Борис Миронов - Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации

Л.С Гринин полностью разделяет точку зрения о повышении жизненного уровня в позднеимперской России и не усматривает главную причину революции в экзистенциальном кризисе. Подвергнув всесторонней критике построение С.Н., он заключает: «В России не было типичного классического мальтузианского структурно-демографического кризиса, характерного для позднеаграрных стран. <…> В России была уже крупная промышленность и зрелое государство. Структурно-демографическая теория не объясняет в достаточной мере эти ситуации». Совершенно уместно и доказательно приводятся статистические сведения о динамике промышленности, о валовой и товарной зерновой продукции и ее экспорте, верно отражающие основные позитивные тенденции развития народного хозяйства страны. Заслуживают внимания дополнительные аргументы, приведенные Л.С. Грининым в пользу повышения благосостояния населения: отсутствие в русской художественной литературе частых упоминаний о голоде и недоедании, а также рост потребления сахара и подсолнечного масла (можно прибавить также — пшеничного, более дорогого, но более калорийного и легче усвояемого хлеба). Он согласен: «часто революции происходили именно в период некоторого повышения уровня жизни населения»{476}.

П.В. Турчин со мной также согласился: «обнищание народа — не самый важный из факторов, ведущих к революции», и справедливо констатировал: С.Н. «откатился на позиции грубого неомальтузианства». Это особенно примечательно, ибо П.В. Турчин иногда выступал в соавторстве с С.Н.{477}

К высказанной мной ранее критике в адрес работ С.Н., считающего себя продолжателем Ф. Броделя и других корифеев школы «Анналов», следует сделать несколько дополнений, так как оппонент придумал, как ему кажется, новые сильные контраргументы{478}.

4. «Продолжатель Ф. Броделя»

Сергей Александрович, Вы действительно великий историк. Ваши труды поражают своей глубиной и непосредственно научным подходом.

Данные как «дышло, куда повернешь, туда и вышло»

Центральное место в построениях С.Н. занимает тезис о систематическом обнищании и голодании российского крестьянства после Великих реформ 1860-х гг., что в конечном итоге якобы и породило революции 1905 г. и 1917 г. Он обосновывает существование дефицита продовольствия тем, что будто производство зерновых и картофеля было недостаточным для удовлетворения всех потребностей населения на надлежащем уровне. Его оппоненты доказывают обратное. Но спор о производстве зерновых вращается вокруг вопроса о достоверности официальных данных. По моим оценкам, в XIX в. и в XX в., вплоть до коллективизации, они занижают сборы на 20–30%, и, чтобы хотя бы отчасти компенсировать это, предлагаю внести 10%-ный поправочный коэффициент. С.Н. решительно возражает, утверждая: до Первой мировой войны официальная сельскохозяйственная статистика не требует поправок, так как крестьяне и органы их самоуправления сообщали сборщикам сведений достоверную информацию. Лишь в 1920-е гг. крестьяне стали, по его словам, «прибедняться» и преуменьшать данные о положении своего хозяйства из-за опасения увеличения налогов. Другими словами, царским властям земледельцы доверяли, а советским — нет. Однако за 10–15 лет ни отношение крестьян к властям, ни ситуация со сбором сведений принципиально не изменились. Информация поступала от самих земледельцев, которые как до, так и после революции не доверяли властям и любыми способами стремились уклониться от предоставления достоверных данных о своем хозяйстве, опасаясь дать повод для увеличения налогов. В данном случае совершенно неважно, что власти собирали сведения о посеве и урожае зерновых по уездам и губерниям не с целью увеличения налогов, а, главным образом, для мониторинга продовольственного положения страны, выяснения средней обеспеченности населения, районов хлебных избытков и недостатков. Важно другое — крестьяне этого опасались, и это зафиксировано многочисленными свидетельствами современников и до, и после 1917 г.[54] Но царские и советские власти по-разному реагировали на дезинформацию — первые индифферентно, вторые, более заинтересованные в точности информации, — озабоченно, так как страна после двух тяжелых и кровопролитных войн испытывала серьезный экономический и социальный кризис. В силу этого по инициативе властей в 1920-е гг. ученые предприняли специальные исследования для установления истины. Эксперты обнаружили у крестьян синдром «прибеднения», под влиянием которого они занижали сельскохозяйственные сведения: посевы — на 22–23%, урожаи — на 4% при высоких урожаях и на 38% при низких, численность крупного рогатого скота — на 1–5%, овец и коз — на 6–10%, свиней — на 20–27% (по расчетам на 1925–1927 гг.). Основываясь на этом, ученые разработали «коэффициенты недоучета», использовавшиеся при обработке поступавшей от населения информации, что известно С.Н.{480}

