Анна Антоновская - Базалетский бой (Великий Моурави - 5)
- Керим, да защекочет тебя жена чувячника? Ты опять угадал. Рук надо много... Выслушай и подумай, но не долее половины базарного дня.
И Баиндур принялся подробно пересказывать то, что узнал от Юсуфа.
Все началось с наложниц, которые громко стали сетовать на невнимательность к ним шах-ин-шаха: он упорно не останавливает на них свой алмазный взор, а одежда их изношена и скудны украшения!
Мусаиб рассказал шаху о зазнавшихся наложницах, чья красота давно стала сомнительной, и предупредил, что такой ропот может вызвать у обитателей ханских гаремов сочувствие к перезрелым.
Но вместо свирепого повеления высечь молодых кизиловыми ветками, а "сомнительных" изгнать, заменив более красивыми, шах сочувственно вздохнул и приказал поручить богатейшим купцам отправиться в Индию, Афганистан и Египет за лучшими тканями, драгоценностями и благовониями, выдав в задаток мешок туманов. Потом милостиво повелел передать наложницам о шахском снисхождении, ибо они на погребении Сефи-мирзы потрясали небо воплями и, вырывая из своих кос толстые пряди, бросали их на возведенный курган, а "сомнительные" разрывали ожерелья, запястья и другие украшения, вырывали из ушей серьги, закидывая ими могилу, и, рыдая, уходили, даже не оглядываясь на свое богатство, проворно подбираемое нищими.
Али-Баиндур как-то по-кошачьи подскочил к дверям. Убедившись, что никто не подслушивает, он удобно облокотился на мутаки, затянулся дымом кальяна и, ехидно прищурившись, продолжал:
- Юсуф-хан клялся, что царственная ханум Лелу не снимает белой одежды, не носит никаких украшений и вместо былой страстной любви выказывает шаху лишь ненависть и презрение. Она навсегда отказалась делить с "львом Ирана" ложе и заколотила гвоздями внутренние двери. Жене Эреб-хана удалось узнать от третьей жены шаха, что повелитель Ирана, лишенный приятной, тонкой беседы за изысканной едой и разумных советов Лелу, без которых раньше ничего не предпринимал, сильно страдает, ибо жизнь его стала скучной и однообразной. Напрасно встревоженный Мусаиб уговаривал Лелу остерегаться гнева шаха, ибо он может потерять терпение. Напрасно в слезах упрашивали другие жены и многие наложницы не подвергать себя опасности. Лелу спокойно отвечает, что ей сейчас страшна только жизнь и чем скорее она кончится, тем лучше. А любить убийцу своего единственного, неповторимого сына, чистого, как родник святой горы, запрещает ей аллах, ибо не по его воле, а по воле шайтана совершил шах страшное злодейство.
Во всех шахских гарем-ханэ открыто говорят, что осталась жить Лелу, только вняв мольбе Гулузар, которая тоже сняла украшения и похудела так, что белая одежда делает ее похожей на тень, а глаза - на озера, ибо в них никогда не высыхают слезы.
Даже змеевидная Зулейка живет в страхе: шах-ин-шах хотя и объявил своим наследником сына Сефи-мирзы, но каждый день собственной рукой дает ему снадобье из опиума, задерживающее рост и развитие мозга. Но Сэм и не думает терять розовый цвет лица и тянется вверх, точно на крыльях Габриэла, - ханы шепчутся, что царственная Лелу тоже каждый день дает Сэму снадобья, убивающие яд шахского лекаря Юсуфа. Говорят, шах об этом догадывается, но молчит, боится Лелу.
Покончив с Лелу, Юсуф-хан заговорил о купцах, предпринявших путешествие для обогащения ничтожных хасег, которые хитростью выманили у шаха ценности. Сам аллах подсказывает не допускать подобную несправедливость. Разве преданные шах-ин-шаху менее достойны внимания? Или найдется бессовестный, утверждающий, что наложница выше правоверного?
Почему нигде не сказано, как предотвратить непредотвратимое! И вот со дня ухода каравана купцов в страны мира Юсуф-хан потерял сон. Ослепительные драгоценности, которые привезут купцы, могут обогатить двух ханов. Что только не подскажет улыбчивый див!
Можно воздвигнуть дворец, подобный шахскому. И еще можно скупить красавиц всего Востока, черных, как черное дерево, и желтых, как слоновая кость, созданных аллахом по подобию своей первой жены. Можно сделаться могущественным и, овладев тайной солнца, заставить дрожать землю. Можно на Майдане чудес купить илиат и прослыть Сулейманом Мудрым. Можно превратить жизнь в усладу, подсказанную Шахразадой в "Тысяче и одной ночи"... Но зачем перечислять? Разве дано аллахом предугадать границу желаний?
