Повседневная жизнь языческой Руси - Людмила Алексеевна Черная
Все бесчинства в большей или меньшей степени вызывались и сопровождались обильным питием хмельных напитков. В 921–922 годах арабский путешественник Ибн-Фадлан видел на Волге похороны знатного руса, которые начинались с питья хмельных напитков еще до сожжения умершего и продолжались в том же духе несколько дней: «Они… пьют ночью и днем, так что иной из них умрет, держа кубок в руке»[228].
Способность много пить, напиваться допьяна расценивалась как признак богатырства. Широко известны слова князя Владимира Святославича, сказанные им якобы при выборе веры: «…Руси есть веселие пити, не можем бес того быти»[229]. Да и сам князь знаменит был своими обильными и многодневными хмельными пирами.
В русских былинах богатыри единым духом осушали чаши весом в полтора пуда. Так, Василий Буслаевич созывает пир «пива пьяного», на котором богатыри после всего выпитого должны еще выдержать удар «черленого вяза» — дубины. И если у пьющих это получалось, то Василий Буслаевич брал их в свою дружину. Другой былинный богатырь Илья Муромец выкатывает бочки с вином и созывает «голь кабацкую»:
Ступайте вы ко стару на почестной пир, Напою вином и всех вас допьяна.В былине «Василий Игнатьевич и Батыга» герой освобождает Киев от врагов, только упившись допьяна.
По представлениям язычников, пить до полного опьянения значило проявлять уважение к хозяину, поэтому этот обычай, порицаемый церковью, продолжал существовать на протяжении столетий вплоть до настоящего времени. В праздники бражничество как бы входило в праздничный чин. Бесчинное, беспричинное пьянство однозначно осуждалось православной церковью, оно считалось грехом более тяжким, чем идолопоклонство. Народные поговорки отражают двойственное отношение к пьянству: «Пьян да умен, два угодья в нем»; «В пьяном бес волен»; «Над пьяным и оборотень потешается».
Бесчинным было пародийное опаивание «мнимого мертвеца» на поминках, когда кто-то из мужчин изображал умершего. Его обильно кормили и поили, а когда он упивался, то выносили из избы и бросали за воротами, а сами начинали петь песни, плясать и драться.
«Хворь, выйди вон!»
Болезни, судя по всему, воспринимались язычниками как некая телесная, чуждая человеку сущность, проникающая в него извне, как насланная кем-то порча или как нечистая сила, захватившая человека в свои сети. Поэтому ее необходимо было «прогнать», тем или иным способом выдворить из организма, совершив специальные обрядовые действия.
По представлениям древнерусских язычников, болезни жили где-то на краю света, за морем, в болотах, на дне колодцев, в дремучих лесах, колючих зарослях, в общем, в разных гиблых местах. Но источником болезни могла быть и собственная тень человека, воспринимаемая как отдельное существо. Тень вызывала усыхание и похудение. В таких случаях тень из больного «вынимали» следующим образом: подводили человека к стене, падавшую от его фигуры тень обкалывали булавками либо обводили мелом или измеряли нитью. После этого нитку сжигали, булавки выкладывали на пороге, прося тень забрать свою болезнь.
Болезни не гуляли сами по себе, их насылали колдуны и ведьмы, всякая нечистая сила, демоны, «дурной глаз» кого-то из людей, намеренная порча. Болезни как всякая телесная индивидуальность имели имена собственные, возникающие, в основном, из симптомов заболевания (желтуха, краснуха, огонь, грызь) или от тех сил, которые их наслали на человека (полуношница, лихой, жаба, червь, лягушачий глаз). А поскольку язычники старались то, чего особенно боялись, не злить, называть уменьшительно-ласкательными, задабривающими или возвеличивающими словами, чтобы расположить к себе и тем самым защититься от проникновения болезни внутрь организма, то их часто именовали «оспица», «добруха», «смиренчик», «барыня», «князь», «бабушка», «сестра», «своя» и т. д.
Существовал целый полк «переносчиков» болезней, как бы доставлявших их в пункт назначения. Они представлялись то в виде девушек, то в виде старух, в основном безобразных или аномального внешнего вида, например с одним глазом. Поставщиков болезней могли представлять и в виде полулюдей (с крыльями, клювом, бычьей головой, птичьими лапами, копытами и пр.), и в виде простых животных (кошек, собак, свиней, медведей, змей, мышей, лягушек, мух, червяков). В ипостаси разносчика болезней часто выступал и аномальный воздух в виде тумана, мглы, дыма, пара, облака или семидесяти семи вредоносных струй.
Болезни то бродили в одиночку, то соединялись в «семейные союзы». Более всего насчитывалось болезней-«сестер». Так, например, лихорадка представала в количестве семи или двенадцати «сестер», называемых по именам («Ломея», «Огнея», «Трясея» и т. д.). В христианские времена существовали даже иконы и миниатюры, на которых изображался архангел Михаил (он же Рафаил, Синаил, Сихаил), побивающий копьем или трезубцем лихорадки в виде женских демонических фигурок разного цвета[230]. Были и, так сказать, «групповые» образования заболеваний, у которых было не одно тельце, а 7, 9, 12, 27, 40, 77 и 99. Болезни с телами в количестве семидесяти семи с половиной и более (до ста) считались неизлечимыми, смертельными.
Болезни были хитры, они владели приемами оборотничества и могли легко превращаться не только в животных и насекомых, но и в предметы (чаще всего в клубок ниток), а также в мельчайшие, едва заметные глазу соринки или соломинки. Разгадать появление болезни в таком виде было крайне сложно, а потому на всякий случай требовалось соблюдать всяческие запреты, проводить традиционные ритуалы, произносить заговоры.
Болезни проникали через открытые границы человеческого тела — рот, нос, глаза, уши, ногти, волосы, гениталии. Их и надо было постоянно защищать. Вычислить время проникновения болезни в человека было несложно: это пограничное время, особенно опасное с полуночи до первых петухов, время сна и приема пищи. Считалось, что болезни чаще всего влетают или вползают, но могут также проникать и другим способом (через укус, слюну, прикосновение животных). Так, если человек проглотил кошачий волос, наступил на гусеницу или если его головы коснулась летучая мышь, то это неизбежно приведет к определенному недугу. В частности, от касания летучей мыши на голове образуется колтун.
Первичные приемы борьбы с болезнями, а также их предупреждения состояли в изгнании и уничтожении чужеродного болезненного тела из организма человека. Если изгнания не получалось, то следовало «купить» добровольный уход болезни вовне. Нужно было выбрать пограничное время и пространство, набрать правильных участников ритуала, провести действия, соответствующие «характеру» болезни, ее складу, поведению, «душе». Общим местом был запрет на произнесение имени заболевшего вслух, ведь