Почему же оппонент отвергает поправки к дореволюционным официальным сведениям, но принимает их для советских данных? Причина — простая. Согласно его мальтузианским взглядам, дореволюционная деревня должна была страдать от перенаселения, сельское хозяйство — находиться в упадке, а советская послевоенная деревня, вследствие сокращения численности населения под влиянием войны, наоборот, должна была испытывать временный подъем. Чтобы доказать адекватность мальтузианской концепции, ему нужны для довоенного сельского хозяйства данные, свидетельствующие о его кризисе, а для послевоенного — наоборот, о его прогрессе. Поскольку российская действительность и при царской, и при советской власти не соответствовала мальтузианской концепции, С.Н. приходится манипулировать данными, которые в его руках превращаются, как говорит пословица, в «дышло, куда повернешь, туда и вышло».

В 1-м издании моей книги «Благосостояние» приведено, как мне кажется, достаточно аргументов в пользу моей точки зрения. Не буду их повторять. Приведу новые. При оценке потребления населения учитываются два аспекта: (1) направление динамики (положительная или отрицательная) в сборе зерновых, покрывавших около 70% потребностей населения в калориях, и (2) степень удовлетворения потребностей. При оценке динамики потребления проблема точности официальной статистики не имеет принципиального значения: если официальная статистика показывает увеличение производства зерновых во времени, то, естественно, на потребление оставалось больше хлеба и питание улучшалось. Причем как в том случае, если бы статистика была точной, так и тогда, когда она сборы занижала, ибо постоянное искажение не влияет на направление динамики. Как доказывают любые расчеты — с поправками или без поправок — производство зерновых на душу населения с 1851–1860 по 1911–1914 гг. возросло на 19%. Поскольку питание всегда имеет приоритет над всеми остальными потребностями, то из этих данных неоспоримо следует: питание российских граждан в пореформенный период улучшалось.

Когда речь идет о качестве потребления, то важно не столько направление изменений, сколько абсолютный сбор зерновых и величина потребностей. Здесь яблоком раздора стала оценка потребности в фураже. С.Н. упрекает меня в занижении расхода хлеба на фураж. Но его рассуждения носят спекулятивный характер, потому что никто точно не знал и до сих пор не знает, сколько фуража потреблял скот. Давайте поставим проверку официальной статистики сбора хлебов на твердый фундамент фактов. На 1901–1910 гг. мы располагаем фактическими данными о производстве и расходовании зерновых и картофеля на все нужды, кроме фуража, — на потребление крестьян и горожан по бюджетным обследованиям, на экспорт, винокурение, армию и на семена по официальным данным. Потребности же на фураж оценим по нормам, на которых настаивает С.Н., — по 154 кг в переводе на душу всего населения{481}. Результаты расчета приведены в табл. 27.

1901–1910 гг.

Население, млн. … 108,1

Хлеб и картофель (в переводе на зерно) на питание всего населения (по 295 кг на д.н.), млн. т … 31,89

Семена, млн. т … 13,27

Фураж по норме Нефедова/Министерства продовольствия (154 кг на д.н.), млн. т … 16,65

Экспорт, армия, винокурение, млн. т … 12,42

Итого потреблено зерновых и картофеля, млн. т … 74,23

Валовой сбор зерновых и картофеля по данным ЦСК, млн. т … 59,01