Оскар Йегер - Всемирная история. Том 4. Новейшая история

Оскар Йегер

Всемирная история. Новейшая история

Книга I

РЕВОЛЮЦИЯ ВO ФРАНЦИИ 1789-1799

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вступление на престол Людовика XVI. Прежняя система управления (ancien regime). Созыв Государственных сословий (Etats generaux)

Мы упоминали, что 10 мая 1774 года недостойному сластолюбцу Людовику XV наследовал его двадцатилетний внук, Людовик XVI, и мы проследили первые шаги юного короля, в которых проявилась безграничная добрая воля и столько ума, сколько можно было по справедливости ожидать от столь юного правителя и при такой обстановке как та, в которой он вырос. Ход событий со времени Людовика XVI облек короля таким могуществом, сделал его настолько важной и главной персоной государства, что нужна была необыкновенная даровитость и прозорливость для верного употребления такой безграничной власти. Между тем, монархическое направление и настроение умов того времени окружило и запутало короля таким обременительным, рабским, восточным этикетом, что тем самым сделало для него недоступным все, что для правителя должно быть наиболее необходимым — возможность видеть свой народ и государство в том виде, в каком они есть в действительности. Людовик XVI был человек обыденных дарований и главное — без силы воли; очень характерны его любимые занятия, охота и слесарня, которую он приказал себе устроить и куда удалялся, чтобы усердно поработать: при том и другом занятии не остаешься праздным и немного думаешь.

По уму его жена Мария Антуанета, дочь Марии Терезии, была несравненно выше мужа. Но она достигла своего высокого положения в семнадцать лет, была окружена со всех сторон самой изысканной лестью, и все высшее общество, во главе которого она стояла, вихрь удовольствий, правило «всегда быть веселой» (etre tiujours gaie), делавшее жизнь избранного общества похожей на постоянный бал-маскарад, пустота салонной жизни и светской представительности — не допускали ее в первые годы царствования до серьезных занятий; она не находила ни времени, ни терпения прочитать хотя бы одну серьезную книгу. Спрашивается, могла ли даже втрое сильнейшая сила воли и гораздо более ясный ум предотвратить то бедствие, которое уже давно надвигалось и проявлялось в расстройстве финансов.

Мария Антуанета. Гравюра XVIII века

Подсчитано, что во Франции при вступлении на престол Людовика XVI расходы на содержание двора составляли 880 миллионов франков в год, хотя тогда она была в ремеслах и промыслах — вчетверо, в земледелии — втрое, в торговле — вдвое беднее, чем во второй половине XIX столетия. Некоторые источники указывают на то, что в то время привыкли расходы текущего года покрывать доходами наступающего. Печальной стороной, в этом случае, было то, что плохое состояние финансов составляло не единственное зло: оно было наиболее ярким отражением и следствием крайне тяжелого состояния государства и общества.

Положение дворянства было самое роковое. Преимущества, которыми оно пользовалось, освобождение от уплаты податей, от рекрутчины, бесчисленные права и притязания на преимущества или пользования — все, что подразумевается под феодальным правом, бывшим некогда мерой вознаграждения за действительно трудные или связанные с опасностью для жизни услуги, за служение ленных дворян согражданам или вассалам, которых они охраняли от разбойников и хищных зверей, от нападения врагов и всякого иного насилия. Но эти времена прошли. Со времени Людовика XIV дворянство все больше и больше теряло свою самостоятельность в отношении к королю, оно теснилось при дворе и утрачивало свое влияние на низшие классы общества, отступая от своих обязанностей, сделавшихся излишними при новом монархическом правлении. Преимущества свои оно сохранило, но это породило понятное неудовольствие и ненависть к нему других сословий.

