Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I
8) Переселенцы получали письменную гарантию того, что на новой родине для них будут построены церкви, а для отправления служб в их приходах прибудут протестантские священники.
10 марта тайный советник Данкельман передал патент короля зальцбургскому посланнику в Регенсбурге. Тогда же посланнику стало известно: католические церкви и монастыри в прусских областях Магдебурге, Хальберштадте и Миндене предупреждены о том, что их ожидает, если зальцбургский епископ не прекратит бесчинства в отношении протестантов своей страны. Вена также усилила дипломатическое давление на Фирмиана. И тот вынужден был сдаться: распорядился отпустить «еретиков», не принуждая их к скоропалительной продаже имущества.
Наконец-то зальцбуржцы получили возможность собрать пожитки и отправиться в далекий путь к «земле обетованной» — в страну прусского короля. После прибытия его комиссаров колонны повозок с домашним скарбом, женами и детьми тронулись в путь. (По настоянию короля выехать смогли и дети младше тринадцати лет.) Разными путями ехали они в Пруссию: вниз по Рейну через Вестфалию, вдоль по Майну через Фогтланд либо по берегу Верры через Тюрингию. Везде, где появлялись изгнанники, происходили трогательные сцены: солидарность и сострадание обуревали их новых соотечественников и единоверцев. Евангелические земли и города встречали странников колокольным звоном и духовными песнопениями. Помочь переселенцам захотели и еврейские общины: раввин хальберштадтской синагоги объявил, что перестанет считать себя иудеем, если из торговли с зальцбуржцами будет извлечена хотя бы малейшая выгода.
К шести часам вечера 30 апреля 1732 г. первые 843 зальцбургских переселенца вошли в Берлин. Три дня спустя брауншвейгский посол сообщал:
«Все они держали в руках книги с псалмами и благоговейно пели духовные песни: „Хвалим Тебя, Господи“, „Благи дела Господни“ или „Кто послушен воле Божьей“. В колонне двигалось около тридцати запряженных четверками лошадей телег, на которых люди везли инвалидов и свои жалкие вещи. Многих берлинцев это зрелище повергало в слезы, и они подавали странникам милостыню. Даже евреи и сострадательные солдаты протягивали им подаяние».
Сама Софья Доротея на следующий день принимала иммигрантов в своем дворце Монбижо, где им раздавали деньги и библии. Придворный художник Песнэ написал для коллекции королевы портрет милой зальцбургской девочки. Берлинцы сделали из иммигрантов настоящий культ. В моду вошли крестьянские украшения из серебра, берлинские дамы стали носить островерхие шляпы фольклорного покроя — как у женщин с зальцбургских гор. Во встрече переселенцев король-солдат принял самое горячее участие. Один свидетель сообщал, как король долго стоял в толпе странников перед дворцом, слушая их рассказы, и «слезы катились по его щекам».
Из Берлина переселенцы под руководством комиссара отправились в Штеттин. Там стояли корабли для доставки их в Восточную Пруссию.
А потоки гонимых зальцбургских протестантов продолжали двигаться с юга на северо-восток, к прусским границам. (Фридрих Вильгельм настоял на продлении срока исхода зальцбургским архиепископом до 15 апреля 1733 г.) Временами в Берлине скапливалось до двух-трех тысяч иммигрантов, а четыре тысячи человек проходили через Берлин ежемесячно! И наконец министры Генерального управления стали озабоченно переглядываться. Но король-солдат писал на полях докладных записок, предостерегающих его от излишнего оптимизма: «Слава Богу! Что за милость Господь оказал бранденбургскому дому! Именно Он нам этих людей и посылает».
Никогда за все время своего правления Фридрих Вильгельм не был так счастлив и доволен, как в эти дни. Снова и снова вдалбливал он в головы чиновников: люди — главное богатство страны, а их благополучие — единственное оправдание любого правителя. Надо быть достойным Божьей милости и принять в Пруссии десятки тысяч зальцбуржцев. Расходы на переселенцев — ничто по сравнению с выгодами, приносимыми ими государству. Что касалось расселения зальцбуржцев, король был краток: «Ремесленников — в Неймарк, земледельцев — в Восточную Пруссию». Однако в действительности строгого распределения не происходило. Король-солдат охотно расселил бы часть иммигрантов на землях Магдебурга и Хальберштадта. Но однажды он уже объявил переселенцам, что они смогут поселиться на новой родине там, где захотят. А рассудительные зальцбуржцы внимательно изучили патент от 2 февраля. И почти все они захотели поехать в Восточную Пруссию — частично ради особых льгот, частично для того, чтобы оставаться вместе. И король подчинился их воле.
До конца сентября через Берлин прошли уже 16 848 зальцбургских протестантов, а с юга приближались еще более восьми тысяч. Кроме того, из Берхтесгадена шли около тысячи двухсот других протестантов, а число беженцев из Богемии, просивших прусского короля о защите, в конце года превысило две тысячи. «Именем Бога всех примем», — распорядился король. Только в 1732 г. прусские маршевые комиссары раздали более пяти миллионов грошей дорожных денег.