Хан Юсуф долго молился, прося аллаха или избавить его от тревожных дум, или подсказать средство овладеть несметными ценностями, нагруженными на тридцати верблюдах. И вот случилось то, что случилось! Свершилось чудо! Когда в одну из ночей Юсуф-хан так умолял аллаха и уже все молитвы иссякли и Юсуф погрузился в крепкий сон, к его ложу на облаке спустился аллах и... повелительно сказал: "Юсуф! Как можешь ты сомневаться в моем благожелательстве? Не ты ли осыпаешь милостями мечеть шейха Лутфоллы? Не ты ли воздаешь мне хвалу и почести, даже когда час молитвы застает тебя в дороге? Мне ничего не стоит отдать тебе тюки роскоши из каравана семи купцов, так как их алчность известна всему Майдан-шах и большую половину золотых монет, полученных от "льва Ирана", они оставили дома. Поспеши, Юсуф-хан, ибо купцы, уже закупив драгоценный товар, возвращаются, - а запоздавшего всегда ждет неудача. Не забудь, о Юсуф, что в пустыне сейчас рыскает прославленный разбойник Альманзор со своим слугою, который украдет у тебя ресницу из глаз - и ты ничего не заметишь. Шайтан дал силу Альманзору, и он с одним слугой легко грабит караваны в двадцать верблюдов. Ни один правоверный купец не пускается в путь раньше, чем не объединится с караваном в сорок верблюдов, охраняемых сорока погонщиками, пятью караван-башами и десятью рабами. Поэтому, почитающий аллаха Юсуф, не приближайся к первому караван-сараю, а напади на второй, куда Альманзор никогда не заглядывает и где караваны купцов разделятся по числу владетелей... и направятся, куда кому надо".
Тут Юсуф-хан простонал: "О аллах! Как я могу, даже с твоей помощью, овладеть таким караваном?"
- "А разве у тебя нет друга? - удивился аллах. - На одного богатств купцов слишком много, на двоих - как раз, чтобы утолить все желания и еще оставить старшему сыну для любимой хасеги..." Тут облако стало таять.
Проснувшись, он, Юсуф, сразу вспомнил об Али-Баиндуре и прискакал предложить другу обогатиться вместе. Пусть Али возьмет с собою ровно два десятка сарбазов для охраны отбитого каравана, - ибо хотя у него, Юсуф-хана, двадцать рабов, но осторожность учит не полагаться на одних рабов.
Внимательно выслушав хана, Керим даже попросил Баиндура повторить, сколько можно купить благ, если пощекотать купцов, и похвалил себя за то, что скрыл от хана гибель царя Симона, ибо Баиндур сразу отказался бы от соблазна и утроил бы зоркость в слежке за царем Луарсабом, притязателем на освободившийся картлийский трон. "Да не позволит аллах забыть, что Юсуф-хан мне враг. Тогда..." Подумав для приличия, Керим со вздохом посоветовал не терять такого редкого случая и немедля согласиться, ибо чудеса "Тысячи и одной ночи" снятся только однажды, и то лишь отважным.
- Тебе, наверно, шайтан на язык наступил! - рассердился Баиндур. - Я и так немедля согласился, но разве могу хоть на час оставить Гулаби?
- На меня и Селима можешь.
- А если как раз в это время шаха или - еще хуже - Караджугая осенит мысль прислать гонца, дабы узнать у меня о здоровье царя Луарсаба?
- О мудрый Али-Баиндур-хан! Я об этом не подумал. Мохаммет свидетель, лучше откажись!
- Отказаться? Поистине, сегодня ты похож на петуха после неудачного боя за курицу соседа. Где ты видел умного, глупеющего от препятствия? Разве такое богатство каждый день попадается?
- О хан из ханов! Ты прав! Но возможно ли одновременно пребывать здесь и на пути к караван-сараю?
- Беру в свидетели разноцветную шайтаншу, что сегодня ты возлежал не на своем ложе! Иначе почему, как всегда, не можешь догадаться о моей благосклонности к тебе?
- Да послужит мне на всю жизнь радостное воспоминание о своем доверии, хан из ханов! Но разве я могу разгадать твои высокие намерения?
- Ты, а не я, поедешь с Юсуф-ханом на охоту.
- Я? Я?! Да сохранит меня аллах от подобного замысла!
- О Хуссейн! О Аали! Почему нигде не сказано, что делать с глупцами, не ведающими своей выгоды! Ведь и тебе при дележе...
- Выгоды? А разве хану не известна пословица грузин? Если богатый проглотит змею, скажут: "Как лекарство принял". Если бедный - скажут: "От голода съел". Если Али-Баиндур попадется, скажут: "Какой веселый хан! Пошутил, перепугав купцов". Если Керим попадется, скажут: "Какой наглый раб! Ограбил, зарезав купцов!" И шах-ин-шах повелит пригвоздить меня к позорному столбу, и после разных мелких удовольствий - отсечения руки, носа, ушей - с живого сдерут кожу, дабы и на том свете не обогащался за счет шахского сундука.
Али-Баиндур побледнел, он знал, что шax за такую наживу и хану может снять голосу. А разве после потери головы не все равно - отрежут нос или сдерут кожу? Нет, он, Али-Баиндур, никогда не поедет с Юсуф-ханом! Но... упустить неповторимый случай!?. Ведь он, Баиндур, только средний хан, у него и половины богатств Караджугая нет. Еще год, не больше, протянет окаменевший Луарсаб. Тогда можно вернуться в блистательный Исфахан... но с чем? За годы его, Али-Баиндура, заточения в проклятой крепости Гулаби что он приобрел? Кругом бедняки... Сколько с них налогов ни брал - все равно что ничего. Отказаться невозможно, надо заставить Керима, а потом...