Дворянство было не единственное привилегированное сословие: оно разделяло привилегированное положение с духовенством, и привилегию на ненависть к себе со стороны других сословий общества, их отношения к общей Церкви и ее видимому главе, папе, и все, что придавал им священнический сан, делало их, в известном смысле, самым привилегированным сословием во всем французском государстве. Но и это сословие делало для народа гораздо меньше, чем раньше. Высшее духовенство — архиепископы, епископы, высшие аббаты — вышедшие почти исключительно из дворянства, разделяли воззрения, увеселения и их пороки, а также охотно вели праздную, светскую жизнь; труды же, сопряженные с духовным званием, всякого рода лишения, евангельскую нищету — предоставляли нести низшему духовенству, которое, плохо оплачиваемое, бедное, было как бы бесправно по сравнению с главами иерархии.

Все те, кто не принадлежали к привилегированным кругам из духовной или светской аристократии, назывались третьим сословием: и это третье сословие было чрезвычайно разнородно по составу.

Настоящее гражданское сословие сильно разбогатело в последнее пятидесятилетие: но политического значения и деятельности оно могло достичь лишь на королевской службе, и оно действительно достигало его этим путем. Поэтому очень распространена была погоня за такими должностями, которые нередко приобретались путем их покупки. Правительство содействовало этому болезненному стремлению граждан тем, что создавая все новые платные должности, обеспечивало их освобождением от податей, а также тем или иным преимуществом. Это было дальнейшее и возрастающее зло; оно создало еще один класс привилегированных — noblesse de robe, отнимало у мещанства значительное число именитых семейств и этим непосредственно подрывало влияние правительства: эти чиновники, наполняя собой городское управление, суды, податные палаты, прежде всего считали себя собственниками этих должностей, а не поверенными короля или страны. Более того, граждане страдали главным образом от давнего ограничения свободы торговли: торговля и промышленность были везде стеснены тягостными монополиями, бессмысленными таможенными границами между провинциями, тяжкими и несправедливо распределенными налогами. Тем не менее, благосостояние в этих слоях росло довольно быстро. Тем сильнее они чувствовали, с тем большей горечью воспринимали общественное унижение и пренебрежение, с которым аристократия относилась к ним, так как высокомерие ее росло по мере того, как она делалась бесполезной для общественного благосостояния.

Действительно, печальным и все более ужасным становилось положение народных масс, крестьян и тех, кто жил трудами рук своих. Подати и сборы (taille), от которых были освобождены дворянство и духовенство, ложились всей своей тяжестью на эти слои, не имевшие уже естественных защитников и заступников; по точным вычислениям известно, что простолюдин платил в пять или в восемь раз более того, что он должен платить в конце XIX столетия; притом ему надо было постоянно опасаться повышения оценки земли, если он принимался за усовершенствование своего владения. В неурожайные годы его положение становилось просто отчаянным; голодные бунты, с короткими промежутками и в различных местностях, продолжались на протяжении всего столетия. От бедствий, которые из этого проистекали, от язвы нищенства и бродяжничества, воровства и грабежа, от грубости сборщиков податей и экзекуторов, а также жандармерии — опять-таки страдал прежде всего простолюдин; равно тяготила его и военная служба, от которой уклонялись люди побогаче, даже и не принадлежавшие к освобожденным от нее сословиям.

Добавилось еще одно обстоятельство, которое может быть было наиболее значимой причиной того, что старофранцузское общество пришло к разложению, то есть к революции. В большинстве провинций крестьяне сами сделались землевладельцами. Тяжелой работой, медленно, с огромными лишениями, в тысячи местностях французский крестьянин достиг своего заветного сердечного желания. Дворяне, расходовавшие огромные средства на жизнь при дворе и от изменившегося образа жизни, должны были продавать часть своих поместий, и таким образом к этому времени землевладение стало делиться на почти равные трети, на 183 тысячи крупных, 700 тысяч средних и 4 миллиона мелких имений, положение Франции до 1789 года было таково, что одна треть землевладения, раздробленная до бесконечности, находилась в руках мелких владельцев, две трети находилось в собственности у крупных помещиков или обществ из дворян, духовенства, чиновничества и денежной аристократии. Эти последние собственники обычно не сами управляли своими имениями, они не были уже естественными главами крестьянства; узы уважения, которые связывали в прежние годы крестьянина и сеньора, были порваны и во многих местностях заменились совершенно иными чувствами.