Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I
Фридрих Вильгельм считал людей главным богатством своей страны. Но где же было их взять? И королю-солдату вспомнился опыт его прославленного предка, Великого курфюрста, старавшегося привлечь в свою страну иммигрантов из стран с более высоким уровнем развития экономики и культуры (из Нидерландов, к примеру). Подобную политику продолжил и внук. Великий курфюрст взял под защиту гонимых по религиозным и политическим мотивам гугенотов-французов; Фридрих Вильгельм продолжил традиции веротерпимости. Он пытался по-хозяйски совместить два блага: покровительство гонимым и их защиту с пользой и выгодой для собственного государства. Смесь терпимости и хозяйственности ярко иллюстрирует письмо короля к Зекендорфу, где он пишет о переселенцах: «Если приедут еще 30 000, у меня места хватит. Расходы на них, между нами, не очень велики; зато я смогу заселить свою безлюдную страну».
К началу правления Фридрих Вильгельм должен был закончить учебу. Свирепые сокращения бюджета королевского двора и столицы вызвали серьезное беспокойство гугенотских семей в Берлине и в Потсдаме. Возникла опасность реэмиграции, и Фридрих Вильгельм пошел навстречу своим новым гражданам, предоставив и гарантировав им особые права, — ведь он желал, чтобы они успешно прижились в его стране. Это далось ему нелегко, но в ближайшие пять лет, с 1715 по 1720 г., король был с французскими колонистами очень заботлив. Он назначил генерала Форкада председателем «Grand conseil»,[41] поставив ему задачу дальнейшего воплощения в жизнь прав и свобод, гарантированных гугенотам знаменитым Потсдамским эдиктом Великого курфюрста. Во всех начинаниях Форкад находил поддержку короля. И когда «дурак на троне» дошел до решения оградить французских колонистов от рук офицеров-вербовщиков, благодатные последствия этого поступка не замедлили сказаться. Доверительные отношения между королем и колонистами были восстановлены, и поток французских переселенцев в Пруссию снова набрал силу. Новые переселенцы-гугеноты направлялись преимущественно в Штеттин и Потсдам. Согласно указанию короля, там, как и в Берлине, они могли жить в обособленных французских кварталах, пользоваться особыми, ясно оговоренными правами, выбирать в магистрат своих представителей.
История с гугенотами прояснила для короля следующее: всех подданных нельзя стричь под одну гребенку; необходимо отделять одних от других. Государство должно давать новым иммигрантам материальные преимущества, если желает получить их лояльность. Этот опыт подвигнул Фридриха Вильгельма на издание Эдикта о переселенцах от 6 июня 1721 г., отныне определявшего принципы обращения со всеми иммигрантами: всех их без исключения следовало на первые три года освобождать от налогов, всем предоставлялась продолжительная отсрочка от исполнения воинской повинности либо, если они были религиозными пацифистами — как, например, «богемские братья», — полное освобождение от нее; в больших городах право на застройку городских пустырей должно было предоставляться в первую очередь им; иммигранты бесплатно получали лес для строительства домов, а 12,5 процента строительных расходов брало на себя государство; иммигрантам-ремесленникам предоставлялись государственные кредиты на самых выгодных условиях.
И позитивные результаты разумной и практичной политики не замедлили сказаться. В Пруссию ежегодно въезжали до 6000 иммигрантов — немцы, голландцы, швейцарцы, чехи, французы. По всем ост-эльбским провинциям они распространяли опыт и знания, полученные в более высокоразвитых странах, где прежде они занимались торговлей и ремеслами, работали на первых индустриальных производствах. Земля постоянно заселялась, особенно быстро росли города, и так же стабильно и бесшумно рос материальный и культурный уровень населения государства, прежде называемого — то с жалостью, а то с презрением — «песочницей империи».
И зальцбургские события Фридрих Вильгельм встретил во всеоружии: он был опытным специалистом в области иммиграционной политики (успешно использовать свой опыт он мог еще десять лет назад). Только что он совершил продолжительную инспекционную поездку по Восточной Пруссии, лично проверил, в каком положении находятся евангелические переселенцы из Пфальца и из католических епископств на Рейне и на Майне, откуда в последние годы люди приезжали тысячами. В присущей королю манере он вникал во все подробности: как происходит закладка домов, как проветриваются стойла, как эти люди сеют, в каком состоянии крестьянский инвентарь и т. д. (Кроме того, король строжайшим образом проверил кассовые книги доменов — подробности мы еще узнаем!) Так король и добывал себе компетентность и независимость даже на поприще международной политики, хотя всячески ее сторонился. Вооружившись прогрессивными идеями толерантности (эпоха Просвещения уже наступила), будучи непревзойденным профессионалом миграционной политики, теперь Фридрих Вильгельм появился на международной сцене, чтобы сыграть блестящую роль. И тут оказалось: король, так мало сведущий в делах дипломатических маскарадов, не знает себе равных там, где речь идет о вещах практических и близких каждому человеку.
