С мечтой о Риме - Борис Джонсон
Даже сегодня оригинал привлекает огромное количество туристов. Молодые думающие немцы испытывают замешательство, если спросить у них дорогу к Hermannsdenkmal [13], ведь, разумеется, он вызывает ассоциации с национализмом, не говоря уже о Гитлере: вас не удивит, что Герман был популярной фигурой у идеологов Третьего рейха.
Но, если вы отправитесь в тихий немецкий город Детмольд (он находится в 80 километрах от фактического места сражения), то с интересом отметите, что не только вы ищете Германа. Ватаги юных немцев играют в гигантских домах на деревьях в лесу и карабкаются по веревочным лестницам, кругом ларьки с мороженым, киоски и внушительный ассортимент барахла. Можно приобрести статуэтки Германа, пивные кружки с ним и маленькие полусферы, при встряхивании которых на непокорного Германа падает снег.
Наконец на вершине холма появляется замечательная и чудна́я фигура самого воина. Он облачен в тесную мини-юбочку и окислился до приятного пастельно-зеленого цвета. Пожелай Village People, диско-группа конца 70-х, включить в свой состав варвара, помимо пожарного, индейца и полицейского, Герман подошел бы идеально. По своему общему стилю и концепции памятник соответствует современной ему статуе Свободы, подаренной Францией Соединенным Штатам по случаю столетия американской независимости, но насколько отличен его посыл! Он восславляет не универсальную идею, а полностью посвящен германскости. Он нацелен на партикуляризм, национализм. Даже пьедестал нарочито не относится к какому-либо обычному архитектурному ордеру, иначе он подражал бы Риму. Стиль его подчеркнуто «варварский», на капителях украшения в виде брокколи.
Когда я стоял, разглядывая Германа, то почувствовал, что обратился к большому вопросу, лежащему в сердцевине европейского эксперимента. Мы, современные европейцы, разделены. Все опросы общественного мнения говорят об этом. Мы разделены на еврофилов и евроскептиков. Одних вдохновляет идея формирования единства из разрозненных европейских народов, другие предпочитают придерживаться национальных традиций и отстаивать примат национальных правительств.
Поразительно, насколько эти дебаты вторят эхом Древнему миру.
Надеюсь, из вышеизложенного стало ясно, что Арминия можно отнести к романоскептикам. У него имелись культурные и политические возражения, основанные на понятиях суверенитета и автономии, которые хорошо известны и в наши дни. Когда он хочет поднять своих соплеменников на последующее восстание, то кричит, что Германия навлечет на себя позор, если будет наполнена топорами и тогами – символами римского доминирования.
Но даже в собственной семье Арминия были страстные романофилы. Его тесть Сегест был настолько привержен римскому правлению, что, как мы видели, пытался предупредить Вара о плане засады. А Тацит инсценировал[14] относящуюся к последующему времени встречу между Арминием и его родным братом Флавом.
Римские войска выстроились на одном берегу реки Везер, а на другом были Арминий и херуски. Но Флав вместе с римлянами! Он даже отличается безупречной преданностью им и потерял глаз, сражаясь с германцами. Флав похваляется ожерельем, венцом и другими безделушками, полученными за верность. Арминий насмехается над ним с другого берега. Лучники же с обеих сторон отошли, чтобы братья могли надавать словесных тумаков.
Флав начинает говорить о римском величии, могуществе Цезаря, о милосердии к каждому покорившемуся, о том, что даже с женой и сыном Арминия обращаются неплохо.
«Жалкие оправдания!» – кричит Арминий и призывает брата вспомнить о долге перед отечеством, о свободе предков, об исконных германских богах, о том, что мать умоляет Флава вернуться! Постепенно они так разгорячились, что только река не дала братьям схватиться друг с другом…
Разумеется, некоторые называют этот диалог плодом воображения Тацита, который придумал слова и мотивацию ради развлечения. Но я не совсем уверен.
На протяжении 400 лет после поражения Вара римляне продолжали руководить своей империей – это правление было более продолжительным, мирным и успешным, чем у какой-либо другой империи за всю историю.
Меня всегда завораживал вопрос о том, как им это удалось, как они сумели совладать с завоеванными нациями и племенами. Как римляне создали это поразительное единообразие, e pluribus unum? Что мы можем почерпнуть из него? И почему, в конце концов, ему был уготован крах?
Увы, значительная часть моего университетского времени была потрачена на изучение того или иного упадка. Но немалая его доля была также проведена в раздумьях о достижениях маленького императора Августа, так ужасно отреагировавшего на поражение Вара.
Прежде чем обратиться к Августу, я рассчитываю показать, что не мы одни размышляем о его наследии и о наследии Рима. Этим занимались все.
Арминий, воплощающий дух германского национализма
II
Дальнее зеркало Рима
Помпезная «Клятва Горациев» Давида, написанная в 1784 году: до революции французы восславляли доблести республиканского Рима… (Клятва Горациев. Жак-Луи Давид (1748–1825). Лувр, Париж, Франция. Фото: Scala, Florence, 2004)
В октябре 2004 года двадцать пять европейских лидеров прибыли в Рим на церемонию подписания. Какая это была тусовка!
Миллионы евро были потрачены, чтобы направить дорожное движение в объезд. Освещением события по телевидению руководил выдающийся кинематографист Франко Дзеффирелли, а модельер Валентино создал униформы для двадцати пяти «стюардов» и «распорядительниц». Мэр Рима позаботился о доставке 30 тысяч живых цветов, а на Капитолийской площади – в бывшем эпицентре государственного культа Рима, кульминационном месте священных процессий, – был развернут транспарант с горделивой надписью на латыни Europaeae Rei Publicae Status, «Установление Европейской республики».
Один за другим лидеры государств и министры иностранных дел выходили вперед и подписывали новую европейскую конституцию в зале Горациев и Куриациев. Они доставали перьевые ручки и оставляли властные росчерки на пергаменте истории. Берлускони, Шрёдер, Ширак, Блэр, Фишер, Юнкер, Стро – все подчеркивали торжественность момента своими «монбланами».
Народам Европы оставалось только дать согласие на пакт, заключенный от их имени. Они, увы, отказались.
Конституция была отвергнута, причем не датчанами или британцами, которых традиционно считают любителями портить европейское веселье. «Нет» сказали французы и голландцы, нации, стоявшие у истоков ЕС. Договор был переведен в состояние криогенного паралича.
Но, прежде чем электорат проявил жестокость и обескуражил своих лидеров, итальянское правительство повелело высечь надпись на мраморной доске. Она выполнена безупречными августейшими заглавными буквами, повешена на стене дворца и вот что гласит:
DIE XXIX MENSIS OCTOBRIS AD MMIV IN HOC SACRATISSIMO CAPITOLINO COLLE ALMAE
