансальских городов не был, конечно неизменным. Однако в V–VI вв. они еще сохраняли важнейшие функции, свойственные античному городу. Так,