26 августа и в Зальцбурге, и в Восточной Пруссии одновременно раздались раскаты грома, заставившие содрогнуться всю немецкую общественность. Император, чувствуя угрызения совести из-за военной акции против зальцбургских крестьян и в то же время опасаясь за свою «Прагматическую санкцию», пожелал огласить в Зальцбурге так называемый «Декортаториум». Император призывал протестантов к спокойствию, настоятельно советовал покориться власти архиепископа, но в то же время сулил помощь тем, кто обратится к нему с жалобами по религиозным вопросам. Архиепископ Фирмиан, оскорбленный нарушениями его «территориального суверенитета» в Зальцбурге, велел сорвать императорские объявления со стен. Свою позицию по отношению к «крестьянскому сброду» он подтвердил новыми угрозами. Тем же днем в Кёнигсберге, столице Восточной Пруссии, по приказу Фридриха Вильгельма I был публично повешен глава местной палаты Управления королевскими доменами фон Шлюбхут. Господина фон Шлюбхута, «кавалера из старинного дворянского рода» и родственника графа Трухзеса фон Вальдбурга, то есть аристократа, осудили уголовным судом в Берлине после трехдневного процесса. В качестве главы местной палаты фон Шлюбхут «немилосердно обращался с подданными», а также растратил 1700 талеров, предназначенных для выдачи «колонистам, привезенным из чужих стран». Король-солдат велел немедленно привести смертный приговор в исполнение.
Ужас привилегированных сословий в Пруссии, да и в империи тоже, перешел все границы. Никто не мог вспомнить, чтобы когда-либо представитель дворянского рода столь наглядно наказывался за жестокое обращение с бедняками и за растрату. Брауншвейгский посол в Берлине сообщал своему двору: «Этот пример навсегда будет стоять перед глазами каждого чиновника, давшего присягу…» Совершенно верно. Но прежде всего это касалось всех чиновников Пруссии: они убедились, что обманывать переселенцев, еще не знакомых с местными условиями и потому особо нуждающихся в заботе и внимании государственных служащих, король никому не позволит. Показательная казнь одного — кровавое поручительство за благо десятков тысяч.
1 сентября Фридрих Вильгельм отправил в регенсбургский рейхстаг служебную записку, где предлагал зальцбургским протестантам убежище в Пруссии. А 5 сентября в Вене был опубликован императорский мандат, полный угроз в адрес Регенсбурга, где развелось слишком много терпимости и сотрудничества с «крестьянскими изгоями, под предлогом религии образующими праздные толпы». В тот же день архиепископ Фирмиан снова заявил, что «бунтовщики» зальцбургской земли — не лютеране, а опасные сектанты, «мечтатели и фанатики».
Во вторник 11 сентября Софья Доротея прибыла вместе с придворным штатом в Вустерхаузен для участия в охотничьем сезоне. Король, куривший у окна в Табачной коллегии, при виде кареты королевы встал, выбил трубку и взмахнул платком. Тут же раздался оглушительный залп замаскированных пушек — королеву приветствовали салютом. Королева и ее фрейлины от неожиданного грохота оказались чуть ли не в шоке. А король хохотал и от радости бил себя ладонями по бедрам. Его распирало хорошее настроение. На днях в голову королю пришла замечательная идея, и вот вчера он отправил в Регенсбург специального курьера с заданием: посетить заодно и зальцбургскую землю и поговорить там с крестьянами, дабы убедиться в их «истинной набожности», а также ознакомиться с их бытом.
Евангелический корпус под председательством саксонцев обратился к императору и ввиду нетерпимого положения протестантов в зальцбургском архиепископстве попросил предоставить им право на эмиграцию. В письме от 15 сентября король-солдат требовал сделать еще один шаг: в случае, если зальцбургский архиепископ наконец не образумится, пригрозить ответными мерами против католических церквей и монастырей на территориях, подвластных протестантским князьям. Он писал:
