Ричард Дейвенпорт-Хайнс - В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000
Выступления по радио и статьи Хобсона были помпезными и содержали множество неточностей. Примером может служить статья в «Нью-Йорк Таймс» от 9 ноября 1924 года, озаглавленная «Один миллион жертв наркотической зависимости в Америке», а также книги – «Наркотическая опасность» (1925), «Современные пираты – уничтожьте их» (1931) и «Наркозависимость. Злокачественная расовая опухоль» (1933).
Частью такой пропаганды являлась критика традиционных форм приема наркотиков. Законопроект Ганди, представленный в 1921 году, предлагал запретить использование пейота в индейских племенах Техаса, Аризоны и Калифорнии. Однако пейот имел небольшое значение по сравнению с ростом употребления марихуаны, который последовал в США вслед за принятием Восемнадцатой поправки, которая вошла в силу с января 1920 года. Основной причиной роста популярности марихуаны был «сухой закон». Поскольку спиртные напитки стали менее доступными и более дорогими – и часто некачественными – начали открываться так называемые «чайные». Они напоминали бары, где из-под прилавка наливали спиртное, но в них посетителей снабжали марихуаной по цене, гораздо более низкой, чем контрабандное или самогонное виски. Подсчитано, что в 1930 годах в Нью-Йорке действовало более 500 «чайных». Некий ученый в 1972 году пришел к выводу, что широкомасштабное немедицинское потребление марихуаны в США спровоцировало изменения в законах, но не изменение человеческой природы. Если не считать федеральное законодательство, марихуана была включена в закон штата Техас от 1919 года, ограничивающий использование наркотиков в немедицинских целях. В 1923 году в Техасе запретили хранение наркотиков, включая марихуану, с целью продажи. В штате Нью-Мексико в 1923 году также запретили выращивание, импорт и продажу индийской конопли, а также, вслед за федеральным законом об импорте и экспорте наркотиков, стали рассматривать хранение наркосодержащих веществ как свидетельство незаконного ввоза. В прессе эти законы с далеко идущими последствиями освещались крайне скудно: в газете, выходящей в столице штата – два коротких предложения, сообщающих о существовании такого закона и один абзац в «Нью Мексикан» города Санта-Фе. Больше ничего.
Влияние «сухого закона» было не единственной причиной распространения марихуаны – ему способствовали полмиллиона мексиканцев, которые с 1915 по 1930 год переехали работать в США. Две трети из них осели в штате Техас, а другие рассеялись по территориям, лежащим к западу от Миссисипи. Вследствие этого местные законы против марихуаны были приняты в Калифорнии и Юте (1915), Колорадо (1917), Нью-Мексико, Арканзасе, Неваде, Орегоне и Вашингтоне (1923), Айдахо, Канзасе, Монтане и Небраске (1927), Вайоминге (1929), Южной Дакоте (1931), Северной Дакоте и Оклахоме (1933). Принятию таких законов почти не предшествовало публичное обсуждение, отчасти их мотивацией служило недружелюбное отношение к мексиканцам (которое было сравнимо с враждебностью к китайским иммигрантам, работавшим ранее на рудниках). Об уровне дебатов в законодательных собраниях можно судить по отчету о новом, более строго законе, запрещавшем использование, продажу и хранение марихуаны. Этот отчет был опубликован в газете «Монтана Стандарт» от 27 января 1929 года.
«В течение недели, пока Закон о марихуане обсуждался в комитете по здравоохранению, в конгрессе штата веселились. Марихуана – это мексиканский опиум, растение, которым пользуются мексиканцы и выращивают на продажу индейцы. «Когда какой-нибудь пеон на свекольном поле делает несколько затяжек, – объяснил доктор Фред Алшер из округа Минерал, – он думает, что его избрали президентом Мексики, поэтому начинает казнить своих политических противников. Я слышал, что в Бутте, куда мексиканцы часто ездят зимовать, они после пары затяжек марихуаной устраивают воображаемые бои быков или турниры в честь королевы праздника, которую называют «Испанской розой». Делегации из Силвер Бау и Йеллоустоуна пожаловались на международные конфликты». Все посмеялись, и рекомендовали принять законопроект».
В 1920-х годах мексиканцы устраивались работать на сталелитейные заводы, в строительные бригады и промышленные предприятия Чикаго, Канзас-Сити, Кливленда, Детройта, Сент-Луиса и других крупных городов. В Чикаго семьи европейского происхождения с возмущением относились к тридцати тысячам мексиканцев, которые в районах со смешанным населением страдали от расового неравноправия. Полиция обращалась с ними предвзято, а часто – жестоко и незаконно. Бедное, безграмотное и бездеятельное мексиканское меньшинство представляло собой легкую мишень для чиновников, которым выгодно было проводить политику запретов, но не хотелось оскорблять полицейскими налетами политически влиятельных белых избирателей. К концу 1920-х годов появились многочисленные сообщения о жестоком преследовании мексиканской традиции курения марихуаны. Хотя в штате Иллинойс не было законов, направленных против хранения или продажи этого наркотика, существовали законодательные акты о заменителях сигарет, с которых необходимо было платить налоги. В 1929 году прошла волна полицейских облав и арестов, которая сопровождалась разглагольствованиями о защите школьников.
В то время как привычка курить марихуану ограничивалась главным образом рабочими-иммигрантами, карибские матросы и иммигранты познакомили с ней местное население американских портов в Мексиканском заливе особенно Хьюстона, Галвестона и, прежде всего, Нового Орлеана. Марихуана свободно продавалась в аптеках Техаса до 1919 и Луизианы до 1924 года, поэтому аптеки были важными источниками поставок наркотика. В 1917 году один аптекарь из Галвестона писывал свою клиентуру, покупавшую марихуану, как мексиканцев, белых бедняков и сходящих с кораблей уроженцев Карибских островов. Другой аптекарь называл в качестве клиентов мексиканцев, белых бедняков – например, наркоманов – и лиц, близких к преступному миру. Курильщики марихуаны в районе Эль-Пасо не вызывали большой тревоги, но в портовых городах клиенты аптек внушали опасения. Кампания, развязанная новоорлеанскими журналистами, перевернула отношение общества к этому наркотику. Их статьи о воздействии марихуаны были сенсационными и угрожающими. Вместо того чтобы обратить внимание на уличных наркоманах, журналисты подняли тревогу по поводу мелких торговцев, поджидавших возле школ сотни учеников, чтобы приучить их к наркотику. Женский союз христианского воздержания утверждал, что в киосках с газированной водой, которые в большом количестве появились на улицах Нового Орлеана после объявления «сухого закона», легко можно было купить наркотики. Эта кампания напоминала ту, что послужила поводом для первых в истории городских запретов опиума 1870-х годов в штате Невада. В ответ на это в 1926 году было произведено более 150 арестов.
Стальной магнат, сенатор Лоренс Фиппс (1862-1958) согласился с утверждением, что после 1926 года в штате Колорадо возросло потребление марихуаны. Он сравнил ее с пейотом и призвал к федеральному запрету наркотика. Он не понял, что причиной роста потребления наркотиков был «сухой закон». Призывы Фиппса подержала новоорлеанская коалиция борцов с марихуаной. Все это сыграло важную роль в криминализации индийской конопли федеральным правительством в 1937 году.
Британская реакция на каннабис в этот период была гораздо спокойнее. Официальные лица не видели необходимости в запрете индийской конопли и не испытывали тревоги по ее поводу. Отмечалось лишь небольшое волнение в прессе. Изменения в законодательстве произошли (без консультаций со специалистами) в результате дипломатической инициативы египетского министра внутренних дел. Все началось в августе 1922 года, когда старший констебль северо-восточного порта Саут-Шилд выслал в Министерство внутренних дел Великобритании трубку, найденную у египтянина А. Хамеда, хозяина кофейни на Тайни-стрит, 5. Полицейские заподозрили Хамеда в поставках опиума индийским морякам, но тот уверял, что поставлял не опиум, а гашиш. Старший констебль запрашивал министерство, подпадал ли гашиш под действие Закона об опасных наркотических средствах, и ему ответили, что не подпадал. Экспертиза подтвердила, что вещество, найденное у Хамеда было индийской коноплей. Министерство внутренних дел не стало поднимать шум по поводу этого инцидента. Один из чиновников писал, что продажа гашиша или бханга в Индии, Британском Северном Борнео и в Южной Африке контролировалась правительством, она была полностью запрещена в британских колониях на Малайском полуострове и Цейлоне, но в самой Англии ее статус был неясным. Затем, летом 1923 года на Сейшельских островах были задержаны десять тонн загустевшего сока каннабиса, отправленных из Бомбея. Грузу, в конце концов, позволили следовать до порта Джибути во Французском Сомали. Внимание европейских властей к нему привлек француз по имени де Монфрей, ставший известным наркодельцом. Эксперт министерства внутренних дел Великобритании, сэр Уильям Уиллкокс, предположил, что ограничения на поставки опиума и других наркотиков могут создать повышенный спрос на индийскую коноплю. Однако Делевиню в 1923 году все еще казалось, что крупные международные поставки каннабиса отсутствуют.