От весны 1732 до весны 1733 г. в Пруссию въехало около 30 000 иммигрантов. Для XVIII века миграция такого масштаба была беспрецедентной, и сравнить ее можно лишь с выездом в Северную Америку. Ни одному из гонимых не было отказано в пересечении прусской границы. «Раз они не смогли забрать свое имущество, — писал король, — следует позаботиться об их пропитании». И от слов перешел к делу. Выполняя поручение короля, прусский посланник в регенсбургском рейхстаге, энергичный барон фон Плото осаждал зальцбургские власти до тех пор, пока архиепископ Фирмиан не вернул четыре миллиона гульденов, вырученные в результате поспешной продажи протестантами своих домов (один миллион шантажист все-таки оставил себе).
И теперь Фридрих Вильгельм засучив рукава взялся за Восточную Пруссию, более двадцати лет назад опустошенную чумой. Согласно его распоряжению, квалифицированных ремесленников из Зальцбурга расселяли преимущественно в городах — Кёнигсберге, Гумбиннене, Инштербурге, Тильзите и Мемеле. Крестьяне же селились в основном в прилегающих деревнях — в округах Хайлигенбайль и Бальга, в местности вокруг Прейсиш-Эйлау и в Мазурском поозерье. За шесть лет, до 1738 г., король вложил более шести миллионов талеров в возрождение Восточной Пруссии. К 1713 г. там насчитывалось шесть городов и 322 деревни, опустошенные чумой. Сейчас они были возрождены — шесть городов, 332 деревни (имеющие в среднем по двести жителей каждая) и девять королевских поместий. Возвращались в оборот 180 000 моргенов запущенной земли — ее хватило для трех тысяч новых крестьянских хозяйств. Повсюду можно было увидеть зальцбургских переселенцев в живописных национальных костюмах — они расчищали землю под пашни, пахали, стучали молотками, строили. Каждый десятый житель Восточной Пруссии — переселенец, корни каждого двадцатого восходят к австрийским Альпам.
Как и следовало ожидать, новая жизнь далась переселенцам не без срывов и неудач. Им не пришлась по вкусу тяжелая традиционная пища новой родины, а суровые зимы вселили в них ужас. Скоро дала о себе знать тоска по величественным горам, зеленым альпийским лугам, приветливым долинам и клумбам герани возле домов. Да и местные жители не всегда показывали себя с лучшей стороны. Хотя обитатели Восточной Пруссии славятся гостеприимством, их упрямство и тугоухость стяжали им ничуть не меньшую славу. Они завидовали привилегиям переселенцев и отпускали грубые шутки по поводу базедовой болезни, обезобразившей шеи многих новоселов. Сообщая об этом, новый полномочный министр по делам Восточной Пруссии фон Гёрне утешал короля: со временем они привыкнут друг к другу, а пока старожилы должны иметь кого-то, «с кем можно поссориться»: в конце концов они всего лишь люди. «Поссориться? — гневно начертал король на нолях доклада. — Они ссорятся со мной! Ведь за все отвечаю я!»
Король-солдат твердо стоял на своем, проводя политику поддержки переселенцев. И в целом она дала великолепные результаты. Население Восточной Пруссии постоянно росло, из зачумленного края она превратилась в цветущую провинцию. Число новых деревень к 1740 г. выросло до пятисот. Расцвели запущенные ландшафты Натангена (южнее Кёнигсберга) и мазурские земли — балтийские племена пруссов, аборигенов этих мест, веками оказывали яростное сопротивление христианизации. Инштербург и Гумбиннен, до 1728 г. лежавшие в руинах, переживали настолько сильный подъем, что там были учреждены самостоятельные Военная палата и палата Управления королевскими доменами. Сумма налогов, собираемых в главном городе провинции Кёнигсберге, в течение восьми лет выросла на сорок процентов, или на 140 000 талеров, ежегодно.
Летом 1739 г., за год до смерти, Фридрих Вильгельм посетил Восточную Пруссию в последний раз. Его сопровождал сын. Из Берлина кронпринц выезжал в самом мрачном расположении духа. Циничный Фридрих легко мог вообразить все предстоящие события по прежним путешествиям: следуя за толстым, потным, без умолку болтающим королем, он будет пробираться по стойлам, месить грязь на глинистых полях и пашнях. Отец часами будет беседовать с неграмотными крестьянами о севе и урожае, о соли для коров, о сене для лошадей. А потом он поедет с пыхтящим отцом дальше, от деревни к деревне, тоскуя все больше и больше. Но уже через несколько недель, 27 июля 1739 г., наследник сел писать письмо своему прославленному другу Вольтеру. Да, у него, Фридриха, просто глаза на лоб лезли во время этого путешествия: он не узнавал Восточную Пруссию! Позднее ему и делать тут уже ничего не придется. Потому что здесь произошло настоящее чудо, да еще по воле и трудами одного человека! Именно как чудо он и описывал для великого Вольтера, называвшего его отца не иначе как «вандалом», новый облик Восточной Пруссии, где теперь жили более 500 000 человек, где стало больше городов и деревень, чем до чумы, где пустынные ранее земли лежали сплошь обработанными, где на лугах паслись внушительные стада. Эта земля, писал кронпринц, еще десять — двенадцать лет назад запущенная до первобытного состояния, сейчас более плодородна и богата, чем любая другая германская провинция. И все это, продолжал кронпринц, явилось делом рук одного человека, короля: «Он не только приказывал, но и сам являл пример того, как можно задумать и осуществить свой план, не боясь трудов и волнений, не жалея огромных денег, связывая себя обещаниями и раздавая награды, для того чтобы дать полумиллиону мыслящих существ человеческое существование и счастье, которым они обязаны только ему».
