Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин
Собственно Лужники были оставлены за новой городской чертой – Хамовническим валом. Приуроченный одним концом к неотменимой для обоих вариантов засечке Сетунского перевоза, Вал другим концом наставлен на большой овраг между Горами и Нескучным. До рубежа веков, когда по Валу проложили железнодорожные пути с двумя высокими мостами через реку, два определения были, пожалуй, равноправны. С появлением пути, отрезавшего Горы от Нескучного, старая ось вступила в новые права, чтобы спустя полвека увенчаться Университетом.
Мост и плотина
Еще немного топографии. Над Крымским бродом со времен Екатерины переброшен Крымский мост. Чуть ниже по течению река двоится рукавами основного русла и Водоотводного канала, прорытого по старице при той же государыне. Остров между речными рукавами держит носом против течения, в сторону Воробьевых гор. Своеобразной носовой фигурой на стрелке острова впоследствии поставили дом Яхтенного и гребного клуба. (Этот же мотив утрирован печально знаменитым изваянием Петра, ведущего корабль против течения, лицом к Горам.)
Круговая панорама Москвы с храма Христа Спасителя. Фототипия «Шерер, Набгольц и Ко». 1867. Фрагмент с Бабьегородской плотиной. Слева – стрелка Водоотводного канала
Поднятие флага Московского Речного клуба. Рисунок. 1901
Главное русло ниже стрелки до советских лет перегораживала землебитная, позднее деревянная Бабьегородская плотина, которая и отводила часть воды в канал. (Топоним «Бабий городок», давший название плотине, происходит, в свою очередь, от свайных баб, какими укрепляли берега.)
Плотину можно полагать границей ареала Воробьевых гор в предельно крупном очерке. Вода у горного подножия – это больша́я, бо́льшая вода, чем ниже по течению. Это вода до раздвоения реки, во-первых, и над плотиной, во-вторых. Что важно для дальнейшего.
Герасим
Ибо в «Муму» впервые на воде меж Воробьевых гор и Лужников является, помимо жертвы потопления, фигура жертвователя. Того, кто топит.
Притом для описания Герасима Тургенев прибегает к метафорам лесным, древесным, даже называет его лешим. В остальном повесть поставлена под знак воды. Обязанность Герасима – возить на двор бочку с водой. Пьяницу Капитона прячут от Герасима в чулане с водоочистительной машиной. Разочаровать Герасима в Татьяне можно напоив ее, так что отдав Татьяну Капитону, Герасим отдает ее самой воде. Муму утоплена в Москве-реке, но раньше спасена Герасимом оттуда же.
Собака спасена на Крымском броде. Это название существовало и как синоним Крымского моста. От брода же Герасим отплывает с ней впоследствии. Ход лодки вверх есть ход большой водой, а воду поднимает Бабьегородская плотина. Неслучайно в половодье плотину открывали, чтобы не залить вышележащие места.
Тогда Герасим – аллегория плотины, поднимающей речную воду подле Воробьевых гор. Отсюда, может быть, все деревянное в его портрете.
Для суеверия он олицетворяет водяного, заправляющего и плотиной, и рекой, и мокрым лугом, и источником в горе. Вне суеверия он только аллегория, иносказание в персоне обстоятельств места. Аллегория раздачи или удержания воды; плотины как кордона между водами; низкого берега, разлива, водополья; наконец, воды нагорной, прибывающей размеренно или внезапно.
Овражистые Воробьевы горы в самом деле полноводны. Стройка Витберга закрылась еще и потому, что отворила новые источники в горе́.
Зачем Герасим утопил свою Муму
Этому русскому вопросу более полутора сотен лет.
Гибель Муму есть случай в полном смысле местный. Оправданный не столько изнутри рассказа, сколько изнутри пространства, оглашенного рассказом. Здесь не пространство захвачено действием, но действие пространством. Выбрав место действия, Тургенев оказался в поле местной фабулы как фабулы потопа. И развернул ее ярче других.
Кроме того, гибель Муму есть случай символический, поскольку совершилась жертва, и жертва любовная. Герасим жертвует любовью дважды: утопление собаки есть метафора его отказа от Татьяны.
Возможна и евангельская утрировка второй щеки, второй одежды и второго поприща (Мф., 5: 39–41). Неодолима воля, отдающая Татьяну велеречивому позеру Капитону и требующая исчезновения Муму. Сам взявшись исполнять господское веление, Герасим так утрирует его, чтобы преодолеть господство.
Не так ли москвичи пожертвовали городом в 1812 году? По совпадению, написанная накануне новой, Крымской войны повесть вышла в год жертвы флота в Севастополе, жертвы воде, жертвы любовью.
«Муму» наследует литературе сентименталистской и предромантической, которая умела написать любовную строительную жертву. И отнести ее прочь от начала города, как «Марьина роща» Жуковского – от Боровицкой площади. Но если у Жуковского вектор и место отнесения назначены по-видимому произвольно, то Муму отвезена Герасимом в центр и на ось градостроительной проекции начальной сцены города.
Семчинское
На Остоженке Тургеневы жили в приходе церкви Успения, то есть на месте села Семчинского, известного еще из завещания Ивана Калиты. Великий князь оставил Семчинское среднему сыну Ивану Красному, будущему Ивану II, а тот отписал на жену. С тех пор Семчинское переходило в женской половине правящего Дома. Полновластие женщин – Варвары Петровны Тургеневой, барыни из «Муму» – наследственность места.
Дом Тургеневых на Остоженке («дом Муму») в перспективе переулка. Фото из собрания Э. В. Готье-Дюфайе. 1913
Церковь Успения в Семчинском. Фото из Альбомов Найденова. 1880-е
Забелин полагает, что в Семчинском сосредоточивалось управление всей стадной частью государева хозяйства – «конюший путь». В Семчинских лугах под Воробьевыми горами, как названы Забелиным Самсонов луг и Лужники, оберегались и паслись неездовые, выездные кони и запасалось сено для дворца, возимое из вотчин по оброку. Стога этого сена дали имя Остоженке, где у Крымского брода стоял государев Остоженный двор. При Грозном Семчинское включено в опричнину, при его сыне Федоре – в черту Москвы. На месте снесенной церкви Успения сквер, соседний с тургеневским домом.
Это не родовой и не приобретенный, а только арендованный Тургеневыми дом. Тем удивительнее тема женской властности и разворот на Крымский брод и Лужники в доме «Муму».
Глава IV. Бырь
Герцен и Тургенев
Тургенев здесь писатель Лужников. Герцен писатель Воробьевых гор.
Горы дают спасение в потопе. Москва-река приемлет жертву.
Тургенев пишет действительность жертвы.
Герцен пишет спасение в ней.
Герцен смотрит зрением Гор, причальных для ковчега, даже если на них и открылись источники вод.
Тургенев смотрит зрением мокрого дола.
Герцен смотрит с Гор на город, видя царский Кремль в сужающейся перспективе лугового клина.
Тургенев смотрит из Москвы, из дома, как из точки схода клина, на Горы в створе расходящегося луга.
Мартын и Кинга
Дом на Горах имел другой Иван Сергеевич –
